Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый
в столице и чтоб у меня
в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
— Да я
был в Германии,
в Пруссии, во Франции,
в Англии, но не
в столицах, а
в фабричных городах, и много видел нового. И рад, что
был.
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его службы, где не
было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных,
был ли он генерал или князь;
в глаза не знал прихотей, какие дразнят
в столицах людей, падких на невоздержанье, и даже отроду не
был в театре.
Может
быть, некоторые читатели назовут все это невероятным; автор тоже
в угоду им готов бы назвать все это невероятным; но, как на беду, все именно произошло так, как рассказывается, и тем еще изумительнее, что город
был не
в глуши, а, напротив, недалеко от обеих
столиц.
Въезд
в какой бы ни
было город, хоть даже
в столицу, всегда как-то бледен; сначала все серо и однообразно: тянутся бесконечные заводы да фабрики, закопченные дымом, а потом уже выглянут углы шестиэтажных домов, магазины, вывески, громадные перспективы улиц, все
в колокольнях, колоннах, статуях, башнях, с городским блеском, шумом и громом и всем, что на диво произвела рука и мысль человека.
Тут
был, однако, цвет
столицы,
И знать, и моды образцы,
Везде встречаемые лица,
Необходимые глупцы;
Тут
были дамы пожилые
В чепцах и
в розах, с виду злые;
Тут
было несколько девиц,
Не улыбающихся лиц;
Тут
был посланник, говоривший
О государственных делах;
Тут
был в душистых сединах
Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно.
Полтора года уже
будет назад, как очутились мы, наконец, после странствий и многочисленных бедствий,
в сей великолепной и украшенной многочисленными памятниками
столице.
Во-первых,
было видно и даже слишком заметно, что Петр Петрович усиленно поспешил воспользоваться несколькими днями
в столице, чтоб успеть принарядиться и прикраситься
в ожидании невесты, что, впрочем,
было весьма невинно и позволительно.
Вожеватов. Да какая
столица! Что ты,
в уме ли! О каком Париже ты думаешь? Трактир у нас на площади
есть «Париж», вот я куда xoтeл с тобой ехать.
Что ж? у кого сестра, племянница
есть, дочь;
В Москве ведь нет невестам перевода;
Чего? плодятся год от года;
А, батюшка, признайтесь, что едва
Где сыщется
столица, как Москва.
— Я во Пскове
буду жить.
Столицы, университетские города, конечно, запрещены мне. Поживу во Пскове до осени —
в Полтаву
буду проситься. Сюда меня на две недели пустили, обязан ежедневно являться
в полицию. Ну, а ты — как живешь? Помнится, тебя марксизм не удовлетворял?
— Там,
в столицах, писатели, босяки, выходцы из трущоб, алкоголики, сифилитики и вообще всякая… ин-теллиген-тность, накипь, плесень — свободы себе желает, конституции добилась,
будет судьбу нашу решать, а мы тут словами играем, пословицы сочиняем, чаек
пьем — да-да-да! Ведь как говорят, — обратился он к женщине с котятами, — слушать любо, как говорят! Обо всем говорят, а — ничего не могут!
Люди эти любят вкусно
поесть, хорошо
выпить,
в их среде нет такого множества нервно издерганных, как
в столицах, им совершенно чужда и смешна путаная, надуманная игра
в любовь к женщине.
Так это я вам скажу, этот начальник-то, государственное-то лицо, только ахнул, обнял его, поцеловал: «Да откуда ты
был такой, говорит?» — «А из Ярославской губернии, ваше сиятельство, мы, собственно, по нашему рукомеслу портные, а летом
в столицу фруктом приходим торговать-с».
Другой переводчик, Эйноске,
был в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают
в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал
было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы
в Едо не
были, а только
в его заливе, который мелководен, и на судах к
столице верст за тридцать подойти нельзя.
Мы пока кончили водяное странствие. Сегодня сделали последнюю станцию. Я опять целый день любовался на трех станциях природной каменной набережной из плитняка. Ежели б такая
была в Петербурге или
в другой
столице, искусству нечего
было бы прибавлять, разве чугунную решетку. Река, разливаясь, оставляет по себе след, кладя слоями легкие заметки. Особенно хороши эти заметки на глинистом берегу. Глина крепка, и слои — как ступени: издали весь берег похож на деревянную лестницу.
