Неточные совпадения
— Эту лошадь — завтра в деревню. Вчера на Конной у Илюшина взял за сорок рублей киргизку… Добрая. Четыре года. Износу ей не
будет… На той неделе обоз с рыбой из-за Волги пришел. Ну, барышники у них лошадей укупили, а с нас вдвое берут. Зато в долг. Каждый понедельник трешку
плати. Легко разве? Так все извозчики обзаводятся. Сибиряки привезут товар в Москву и половину лошадей распродадут…
Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах, с ведром в руке — к фонтану,
платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и
поили лошадей. Набрасывались на прохожих с предложением услуг, каждый хваля свою лошадь, величая каждого, судя по одежде, — кого «ваше степенство», кого «ваше здоровье», кого «ваше благородие», а кого «вась-сиясь!». [Ваше сиятельство.]
— Прямо
плачу, что не попал, а угодил к Темному! Вот дело
было! Сашку Утюга сегодня на шесть тысяч взяли…
И всегда
платил за них наличные деньги, и никогда торговцы с него, единственного, может
быть, не запрашивали лишнего.
Это
была книжная биржа, завершавшаяся на Сухаревке, где каждый постоянный покупатель знал каждого букиниста и каждый букинист знал каждого покупателя: что ему надо и как он
платит.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая
была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в столицу только на зиму,
платили «халтуру» полиции.
Были у ляпинцев и свои развлечения — театр Корша присылал им пять раз в неделю бесплатные билеты на галерку, а цирк Саламонского каждый день, кроме суббот, когда сборы всегда
были полные, присылал двадцать медных блях, которые заведующий Михалыч и раздавал студентам, требуя за каждую бляху почему-то одну копейку. Студенты охотно
платили, но куда эти копейки шли, никто не знал.
Дом
был большой, двухэтажный, населен беднотой — прачки, мастеровые, которые никогда ему не
платили за квартиру, и он не только не требовал платы, но еще сам ремонтировал квартиры, а его ученики красили и белили.
Столовка
была открыта ежедневно, кроме воскресений, от часу до трех и всегда
была полна. Раздетый, прямо из классов, наскоро прибегает сюда ученик, берет тарелку и металлическую ложку и прямо к горящей плите, где подслеповатая старушка Моисеевна и ее дочь отпускают кушанья. Садится ученик с горячим за стол, потом приходит за вторым, а потом уж
платит деньги старушке и уходит. Иногда, если денег нет, просит подождать, и Моисеевна верила всем.
Не
было никаких кассирш, никаких билетиков. И мало
было таких, кто надует Моисеевну, почти всегда
платили наличными, займут у кого-нибудь одиннадцать копеек и
заплатят. После выставок все расплачивались обязательно.
Граф Шувалов, у которого в крепостные времена
были огромные имения в Верейском уезде, первый стал отпускать крестьян в Москву по сбору на «погорелые» места, потому что они
платили повышенный оброк. Это
было очень выгодно помещику.
За эту табакерку он
заплатил бешеные деньги в Париже, потому что это
была табакерка Наполеона I. Из-за нее, как рассказывал владелец, Наполеон проиграл Ватерлоо, так как, нюхая табак, недослышал доклада адъютанта, перепутал направления и двинул кавалерию по пересеченной местности, а пехоту — по равнине.
«Кусочник»
платил аренду хозяину бани, сам нанимал и увольнял рабочих, не касаясь парильщиков: эти
были в распоряжении самого хозяина.
«Кусочники» должны
были стирать диванные простыни,
платить жалованье рабочим, кормить их и мальчиков, а также отвечать за чистоту бань и за пропажу вещей у моющихся в «дворянских» банях.
Банные воры
были сильны и неуловимы. Некоторые хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже входили в сделку с ворами,
платя им отступного ежемесячно, и «купленные» воры сами следили за чужими ворами, и если какой попадался — плохо ему приходилось, пощады от конкурентов не
было: если не совсем убивали, то калечили на всю жизнь.
Единственный трактир «Саратов»
был исключением: там никогда хозяева, ни прежде Дубровин, ни после Савостьянов, не брали с половых, а до самого закрытия трактира
платили и половым и мальчикам по три рубля в месяц.
В каждом трактире
был обязательно свой зал для извозчиков, где красовался увлекательный «каток», арендатор которого
платил большие деньги трактирщику и старался дать самую лучшую провизию, чтобы привлекать извозчиков, чтобы они говорили...
Так назывался запечатанный хрустальный графин, разрисованный золотыми журавлями, и в нем
был превосходный коньяк, стоивший пятьдесят рублей. Кто
платил за коньяк, тот и получал пустой графин на память.
Был даже некоторое время спорт коллекционировать эти пустые графины, и один коннозаводчик собрал их семь штук и показывал свое собрание с гордостью.
По древним французским и германским законам должник должен
был отрабатывать долг кредитору или подвергался аресту в оковах, пока не
заплатит долга, а кредитор обязывался должника «кормить и не увечить».