Неточные совпадения
Это маскируется благодаря бесспорной личной религиозности и религиозному темпераменту Шлейермахера, который сам, несомненно, религиознее своей философии, представляющей собой (подобно якобиевскому
учению о вере) просто pis aller [Вынужденная замена того, что
является недоступным; неизбежное зло (фр.).], попытку спасти древнее благочестие от натиска рационализма и критицизма.
Для нас интересна здесь та сторона
учения Шлейермахера, в которой он наиболее оригинален, а таковой
является его религиозная гносеология чувства И над всеми его «Речами о религии» веет скептически-пантеистическим исповеданием Фауста: полуверой, полуневерием — под предлогом непознаваемости.
На гносеологическом языке миф и есть познавание того, что
является запредельной Ding an sich для разума, и кантовское
учение о непознаваемой вещи в себе содержит поэтому некий философский миф агностического содержания.
Всегда отмечалась философская противоречивость этого кантовского
учения: Ding an sich
является одновременно и трансцендентна и имманентна разуму, есть для него зараз и ничто, и нечто.
1:23.], как главная тема христианской проповеди, могла
явиться только из полноты религиозного откровения, как «миф» в положительном значении этого слова, и лишь в дальнейшем из этого зерна выросла система догматов
учения церкви.
Учение Платона об идеях, вершиной которых
является идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз: идеи имеют самосущее бытие в «умном месте», представляя собой нечто трансцендентное мировому бытию, как быванию, но они же его собой обосновывают, бытие причастно им, а они бытию, между двумя мирами существует неразрывная связь — причины и следствия, основы и произведения, эроса и его предмета и т. д.
Учению Платона об идеях Аристотель противопоставляет свое
учение о формах (μορφή), осуществляющихся в некоем субстрате (ΰποκείμενον), материи (ϋλη), причем форма есть движущий принцип, ведущий развитие к своему полнейшему осуществлению: она
является и данностью, и заданностью для своего вида, а вместе и законом ее развития, целепричиной, делающей вещь воплощением своей идеи (εντελέχεια).
Главным поводом для выражения идей апофатического богословия у св. Григория Нисского
является полемика его с рационалистическим гностицизмом Евномия, которую он продолжал после смерти своего друга, св. Василия Великого [Общефилософскую характеристику этого спора, см. в моем очерке «Смысл
учения св. Григория Нисского об именах Божиих» (Запросы Жизни.
Самой выдающейся чертой мистики Эккегарта
является то, что отрицательное богословие в связи с
учением об Abgeschiedenheit, сливающей мир и человека с Богом, приводит его к признанию не трансцендентности Бога, но максимальной Его имманентности: черта между Богом и тварью совершенно стирается, различие их преодолевается в превышающем его единстве [В связи с
учением об отрешенности Эккегарт развивает свое важнейшее
учение о Gott и Gottheit, о чем в след, отделе.]. Но об этом ниже.
Зачем и почему происходит эта эманация мира из единого Ничто, на это не может быть ответа, и не находим его мы и в
учении Плотина: мир происходит потому, что вода не может не изливаться из переполненного сосуда, а созревший плод не отваливаться от ветки, но в то же время мир
является у Плотина местом для исправления и вразумления душ, отяжелевающих и испадающих из лона абсолютного.
Неоплатонизм исторически
является враждебно соперничающим с христианством, и действительно, несмотря на кажущееся, внешнее сходство, он глубоко ему противоположен, и именно в самом основном и центральном
учении о божественном Ничто и вытекающем отсюда
учении о происхождении мира из непроизвольной эманации абсолютного.
Для характеристики
учения Эриугены в рассматриваемом отношении в высшей степени показательным
является его понимание творения мира из ничего.
В «Тимее» завершается
учение Платона об идеях, а вместе с тем наперед дается ответ на сомнение Аристотеля, и поистине
является исторической загадкой, каким образом ближайший ученик Платона мог вообще оказаться столь неблагодарным и придирчивым критиком
учения Платона.
Является свидетельством эллинской мудрости и благочестия тот факт, что в греческом умозрении вопросу о первоматерии мира было посвящено столь исключительное внимание, причем в
учениях Платона, Аристотеля и Плотина он получил завершенное, исчерпывающее рассмотрение, к которому новая философия ничего не умела прибавить.
Важное предчувствие этой истины мы имеем в глубоком
учении Плотина о двух материях: о меональной материи нашего во зле лежащего мира и о той умопостигаемой материи, которая
является субстратом для νους, дает возможность раскрыться его идеям.
Природа нашего спасения должна быть понимаема не в свете формально-юридической теории возмездия, но в связи с общим
учением о сотворении человека, причем его спасение может
явиться только новым творением, точнее, продолжением его творения.
В сущности, это
учение является последним словом новоевропейского гуманизма (хотя сам Федоров последнего и чуждался).
Поэтому и в окончательном отношении к
учению Федорова ощущается невольная противоречивость: при всей неприемлемости, даже чудовищности «проекта» он не может быть и просто отринут, ибо с ним связано нечто интимное и нужное [Невольно напрашивается на сопоставление с федоровским «проектом общего дела» эсхатологическая мечта Скрябина о создании мистерии, вернее, о художественной подготовке такого мистериального действа, которое должно положить конец этому зону и
явиться гранью между двумя космическими периодами.
Неточные совпадения
В лице Христа еврейство
является основоположником религии, которую исповедует вся Европа и ‹которая› проповедуется католической церковью во всем мире. В лице Карла Маркса еврейство сеет на земле сокрушительное
учение о непримиримости интересов капитала и труда, о неизбежном росте классовой ненависти, о неустранимой социально-революционной катастрофе.
Религиозным
является и
учение о скачке из царства необходимости в царство свободы.
Глубоким представляется
учение Мейстера Эккерта [Эккерт был мистиком огромной силы, но он был пантеист, превратил христианство в религию отвлеченной духовности и
явился мистическим истоком протестантизма.] о Перво-Божестве (Gottheit), которое глубже и изначальнее Бога (Gott).
Раскольничье
учение об антихристе
являлось кульминационною точкой и раскольничьей космогонии, и этики, и повседневной морали, как обобществление скорбной идеи единичного уничтожения в форме смерти телесного человека.
1800 лет тому назад среди языческого римского мира
явилось странное, не похожее ни на какое из прежних, новое
учение, приписывавшееся человеку Христу.