Здесь же нам сказали, что
в корейской
столице есть что-то вроде японского подворья, на котором живет до трехсот человек японцев; они торгуют своими товарами. А японцы каковы? На вопрос наш, торгуют ли они с корейцами, отвечали, что торгуют случайно, когда будто бы тех занесет бурей к их берегам.
Про другое, которое следовало переслать
в Едо, к высшим властям, он велел сказать, что оно должно
быть принято с соблюдением церемониала, а он, губернатор, определить его сам не
в состоянии и потому послал
в столицу просить разрешения.
Мы вышли к большому монастырю,
в главную аллею, которая ведет
в столицу, и сели там на парапете моста. Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с ношами овощей взад и вперед или ведут лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п. Лошади фыркали и пятились от нас.
В полях везде работают. Мы пошли на сахарную плантацию. Она отделялась от большой дороги полями с рисом, которые
были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Смотритель острога
был очень высокий и толстый, величественный человек с усами и бакенбардами, загибающимися к углам рта. Он очень строго принял Нехлюдова и прямо объявил, что посторонним лицам свиданья без разрешенья начальника он допустить не может. На замечание Нехлюдова о том, что его пускали и
в столицах, смотритель отвечал...
— Вот и отлично:
было бы желание, а обстоятельства мы повернем по-своему. Не так ли? Жить
в столице в наше время просто грешно. Провинция нуждается
в людях, особенно
в людях с серьезным образованием.
Пустился и
в благотворительность, много устроил и пожертвовал
в нашем городе, заявил себя и
в столицах,
был избран
в Москве и
в Петербурге членом тамошних благотворительных обществ.
Сколько ни стараться
Стану удаляться,
Жизнью наслажда-а-аться
И
в столице жить!
Не
буду тужить.
Совсем не
буду тужить,
Совсем даже не намерен тужить!
Было все, что и
в любом магазине
в столице, всякая бакалея: вина «разлива братьев Елисеевых», фрукты, сигары, чай, сахар, кофе и проч.
Обладательница этого домишка
была, как известно
было Алеше, одна городская мещанка, безногая старуха, которая жила со своею дочерью, бывшею цивилизованной горничной
в столице, проживавшею еще недавно все по генеральским местам, а теперь уже с год, за болезнию старухи, прибывшею домой и щеголявшею
в шикарных платьях.
Статейки эти, говорят,
были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли
в ход, и уж
в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая
в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и журналов, не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
— Зато вы
будете жить
в столице.
—
В столице… ну, я не знаю, что там
в столице хорошего. Посмотрим, может
быть, оно и хорошо… А уж лучше деревни, кажется, и
быть ничего не может.
В столицах женщины получают, может
быть, лучшее образование; но навык света скоро сглаживает характер и делает души столь же однообразными, как и головные уборы.
В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью
в *** губернии и не видала, как обе
столицы праздновали возвращение войск. Но
в уездах и деревнях общий восторг, может
быть,
был еще сильнее. Появление
в сих местах офицера
было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо
было в его соседстве.
Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистый березник; налево сплошной частый лес больших сосен и
елей с сучьями, повисшими от тяжести снега;
в глубине, под горой, река; полыньи и проруби обсажены ельником. За рекой Берендеев посад,
столица царя Берендея; дворцы, дома, избы, все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой;
в окнах огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат петухи.
Московский университет вырос
в своем значении вместе с Москвою после 1812 года; разжалованная императором Петром из царских
столиц, Москва
была произведена императором Наполеоном (сколько волею, а вдвое того неволею)
в столицы народа русского.
— Болен, — отвечал я, встал, раскланялся и уехал.
В тот же день написал я рапорт о моей болезни, и с тех пор нога моя не
была в губернском правлении. Потом я подал
в отставку «за болезнию». Отставку мне сенат дал, присовокупив к ней чин надворного советника; но Бенкендорф с тем вместе сообщил губернатору что мне запрещен въезд
в столицы и велено жить
в Новгороде.
Туалеты
были прелестные, совсем свежие, так что и
в столице не стыдно
в таких щегольнуть.
