Неточные совпадения
— Вы попали не в бровь, а прямо в глаз! — воскликнул Неелов. — Супружество гнетет его! Отныне он должен быть занят только своей женой; прекрасные молодые
девушки теперь больше не для него; разве только
те, которые играют в карты, могут еще интересовать его.
Она появилась на ее пороге в
тот момент, когда Сергей Павлович готов был признаться молодой
девушке в любви.
Граф Вельский между
тем обратил на это внимание молодой
девушки.
Молодая
девушка была из
тех редких в настоящее время существ, которые с первого взгляда внушают глубокое уважение и удивление.
Причиной этого смущения было
то, что он совсем забыл эту молодую
девушку, жившую в доме его родителей и когда-то с чисто женскими ласками и вниманием врачевавшую его разбитое сердце.
Зиновия Николаевна была около двух месяцев
тому назад приглашена к молодой
девушке, жившей в квартире ее знакомой, Анны Александровны Сиротининой, сын которой, Василий Сергеевич, служил бухгалтером в банкирской конторе Алфимова.
— Оно и не удивительно, — пояснила Евдокия Петровна. — Мало
того, что
девушка скучает до смерти, ее еще срамят…
В синих глазах
девушки появилось выражение не
то грусти, не
то упрека.
О последней он отзывался с величайшей почтительностью, мечтал о
том, как он окружит ее всеми радостями жизни. Это скоро расположило молодую
девушку в его пользу.
Сердце молодой
девушки порывисто билось. «Да, я буду его другом, — думала она. — Надя не полюбит его и мира душевного ему не даст… Так сделаю это я…» Граф Петр Васильевич взял ее между
тем за руки. Кровь бросилась ей в голову.
— Оля, милая Оля! — бросилась графиня навстречу почтительно остановившейся у двери молодой
девушки. — Да что с тобой, разве я все не
та же, как и была в Москве и в нашем Дорогом Отрадном?
Восстановив в своей памяти всю обстановку квартиры Усовой, общество, которое она там встретила, особенно дамское, вспомнив некоторые брошенные вскользь фразы и слова ее новой подруги Софьи Антоновны, она поняла, что попала, действительно, в такое место, где не следует быть порядочной, уважающей себя
девушке, и внутренне была глубоко благодарна дяде за
то, что он увез ее оттуда.
Образ графа Петра Васильевича Вельского восставал между
тем в уме молодой
девушки в таких соблазнительных красках, которые она считала не гармонирующими с ее дружбой с его будущей женой.
— Нет, Сигизмунд, не
то… Я говорю правду… Действительно, у меня раскрылись глаза на мой идеал только при встрече с Елизаветой Петровной Дубянской… Вот идеальная
девушка… При ней всегда страшно, вдруг она глянет в мою душу и сразу узнает ее темные тайны… Я и решил навсегда покончить с Клавдией Васильевной… Она мне нравится, но любить ее я не могу… Я люблю…
— Что же, Дмитрий Павлович всегда может выбрать себе
девушку по душе… Он человек честный, работящий, без места никогда не останется… Старик Алфимов, даже и
тот в нем души не чает.
На пятый или на шестой день своего странствования около дачи Вельского он, как раз в
то время, когда проходил мимо ворот, столкнулся лицом к лицу с выбежавшей из ворот
девушкой, на голове которой был накинут шелковый платок.
Обе столицы быстро оказали свое действие на молоденькую деревенскую
девушку, она приобрела
тот внешний лоск и даже интеллигентность, которые отличают тип столичных горничных, прозванных некоторыми остряками «театральными».
— Огласка, душа моя, только увеличит скандал, да и как в этом случае догнать беглецов и вернуть их… Это, конечно, можно, но благоразумно ли… Похищение
девушки относится к
тому исключительному разряду похищений, где необходимо укрепить законное право похитителя на похищенную… Я не решаюсь думать, что Неелов похитил мою дочь иначе, как с целью на ней жениться…
«Любящую
девушку трудно удержать…» — припомнилась ей в виде некоторого утешения фраза
той же Сиротининой.
