Неточные совпадения
Ибо и это ничто не есть круглый нуль, но является величиной в высшей степени положительною: именно здесь разумеется то, что существует под покрывалом Майи [В древнеиндийской
философии Майа означает иллюзорность
бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас действительность, по отношению к которой и установляется типически религиозное отношение.
В истории
философии понятию веры придается иногда расширенное гносеологическое значение, этим именем называется всякая интуиция, установляющая транссубъективное
бытие, — внешнего ли мира или чужого «я».
Т. 1. С. 140).], и, чтобы не подвергнуться очистительной и убийственной карме [Карма — букв.: «деяние», «поступок» — одно из главных понятий индийской
философии, обозначающее в самом широком смысле совокупность всех человеческих поступков и их последствия в его последующих существованиях.] дальнейшего диалектического процесса, на который обречено отвлеченное от всякого содержания или окачествования
бытие у Гегеля, надо с самого же начала спасти его от превращения в ничто определенным что.
Коренное различие между
философией и религией заключается и том, что первая есть порождение деятельности человеческого разума, своими силами ищущего истину, она имманентна и человечна и в то же время она воодушевлена стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к
бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному;
философия жаждет истины, которая есть главный и единственный стимул философствования.
«Доказательства»
бытия Божия, каковы бы они ни были, все от
философии и лишь по недоразумению попадают в догматическое богословие, для которого Бог дан и находится выше или вне доказательств; в
философии же, для которой Бог задан как вывод или порождение системы, идея о Нем приводится в связь со всеми идеями учения, существует лишь этой связью.
Мышление в его самодостоверности есть предмет веры для
философии, мышление для нее достовернее Бога и достовернее мира, ибо и Бог, и
бытие взвешиваются, удостоверяются и поверяются мышлением.
Нахождение, живое приобщение к Истине явилось бы тем самым и преодолением
философии, ибо сама
философия проистекает из той расщепленности
бытия, его неистинности, при котором мышление оказывается обособленной областью духа, — «отвлеченным».
Если же
философии реально доступна не истина, а лишь истинность, теоретическая причастность сверхтеоретической Истине, этим установ‑II ястся не только происхождение ее из греховной расщепленности
бытия, но и реальная связь с этой Истиной, которая открывается в
философии и говорит философствующему разуму на языке, ему доступном.
Философия не есть мудрость мира, но познание не-мирового (Nichtweltlichen), не познание внешней меры, эмпирического
бытия и жизни, но знание того, что вечно, что есть Бог и что проистекает из его натуры…
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного
бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в
бытии и сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с
философией, соответствующей «понятию».
В действительности мы знаем, что эта философская дедукция земли и неба совершается посредством фактических позаимствований у эмпирического
бытия, которое отнюдь не соглашается быть только понятием [Совершенно справедливо замечает А. Древе в своих примечаниях к гегелевской
философии религии: «Гегель отожествляет сознательное
бытие не с сознательной стороной
бытия (Bewusst-Sein) или идеальным
бытием, но непосредственно с реальным и приходит, таким образом, к чудовищному утверждению, что можно посредством конечного, дискурсивного, сознательного
бытия продумать процесс абсолютного, вечного, досознательного и сверхсознательного мышления непосредственно как таковой.
Возвращаясь к нашей исходной проблеме — возможна ли религиозная
философия и как она возможна, — мы должны настойчиво указать, что если действительно в основе философствования лежит некое «умное ведение», непосредственное, мистически-интуитивное постижение основ
бытия, другими словами, своеобразный философский миф, хотя и не имеющий яркости и красочности религиозного, то всякая подлинная
философия мифична и постольку религиозна, и потому невозможна иррелигиозная, «независимая», «чистая»
философия.
Поэтому свобода
философии не есть пустота и безмотивность, творчество из ничего или из гегелева
бытия, которое есть и ничто, из отвлеченности, ни от чего не отвлекаемой, ничем не оплодотворяемой.
Христианская
философия есть философствование христиан, которые стремятся философски осознать свое религиозное
бытие, подобно тому как и всякая
философия есть
философия кого-нибудь и о чем-нибудь, а «
философия вообще» есть призрак и предрассудок, гегелевский фантом [Подробнее проблему соотношения «
философии вообще» и «
философии о чем-нибудь» Булгаков развивает в «
Философии хозяйства» (М., 1990.
