Неточные совпадения
Ибо Бог
есть Чудо и
Свобода, а всякое знание
есть метод, необходимость.
Вера
есть функция человеческой
свободы, она не принуждает, как принуждают нас законы природы.
Лишь в царстве будущего века, когда «Бог
будет всяческая во всех» [«Да
будет Бог все во всем» (1 Кор. 15:28).], станет более имманентен миру, нежели в этом веке, а потому и самая возможность религии, в значении ее как ущербленного богосознания, упразднится, лишь тогда человеческой
свободе уже не дано
будет знать или не знать Бога, верить или не верить в Него.
Вера
есть акт
свободы, безумия, любви и отваги [По определению Николая Кузанского, «credere est cum ascensione cogitate», «posse credere est maxima animae virtus.
Оккультный исследователь предвидит именно также и то, что еще
будет совершено человеческой
свободой…
«Все в человеке, для чего почвой является мысль, может
быть облечено в форму чувства: право,
свобода, нравственность и т. д…. но это не
есть заслуга чувства, что содержание его является истинным…
Свобода есть нерв философствования.
Между тем восприятие догмата тоже
есть дело
свободы, внутреннего самоопределения человека, его самотворчества.
Поэтому
свобода философии не
есть пустота и безмотивность, творчество из ничего или из гегелева бытия, которое
есть и ничто, из отвлеченности, ни от чего не отвлекаемой, ничем не оплодотворяемой.
Истинная философия
есть все-таки «пища богов», и всякий утилитаризм, хотя бы и самый возвышенный, противоречит ее
свободе и достоинству.
Только истина освобождает, и разум, постигший свою природу, свой естественный догматизм, становится способен понять и оценить надлежащим образом и свою
свободу Поэтому критический догматизм религиозной философии
есть, точнее может и должен
быть самою свободною и самою критической, философией.
Для веры и не должно
быть понятного до конца, вера
есть дитя тайны, подвиг любви и
свободы, она не должна убояться рассудочного абсурда, ибо здесь открывается вечная жизнь, безбрежность Божества.
Утверждение трансцендентности Божества существенно связано и с другим основным положением Пордеджа, а именно о полной
свободе Бога от твари: «Что же
есть сия
свобода Святой Триединицы?
Они свободны от всех тварей, а однако
суть в них и проницают их насквозь, но ни одной твари не касаются, и ни одна тварь к ним не прикоснется; но пребывает в своей собственной
свободе.
«Поэтому должна
быть принята такая причинность, чрез которую нечто совершается, без того, чтобы эта причина не определялась далее еще через какую-либо предшествующую причину по необходимым законам, т. е. через абсолютную спонтанность причин, которые бы от себя начинали ряд явлений, протекающих по законам природы, следовательно, трансцендентальную
свободу, без которой даже в развитии природы порядок явлений со стороны причин никогда не является полным» (370).
В доказательстве антитезиса Кант указывает на то, что
свобода, допущенная в качестве первой причинности, все-таки не помогает делу, потому что не способна вступить в причинную связь,
будучи от нее принципиально отлична, а потому или не может начать причинного ряда, или же его разрывает. «Природа и трансцендентальная
свобода отличаются как закономерность и незакономерность» (371).
Субстанциальное движение, которым ограничен рационализм, исходит из отрицательного prius, т. е. из не-сущего, которое имеет двигаться к бытию; но историческая философия исходит из положительного prius, которое не имеет нужды только двигаться к бытию, стало
быть, с совершенной
свободой, не
будучи вынуждаемо к тому самим собой, лишь полагает бытие»… и т. д.
Бемизм
есть динамический спинозизм, концепция же отношения Бога к миру у обоих одна и та же [Cp., напр., у Спинозы: «Я раскрыл природу Бога и его свойства, а именно, что он необходимо существует; что он един; что он существует и действует по одной только необходимости своей природы; что он составляет свободную причину всех вещей; что все существует в Боге и, таким образом, зависит от него, что без него не может ни существовать, ни
быть представляемо; и наконец, что все предопределено Богом и именно не из
свободы вовсе или абсолютного благоизволения, а из абсолютной природы Бога, иными словами, бесконечного его могущества…
Сам же Баадер полагает, что тварь (Creatur) «не
есть составная часть Творца, образующая периферию и произрастающая из него по необходимости рождения, а не с абсолютной
свободой, подобно произведению искусства» (7, 89, Classen, II, 118).
Между Абсолютным и относительным пролегает грань творческого да
будет, и поэтому мир не представляет собой пассивного истечения эманации Абсолютного, как бы пены на переполненной чаше, но
есть творчески, инициативно направленная и осуществленная эманация [Иногда различие между творением и эманацией пытаются связывать с противоположностью
свободы и необходимости в Боге.
Этот Бог, в
свободе Которого содержится возможность в себе сущее Своего существа положить как противоположность, как отдельно от себя сущее и вне себя сущее, этот Бог
есть полный Бог, Бог во всем всеединстве, не только в себе сущий, ибо этот
был бы не свободен для себя.