Едва ли где-нибудь
в столице был еще такой тихий и уютный уголок на чистом воздухе, среди зелени и благоухающих цветов, хотя тишина и благоухание иногда нарушались беспокойным соседом — двором и зданиями Тверской полицейской части, отделенной от садика низенькой стеной.
В Москве с давних пор это слово
было ходовым, но имело совсем другое значение: так назывались особого рода нищие, являвшиеся
в Москву на зимний сезон вместе со своими господами, владельцами богатых поместий. Помещики приезжали
в столицу проживать свои доходы с имений, а их крепостные — добывать деньги, часть которых шла на оброк,
в господские карманы.
За десятки лет после левачевской перестройки снова грязь и густые нечистоты образовали пробку
в повороте канала под Китайским проездом, около Малого театра. Во время войны наводнение
было так сильно, что залило нижние жилые этажи домов и торговые заведения, но никаких мер сонная хозяйка
столицы — городская дума не принимала.
В екатерининские времена на этом месте стоял дом,
в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот
был сломан тогда же, а потом,
в первой половине прошлого столетия,
был выстроен новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему
в столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по сколько угодно человек
в квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
Во время сеанса он тешил князя, болтая без умолку обо всем, передавая все столичные сплетни, и
в то же время успевал проводить разные крупные дела, почему и слыл влиятельным человеком
в Москве. Через него многого можно
было добиться у всемогущего хозяина
столицы, любившего своего парикмахера.
Вот тут-то, на этих балах, и завязывались нужные знакомства и обделывались разные делишки, а благодушный «хозяин
столицы», как тогда звали Долгорукова, окруженный стеной чиновников, скрывавших от него то, что ему не нужно
было видеть, рассыпался
в любезностях красивым дамам.
Это
было первое революционное выступление рабочих и первая ружейная перестрелка
в центре
столицы, да еще рядом с генерал-губернаторским домом!
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились
в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая
была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие
в столицу только на зиму, платили «халтуру» полиции.
И минувшее проходит предо мной. Уже теперь во многом оно непонятно для молодежи, а скоро исчезнет совсем. И чтобы знали жители новой
столицы, каких трудов стоило их отцам выстроить новую жизнь на месте старой, они должны узнать, какова
была старая Москва, как и какие люди бытовали
в ней.
В восьмидесятых годах прошлого века всемогущий «хозяин
столицы» — военный генерал-губернатор
В. А. Долгоруков ездил
в Сандуновские бани, где
в шикарном номере семейного отделения ему подавались серебряные тазы и шайки. А ведь
в его дворце имелись мраморные ванны, которые
в то время
были еще редкостью
в Москве. Да и не сразу привыкли к ним москвичи, любившие по наследственности и веничком попариться, и отдохнуть
в раздевальной, и
в своей компании «язык почесать».
На вид это
был неизменно самый грязный дом
в столице, с облупленной штукатуркой, облезлый, с никогда не мывшимися окнами, закоптелыми изнутри.
Были тут и старики с седыми усами
в дорогих расстегнутых пальто, из-под которых виднелся серебряный пояс на чекмене. Это — борзятники, москвичи, по зимам живущие
в столице, а летом
в своих имениях; их с каждым годом делалось меньше. Псовая охота, процветавшая при крепостном праве, замирала. Кое-где еще держали псарни, но
в маленьком масштабе.
Этот случай произвел у нас впечатление гораздо более сильное, чем покушение на царя. То
была какая-то далекая отвлеченность
в столице, а здесь событие
в нашем собственном мире. Очень много говорили и о жертве, и об убийце. Бобрик представлялся или героем, или сумасшедшим. На суде он держал себя шутливо, перед казнью попросил позволения выкурить папиросу.
В то время поездка
в столицу из глухой провинции
была не шутка, а капитан
был превосходный рассказчик.
Для вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что вы
будете не один, а, так сказать,
в недрах семейства, а по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним
в такой
столице, как Петербург.
Начнем сначала: приехал я с Поджио и Спиридовьгм на одной лодке с Комендантом, Плац-маёром и Барановым
в г. Иркутск 9-го числа. Мы первые вошли
в Столицу Сибири, ужасно грязную по случаю ежедневных дождей. Слава богу, что избегли этого горя на море, [Море — озеро Байкал.] где мы бичевой шли пять суток. Скучно
было, но ничего неприятного не случилось.