Эта житейская опытность красивой, блестящей женщины, ее первой учительницы жизни, заключала в себе, быть может,
то притягательное обаяние для молодой
девушки, от которого она уже два года не могла освободиться.
В
тот же день Матильде Францовне была доложена ею во всей подробности история с медальоном, который был точно описан молодой
девушкой.
Быть может, впрочем, переполненная горькими думами головка и оскорбленное за последнее время сердце сделали
то, что молодая
девушка невольно выложила свою душу первой женщине, которая, как ей показалось, отзывчиво отнеслась к ее рассказу.
Он вспомнил Маргариту Гранпа, которую погубила и отняла
та же сцена. Припомнился ему неожиданный его арест в Большом театре и поездка в Пинегу, откуда он вернулся, чтобы узнать, что
девушка, которую он одну в своей жизни любил свято и искренно, начала свое гибельное падение по наклонной плоскости сценических подмостков.
— Нет, — покачала головой молодая
девушка, — мне осталось только умереть… Он меня не любит… Я в
том убедилась… К родителям я не вернусь… Ему я не нужна… Он не знает, как от меня отделаться… Я сама вижу…
В
тот же вечер после свидания Сергея Павловича Долинского с Любовь Аркадьевной Селезневой, Елизавета Петровна Дубянская уже была в «Северной» гостинице, и молодая
девушка встретила ее с искренней радостью.
В это время приехал Долинский с сельским священником и дьячком, которых ему удалось ссылкой на законы и даже на регламент Петра Великого убедить в возможности венчать тяжело больного на дому,
тем более, что соблазненная им
девушка чувствует под сердцем биение его ребенка. В этом созналась Любовь Аркадьевна Дубянской.
Анна Александровна не обиделась на этот возглас молодой
девушки,
тем более, что в нем слышалась такая любовь к милому ее сыну со стороны говорившей, которая живительным бальзамом проникла в сердце любящей матери.
— Мне сдается, — начал он после некоторой паузы, не обратив внимания на замечание молодой
девушки, — что нам в этом деле может помочь опять же
тот человек, который помог и в московском…
— Он вскоре после вашего с ним знакомства сказал о вас: «Вот
девушка, для которой я бросился бы в огонь и в воду, и не как за женщину, а как за человека». А он не из
тех людей, у которых слово разнится от дела.
В
тот же вечер молодая
девушка сообщила Селезневым о своем решении переехать к матери своего жениха.
Полученное от Долинского письмо, таким образом, внесло в жизнь Савина перспективу разнообразия, и он схватился за предложение адвоката явиться на помощь Елизавете Петровне Дубянской обеими руками,
тем более, что действительно не избег общей участи всех знавших молодую
девушку и поддался ее неотразимому обаянию, как хорошего, душевного человека.
В Петербурге Савин и Мадлен де Межен заняли отделение в «Европейской» гостинице, по странной игре случая
то самое, в котором несколько лет
тому назад Николай Герасимович мечтал о Гранпа и за дверь которого вышвырнул явившегося к нему с векселем Мардарьева, что послужило причиной многих несчастий в жизни Николая Герасимовича, начиная с потери любимой
девушки и кончая недавно состоявшимся над ним судом с присяжными заседателями в Петербурге.
Факты и безысходность положения ее сына, обвиняемого в позорном преступлении, стояли, казалось, непреодолимой преградой для
того, чтобы мнение любящей его
девушки проникло в ум старушки и взяло бы верх над этой, как ей по крайней мере казалось, очевидностью. Но зерно спасительного колебания уже было заронено в этот ум.
Когда же, как мы знаем, в
тот же вечер Елизавета Петровна попросила у ней позволения временно переехать к ней,
то Сиротинина с радостными слезами бросилась на шею молодой
девушке.
Занятая своим горем молодая женщина — и в этом едва ли можно винить ее — забыла о своей подруге,
тем более, что, как помнит, вероятно, читатель, объяснила ее исчезновение возникшим в сердце молодой
девушки чувством к графу, что отчасти подтверждал и смысл оставленного письма.
