Неточные совпадения
И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой
столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь на месте старой, они должны узнать, какова
была старая Москва, как и какие люди бытовали
в ней.
В екатерининские времена на этом месте стоял дом,
в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот
был сломан тогда же, а потом,
в первой половине прошлого столетия,
был выстроен новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему
в столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по сколько угодно человек
в квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
За десятки лет после левачевской перестройки снова грязь и густые нечистоты образовали пробку
в повороте канала под Китайским проездом, около Малого театра. Во время войны наводнение
было так сильно, что залило нижние жилые этажи домов и торговые заведения, но никаких мер сонная хозяйка
столицы — городская дума не принимала.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились
в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая
была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие
в столицу только на зиму, платили «халтуру» полиции.
Вот тут-то, на этих балах, и завязывались нужные знакомства и обделывались разные делишки, а благодушный «хозяин
столицы», как тогда звали Долгорукова, окруженный стеной чиновников, скрывавших от него то, что ему не нужно
было видеть, рассыпался
в любезностях красивым дамам.
В Москве с давних пор это слово
было ходовым, но имело совсем другое значение: так назывались особого рода нищие, являвшиеся
в Москву на зимний сезон вместе со своими господами, владельцами богатых поместий. Помещики приезжали
в столицу проживать свои доходы с имений, а их крепостные — добывать деньги, часть которых шла на оброк,
в господские карманы.
Это
было первое революционное выступление рабочих и первая ружейная перестрелка
в центре
столицы, да еще рядом с генерал-губернаторским домом!
Во время сеанса он тешил князя, болтая без умолку обо всем, передавая все столичные сплетни, и
в то же время успевал проводить разные крупные дела, почему и слыл влиятельным человеком
в Москве. Через него многого можно
было добиться у всемогущего хозяина
столицы, любившего своего парикмахера.
Едва ли где-нибудь
в столице был еще такой тихий и уютный уголок на чистом воздухе, среди зелени и благоухающих цветов, хотя тишина и благоухание иногда нарушались беспокойным соседом — двором и зданиями Тверской полицейской части, отделенной от садика низенькой стеной.
Были тут и старики с седыми усами
в дорогих расстегнутых пальто, из-под которых виднелся серебряный пояс на чекмене. Это — борзятники, москвичи, по зимам живущие
в столице, а летом
в своих имениях; их с каждым годом делалось меньше. Псовая охота, процветавшая при крепостном праве, замирала. Кое-где еще держали псарни, но
в маленьком масштабе.
На вид это
был неизменно самый грязный дом
в столице, с облупленной штукатуркой, облезлый, с никогда не мывшимися окнами, закоптелыми изнутри.
В восьмидесятых годах прошлого века всемогущий «хозяин
столицы» — военный генерал-губернатор
В. А. Долгоруков ездил
в Сандуновские бани, где
в шикарном номере семейного отделения ему подавались серебряные тазы и шайки. А ведь
в его дворце имелись мраморные ванны, которые
в то время
были еще редкостью
в Москве. Да и не сразу привыкли к ним москвичи, любившие по наследственности и веничком попариться, и отдохнуть
в раздевальной, и
в своей компании «язык почесать».
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый
в столице и чтоб у меня
в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
— Да я
был в Германии,
в Пруссии, во Франции,
в Англии, но не
в столицах, а
в фабричных городах, и много видел нового. И рад, что
был.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не
было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных,
был ли он генерал или князь;
в глаза не знал прихотей, какие дразнят
в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не
был в театре.
Может
быть, некоторые читатели назовут все это невероятным; автор тоже
в угоду им готов бы назвать все это невероятным; но, как на беду, все именно произошло так, как рассказывается, и тем еще изумительнее, что город
был не
в глуши, а, напротив, недалеко от обеих
столиц.
Въезд
в какой бы ни
было город, хоть даже
в столицу, всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечные заводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже выглянут углы шестиэтажных домов, магазины, вывески, громадные перспективы улиц, все
в колокольнях, колоннах, статуях, башнях, с городским блеском, шумом и громом и всем, что на диво произвела рука и мысль человека.