— Ой ли, не хитришь ли, девка; смотри, коли я тебя к нему допустила занимать его, так каждоминутно могу и за косу вытащить, да на конюшню, зарок-то
не бить тебя и нарушить можно, да и сама бить не стану, прикажу, слово-то свое, пожалуй, и сдержу.
Неточные совпадения
Дашутка
била ее нещадно чем попало и по чему попало, и несчастная иногда по несколько дней
не вставала со своей постели от побоев, в синяках же и кровоподтеках ходила постоянно.
Только Дашутка-звереныш
не изменила своей жизни, по-прежнему верховодила над прислугой, бранила и
била ее,
не обращая никакого внимания на мать, а тем более на посторонних, гостей из соседей, которых она
не любила, а те ей отплачивали той же монетой.
Кровь то и дело бросалось ему в голову, в виски стучало, он чувствовал себя совершенно разбитым, точно
не Дарью Николаевну, а его
побили при выходе из театра.
— Ну, ну, целуй, пока
не бью…
— Ну, Фимка, так и быть, даю слово, в честь нынешнего дня, больше
бить тебя
не буду, — с непривычною мягкостью в голосе сказала ей Дарья Николаевна.
— И что вы, матушка-барышня,
бейте, только от себя
не гоните, — отвечала та.
— Если
не бьет теперь, то будет.
Весь ужас своего положения, всю безысходность, весь мрак своего будущего увидел Глеб Алексеевич еще до окончания первого года супружеской жизни. Красивое тело этой женщины уже
не представляло для него новизны, питающей страсть, духовной же стороны в ней
не было — ее заменяли зверские инстинкты. Даже проявление страсти, первое время приводившие его в восторг, стали страшны своею дикостью. Молодая женщина, в припадке этой безумной страсти, кусала и
била его.
— Я слабею день ото дня. Точно меня
бьет кто каждую ночь… Встаю утром — все кости болят, а вот который день и совсем вставать
не могу, пласт-пластом лежу…
Без прежних синяков и кровоподтеков на лице — Дарья Николаевна до сих пор исполняла свое слово и
не била Фимку — она похорошела и пополнела и, действительно, представляла из себя лакомый кусочек для «сластолюбца», каким несомненно, под влиянием бешенного темперамента своей жены, стал Глеб Алексеевич Салтыков.
—
Не за что… Служи только… Баклуши
бить будешь, я и на конюшню отправлю,
не посмотрю, что с воли… У меня строго…
— Ведь душегубствует она… Людей-то своих смертным боем
бьет… Хоронить устал приходской священник, хотя на доходы и
не может пожаловаться — прибыльно. Человеческое мясо ест… Тьфу, прости Господи, даже говорить страшно…
— Положу конец тиранству и научу тех, кому это неизвестно, что и крепостные люди — тоже люди… Пусть знают, что кнут
не на потеху гнут:
бей за дело, да умело, а кто из кнута забаву делает, то он ведь об двух концах… Хорошо и для мужика, пригодится и для барина…
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! —
Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Неточные совпадения
Городничий (
бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Слесарша. Милости прошу: на городничего челом
бью! Пошли ему бог всякое зло! Чтоб ни детям его, ни ему, мошеннику, ни дядьям, ни теткам его ни в чем никакого прибытку
не было!
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин
бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Чина, звания
не пощадит, и будут все скалить зубы и
бить в ладоши.
«Что за мужчина? — старосту // Допытывали странники. — // За что его тузят?» // —
Не знаем, так наказано // Нам из села из Тискова, // Что буде где покажется // Егорка Шутов —
бить его! // И
бьем. Подъедут тисковцы. // Расскажут. Удоволили? — // Спросил старик вернувшихся // С погони молодцов.