Мы считаем такое понимание весьма односторонним, за него была покарана еще
философия Гегеля, притязавшая философски дедуцировать все эмпирическое
бытие и обанкротившаяся на этом притязании (от него был свободен, до известной степени, даже философский отец имманентизма Кант, утверждавший непознаваемую Ding an sich [Вещь в себе (нем.) — термин
философии И. Канта.], которая есть не что иное, как объект мышления, ему неадекватный).
Мир не создается актом творения, он происходит из Единого, как бы изливаясь из божественной полноты подобно свету из солнца; он есть эманация [Эманация (позднелат. emanatio — истечение, исхождение) — термин античной
философии, обозначающий исхождение низших областей
бытия из высших.] божества, подчиненная «закону убывающего совершенства» (Целлер).
В системе Плотина посредствующую роль между Единым и миром играет νους [Нус (греч. — ум, разум) — одна из основных категорий античной
философии, разработанная Анаксагором и последующими философами.], образующий второе и не столь уже чистое единство — мышления и
бытия, а непосредственным восприемником влияний νους служит Мировая Душа, имеющая высший и низший аспект, и она изливается уже в не имеющую подлинного
бытия, мэоническую (μη δν) и потому злую материю.
Субстанциальное движение, которым ограничен рационализм, исходит из отрицательного prius, т. е. из не-сущего, которое имеет двигаться к
бытию; но историческая
философия исходит из положительного prius, которое не имеет нужды только двигаться к
бытию, стало быть, с совершенной свободой, не будучи вынуждаемо к тому самим собой, лишь полагает
бытие»… и т. д.
Может быть два значения этого не по смыслу тварного ничто, которым соответствуют два вида греческого отрицания: ου и μη (d privativum к этому случаю совсем не относится): первое соответствует полному отрицанию
бытия — ничто, второе же лишь его невыявленности и неопределенности — нечто [В новой
философии развитие между μη и ου отчетливее всего выражено Шеллингом в его «Darstekkung des philosophischen Empirismus» (A. W. II, 571): «μη öv есть несуществующее, которое лишь есть несуществующее, относительно которого отвергается только действительное существование, но не возможность существовать, которое поэтому, так как оно имеет пред собой
бытие, как возможность существовать, хотя и не есть существующее, однако не так, чтобы оно не могло быть существующим.
Философия монизма, признающая только Единое как в себе замкнутую субстанцию, не знает материнства (а потому не знает, конечно, и отцовства): для нее ничего не рождается к
бытию, и яростный, всепожирающий Кронос вечно поедает детей своих, вновь возвращает в себя свое семя, не давая ему излиться плодотворящим дождем на жаждущее оплодотворения ничто.
Сколь бы ни была велика дарованная твари свобода как положительная мощь, она относится только к распоряжению божественным даром
бытия, но не к самосотворению (этой мысли противится абсолютный идеализм люциферического оттенка, как, напр., Ich-philosophie Фихте [«Я —
философия» (нем.) — так называемая первая система субъективного идеализма Фихте, исходный принцип которой — «Я есмь Я» (Ich bin Ich).
Софийность мира имеет для твари различную степень и глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она есть универсальная связь мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и
бытия, которого ищет новейшая спекулятивная
философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
То, что в
философии зовется идеями, живущими своей собственной диалектической жизнью, в мистическом прозрении представляется как некоторые сущности, родовые и вместе индивидуальные, качества, имеющие не только отвлеченную значимость, но и конкретное
бытие.
Античная
философия, хотя и умела подсмотреть ничто как скрытую подоснову
бытия, но оставалась бессильна перед задачей объяснить: каким образом ничто становится χώρα, или ουκ öv превращается в μη öv, иначе говоря, как возникает мир явлений?
Вот почему проблема реальности внешнего мира представляет такой тяжелый крест для идеалистической
философии, ибо эта реальность недоказуема мыслительными средствами, она только ощутима чувственностью, и в этом же состоит причина нерасторжимости логического и алогического начал, столь характерной для всего
бытия.