Нигде никаких решительно корней, народ относится к нам враждебно, весь пропитан большевистской злобой, совершенно одичал, звериные
стали глаза и звериные алчные лапы, — только рвать, забирать себе все, что увидят.
Неточные совпадения
Глаза Уляши
стали серьезными, она значительно ответила...
Борис, племянник Мириманова, шушукался с Асей. Лицо у него было бледное, а
глаза томные и странно-красивые. Барышни Агаповы сверкали тем особенным оживлением, какое бывает у девушек только в присутствии молодых мужчин. Они изящно были одеты, и красивые девические шеи белели в вырезах платьев.
Глаза их, когда случайно останавливались на Кате, вдруг гасли и
становились тайно-скучающими и маловидящими.
Как только спор
стал принимать острый характер, и в колючих
глазах хозяйки забегали недобрые огоньки, профессор искусно замял разговор и
стал просить хозяйку сыграть.
Гуриенко села за рояль. Она играла Бетховена, Шопена. Большие
глаза ее засветились загоревшимся изнутри светом и
стали прекрасными. И вдруг все злобное, придавленное, испуганное
стало таять в людях и испаряться. В полутемной зале засияла строгая, величавая красота.
Пройдет еще полгода, — и вся многовековая культура сползет с нее, как румяна под дождем,
станет она вульгарною, лживою, с жадно приглядывающимися исподтишка
глазами, — такою, каких она раньше так презирала и чьими трудами создавалось благородное ее изящество.
Гуриенко заиграла «Осеннюю песню» Чайковского. Затасканная мелодия под ее пальцами
стала новой, хватающею за душу. Липовые аллеи. Желтые листья медленно падают. Les sanglots longs des violons de l'automne [Долгие рыдания осенних скрипок (франц.).]. И медленно идет прекрасный призрак прошлого, прижав пальцы к
глазам.
Слова были затасканные и выдохшиеся, но от грозного блеска его
глаз, от бурных интонаций голоса они оживали и
становились значительными. Леонид продолжал...
Секретарь ревкома Вася Ханов, с заплаканными
глазами, отмечал по списку отправляемых. И вдруг у всех еще крепче
стала мысль, что везут на расстрел.
Искандер молча взглянул на золотые зубы Любови Алексеевны странными своими
глазами, как будто разошедшимися в стороны под придавленным лбом. Любовь Алексеевна протянула ему прошение и, волнуясь,
стала говорить.
Катя пристально поглядела Вере в
глаза и круто замолчала. Вера, такая прямая и честная, — и это виляние, это казенное стремление оправдать, во что бы то ни
стало!..
— Вы — Люся Гренерт. Не узнаете меня? Коля Мириманов. В одно время учились в Екатеринославе. Вы были такою славною гимназисточкою, с такими чудесными, ясными
глазами… И вот —
стали шпионкой.
Крогер поглаживал свои густые, белесые усы и украдкой приглядывался к нему серыми, как
сталь,
глазами. Он ответил медленно...
Стаскивая рукав, Катя почувствовала в руке боль. Стыдясь своих нагих рук и плеч, она взглянула на руку. Выше локтевого сгиба, в измазанной кровью коже, чернела маленькая дырка, такая же была на противоположной стороне руки. Катя засмеялась, а сама побледнела,
глаза стали бледно-серыми, и она, склонившись головою, в бесчувствии упала на траву.
Гаштов, повернув лицо от козел, жадно слушал. У Ханова
глаза стали растерянные. Анна Ивановна испуганно дергала Катю за рукав.
— Ну, а ты как? — Анна Ивановна утирала
глаза и жадно разглядывала Веру. — Бледная, худая… Ведь вам теперь хорошо живется, коммунистам. А ты еще хуже
стала.
У Веры
глаза стали непроглядными, она прикусила губу.
Глаза Надежды Александровны
стали очень маленькими, темными и колючими.
Смутная тревога пронеслась по рядам. Лица
стали серьезны,
глаза внимательно оглядывали горы.
Над ним на дереве пела птичка, и он
стал глазами искать ее между листьями; вдруг птичка вспорхнула с дерева, и в ту же минуту ему почему-то припомнилась та «мушка», в «горячем солнечном луче», про которую Ипполит написал, что и «она знает свое место и в общем хоре участница, а он один только выкидыш».
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не
стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие из средней двери,
стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа руки,
стала как вкопанная, выпяля
глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в
глазах у всех солдатики начали наливаться кровью.
Глаза их, доселе неподвижные, вдруг
стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Солнышко-то и само по себе так стояло, что должно было светить кособрюхим в
глаза, но головотяпы, чтобы придать этому делу вид колдовства,
стали махать в сторону кособрюхих шапками: вот, дескать, мы каковы, и солнышко заодно с нами.
Излучистая полоса жидкой
стали сверкнула ему в
глаза, сверкнула и не только не исчезла, но даже не замерла под взглядом этого административного василиска.