— Муж мой хорошо сделал, что выбрал вас посредником, а
то мне пришлось бы в лицо сказать ему, что он напрасно лицемерит, спрашивая мое мнение. Мне пришлось бы назвать ему имя
девушки, которое заставило бы его покраснеть… А теперь, по крайней мере, все ясно, каковы его поступки, таковы и друзья!..
То же, что он прислал именно вас, еще ярче оттеняет
ту непроходимую пропасть, которая залегла между нами обоими.
Между
тем молодая
девушка действительно серьезно привязалась к Ивану Корнильевичу и заскучала в разлуке с ним, но женская гордость не позволяла ей искать свидания со своим бывшим обожателем.
К
тому же над бедной
девушкой разразилась вскоре и другая беда, а именно, ее мать умерла от разрыва сердца.
— Эх, вы, горемычная! — продолжала брюнетка не
то с жалостью, не
то с презрением. — Ничего, я вижу, вы здешнего не понимаете. Ну, да ложитесь спать с дороги, — сказала она, увидав, что молодая
девушка окончила завтракать и уже выпила кофе. — Вечером я зайду, там будет видно.
—
То есть, ты не сказал мне прямо в глаза, что я вор, но сказал это, заявив, что несчастная
девушка, окончившая так печально свою молодую жизнь в Москве, и твоя Клодина одно и
то же лицо…
«Надеюсь, это будет ему уроком… Несчастному еще сидеть три дня… Ну, да ничего… Упал — больно, встал — здоров… Чутье, однако, не обмануло меня, Сиротинин не виновен… То-то обрадуется его невеста, эта милая
девушка», — думал между
тем судебный следователь, когда за Алфимовым захлопнулась дверь его камеры.
Цифра Дубянской, напротив, независимо от
того, что это была любимая им
девушка, его невеста, представлялась ему цифрой светлого будущего.
Бессознательно помогала этому и сама Капитолина Андреевна: раздраженная упорством молодой
девушки, она настойчиво требовала от нее приветливости и кокетства по адресу
тех или других указанных ею избранников; на чем свет стоит поносившая Савина, которому не могла простить вмешательства между ней и ее дочерью в первый вечер, и на которого всецело сваливала неудачу первого дебюта, в роли дорогого приза, ее дочери.
Последняя, как это всегда бывает с женщинами вообще, а с молоденькими
девушками в особенности, чем более слышала дурного от своей матери о «спасителе»,
тем в более ярких чертах создавала в себе его образ, и Капитолина Андреевна добилась совершенно противоположных результатов: симпатия, внушенная молодой
девушке «авантюристом Савиным» — как называла его Усова — день ото дня увеличивалась, и Вера Семеновна кончила
тем, что влюбилась по уши в героя стольких приключений.
Другой мир, мир создания идеалов вместе с подругами, развернулся перед девочкой, и хотя Капитолина Андреевна, ввиду
того, что «благодетель» попав в руки одной «пройдохи-танцовщицы», стал менее горячо относиться к приготовляемому ему лакомому куску, и не дала Вере Семеновне кончить курс, но «иной мир» уже возымел свое действие на душу молодой
девушки, и обломать ее на свой образец и подвести под своеобразные рамки ее дома для Каоитолины Андреевны представлялось довольно затруднительно, особенно потому, что она не догадывалась о причине упорства и начала выбивать «дурь» из головы девчонки строгостью и своим авторитетом матери.
Несмотря на
то, что перед ним в радужных красках развертывалась перспектива обладания «неземным созданием», этой девушкой-ребенком, далекой от греха страсти, — последняя, впрочем, он был убежден, таилась в глубине ее нетронутого сердца, — разлука с Мадлен и ее последние слова: «Adieu, Nicolas», — как-то странно, казалось ему, прозвучавшие, оставили невольную горечь в его сердце.
Он пригласил Ядвигу распить с ним наедине бутылку шампанского и после
того, как бутылка была опорожнена, удалил молодую
девушку под каким-то предлогом из кабинета.