А встретить тебя в самом деле я не
хотел бы. Ты в моем воображении осталась с твоим юным лицом, с твоими кудрями blond cendré, [пепельного цвета (фр.).] останься такою, ведь и ты, если вспоминаешь обо мне, то помнишь стройного юношу с искрящимся взглядом, с огненной речью, так и помни и не знай, что взгляд потух, что я отяжелел, что морщины прошли по лбу, что давно нет прежнего светлого и оживленного выражения в лице, которое Огарев называл «выражением надежды», да нет и надежд.
С посредственными способностями, без большого размаха можно было бы еще сладить. Но, по несчастью, у этих психически тонко развитых, но мягких натур большею частию сила тратится на то, чтоб ринуться вперед, а на то, чтоб продолжать путь, ее и нет. Издали образование, развитие представляются им с своей поэтической стороны, ее-то они и
хотели бы захватить, забывая, что им недостает всей технической части дела — doigte, [умения (фр.).] без которого инструмент все-таки не покоряется.
Неточные совпадения
Он был
бы смешон в тридцатилетнем человеке, как знаменитое «Bettina will schlafen», [Беттина
хочет спать (нем.).] но в свое время этот отроческий язык, этот jargon de la puberte, [жаргон возмужалости (фр.).] эта перемена психического голоса — очень откровенны, даже книжный оттенок естественен возрасту теоретического знания и практического невежества.
Мудрено было
бы сказать отчего, если б главная цель, с которой он все это делал, была неизвестна; он
хотел одного — лишить своих братьев наследства, и этого он достигал вполне «привенчиванием» сына.
— Вместо того чтоб губить людей, вы
бы лучше сделали представление о закрытии всех школ и университетов, это предупредит других несчастных, — а впрочем, вы можете делать что
хотите, но делать без меня, нога моя не будет в комиссии.
— Вы
хотите возражать на высочайшее решение? — заметил Шубинский. — Смотрите, как
бы Пермь не переменилась на что-нибудь худшее. Я ваши слова велю записать.
Еще
бы раз увидеть мою юную утешительницу, пожать ей руку, как я пожал ей на кладбище… В ее лице
хотел я проститься с былым и встретиться с будущим…
Вреда в этом большого нет,
хотя умнее было
бы сохранить эти запасы для умножающегося населения.
Староста, никогда не мечтавший о существовании людей в мундире, которые
бы не брали взяток, до того растерялся, что не заперся, не начал клясться и божиться, что никогда денег не давал, что если только
хотел этого, так чтоб лопнули его глаза и росинка не попала
бы в рот.
Желая везде и во всем убить всякий дух независимости, личности, фантазии, воли, Николай издал целый том церковных фасад, высочайше утвержденных. Кто
бы ни
хотел строить церковь, он должен непременно выбрать один из казенных планов. Говорят, что он же запретил писать русские оперы, находя, что даже писанные в III Отделении собственной канцелярии флигель-адъютантом Львовым никуда не годятся. Но это еще мало — ему
бы издать собрание высочайше утвержденных мотивов.
…Р. страдала, я с жалкой слабостью ждал от времени случайных разрешений и длил полуложь. Тысячу раз
хотел я идти к Р., броситься к ее ногам, рассказать все, вынести ее гнев, ее презрение… но я боялся не негодования — я
бы ему был рад, — боялся слез. Много дурного надобно испытать, чтоб уметь вынести женские слезы, чтоб уметь сомневаться, пока они, еще теплые, текут по воспаленной щеке. К тому же ее слезы были
бы искренние.
Сначала были деньги, я всего накупила ему в самых больших магазейнах, а тут пошло хуже да хуже, я все снесла «на крючок»; мне советовали отдать малютку в деревню; оно, точно, было
бы лучше — да не могу; я посмотрю на него, посмотрю — нет, лучше вместе умирать;
хотела места искать, с ребенком не берут.
Что касается до твоего положения, оно не так дурно для твоего развития, как ты воображаешь. Ты имеешь большой шаг над многими; ты, когда начала понимать себя, очутилась одна, одна во всем свете. Другие знали любовь отца и нежность матери, — у тебя их не было. Никто не
хотел тобою заняться, ты была оставлена себе. Что же может быть лучше для развития? Благодари судьбу, что тобою никто не занимался, они тебе навеяли
бы чужого, они согнули
бы ребяческую душу, — теперь это поздно.
В его лета, если б он
хотел заниматься, он мог
бы начать новую жизнь; но для этого-то и надобен был постоянный, настойчивый труд, часто скучный, часто детский.
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел дело до высокопреосвященнейшего! Честью не
хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп отвечал будто
бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни есть самые дрянные молитвы, их-то я вам и читаю».
Для пополнения этой части необходимы, особенно относительно 1848 года, — мои «Письма из Франции и Италии»; я
хотел взять из них несколько отрывков, но пришлось
бы столько перепечатывать, что я не решился.
…Кроме швейцарской натурализации, я не принял
бы в Европе никакой, ни даже английской; поступить добровольно в подданство чье
бы то ни было мне противно. Не скверного барина на хорошего
хотел переменить я, а выйти из крепостного состояния в свободные хлебопашцы. Для этого предстояли две страны: Америка и Швейцария.
Я счел
бы его за очень счастливого человека, если
бы знал, что он недолго проживет; но на судьбу полагаться нечего,
хотя она его и щадила до сих пор, донимая только одними мигренями.
Мне хотелось показать ему, что я очень знаю, что делаю, что имею свою положительную цель, а потому
хочу иметь положительное влияние на журнал; принявши безусловно все то, что он писал о деньгах, я требовал, во-первых, права помещать статьи свои и не свои, во-вторых, права заведовать всею иностранною частию, рекомендовать редакторов для нее, корреспондентов и проч., требовать для последних плату за помещенные статьи; это может показаться странным, но я могу уверить, что «National» и «Реформа» открыли
бы огромные глаза, если б кто-нибудь из иностранцев смел спросить денег за статью.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту,
хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я не иначе
хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Вам тоже посоветовал
бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде
хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь
бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо лучше, потому что я
хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Деньги
бы только были, а жизнь тонкая и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют, и все что
хочешь.
Добчинский.То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как
бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть,
хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался
бы так, как я: Добчинский-с.