Противопоставление
свободы и необходимости в Боге нередко грешит явным антропоморфизмом (или, что то же, «психологизмом») и должно
быть во всяком случае особо защищено от этого упрека.
Бог умеет ждать, ибо свершение времен, когда Сын покорит все Отцу и
будет Бог «всяческая во всех», отделено от исходного да
будет долгим историческим процессом, который
есть дар Божьего всемогущества тварной
свободе.
Он соотносителен твари, которая в силу своей
свободы и своей природы может удаляться от Бога в свое ничто, закрываться им от него, и в таком случае Бог
есть и остается ее жизненной основой, но пребывает для нее потенциален, а не актуален.
Свобода есть вообще понятие относительное, абсолютная
свобода есть столь же противоречивое понятие, как и абсолютное бытие.
Положительная основа бытия
есть, прежде всего, мир божественных идей, Бог в творении; эти идеи всеменены в ничто, в беспредельность; и последняя становится основой самостоятельного бытия в его независимости и
свободе: все существует чрез Бога и от Бога, но именно тем самым оно получает силу
быть в себе и для себя, вне Бога, как не-Бог или мир.
Эта
свобода онтологически, в своем источнике, вовсе не свободна, не
есть causa sui, не субстанциальна, ибо всецело определяется из творческого да
будет; космологически же, как основа мирового бытия, она
есть именно то, в чем тварь чувствует себя собою.
Тварное творчество, которое является актуальным выражением тварной
свободы,
есть не творчество из ничего, но творчество в ничто из божественного что.
Как проявление божественных сил, мир
есть сама действительность и полнота, но в тварной
свободе своей он
есть еще задание, игра возможностей, бесконечная возможность возможностей.
Эта
свобода должна мыслиться со всею реальностью, как и время: если во времени каждый его момент
есть окно в вечность, как бы ее точка, то и в становлении чрез
свободу мы имеем реальное касание вечности, рождение для нее.
Сколь бы ни
была велика дарованная твари
свобода как положительная мощь, она относится только к распоряжению божественным даром бытия, но не к самосотворению (этой мысли противится абсолютный идеализм люциферического оттенка, как, напр., Ich-philosophie Фихте [«Я — философия» (нем.) — так называемая первая система субъективного идеализма Фихте, исходный принцип которой — «Я есмь Я» (Ich bin Ich).
«Законы природы», идея о все общей мировой детерминированности, о каком-то perpetuum mobile [Вечный двигатель (лат.).]
есть необходимое вспомогательное орудие познания, его прагматические костыли, опираясь на них человек расширяет свою мощь и положительную
свободу.
Это соединение Божьего всемогущества с тварной
свободой, которая не существует вне ограниченности,
есть основа тварного бытия.
Поэтому-то для Божества остается прозрачна и человеческая
свобода, открыто будущее, нет в нем разных возможностей, а
есть только действительность, реальные судьбы твари.
В вечной же основе тварности самого различия между
свободой и необходимостью, имеющего полную реальность для твари, вовсе нет, она трансцендентна свободе-необходимости [Таким образом, получается соотношение, обратное тому, что мы имеем у Канта: у него
свобода существует только для ноумена и ее в мире опыта нет, а всецело царит необходимость; по нашему же пониманию,
свобода существует только там, где
есть необходимость, т. е. в тварном самосознании, ее нельзя приписать вечности, как нельзя ей приписать и необходимости.].
Кого Он предузнал, тем и предопределил
быть подобными образу Сына Своего (Рим. 8:29).]), но это не относится к временной жизни, в которой, наоборот, ничего не предопределено и не решено, ибо здесь действует
свобода, и от нее зависит спасение или гибель.
Актуальность ничто
есть поэтому метафизическое хищение, на которое, однако, наперед дано
было соизволение Творца всяческих, возлюбившего мир в его
свободе, а не в качестве только объекта Своего всемогущества.
Грехопадение или, напротив, послушание воле Божией следует во всяком случае считать актом
свободы, а отнюдь не природной необходимости: в природе твари
была только возможность греха, но не
было никакой к нему принудительности.
Свободе ангелов
было предоставлено самоопределиться в отношении к Богу, причем промежуточное состояние неверия или неведения
было для столь совершенных существ духовных вообще исключено: ангелы непосредственно знают Бога, им предоставлено лишь любить Его или Ему завидовать, искать же Бога свойственно только человеку.
Одновременно с этим Бог пробуждает в человеке сознание его тварной
свободы тем, что дает ему закон или заповедь: «И заповедал Господь Бог, говоря: от всякого дерева в саду ты
будешь есть, а от древа познания добра и зла не
ешь от него: ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16–17).
Но сын и друг не
есть игрушка или вещь: однажды вызвав его к жизни, его
свободу уважает и с ней считается и сам Бог.
Мир, созданный на основе человеческой
свободы, не может
быть разрушен или уничтожен, хотя бы он благодаря ей и «не удался», а люди превратились бы в сынов сатаны, стали бы воплощенными дьяволами (на это и рассчитывал сатана, прельщая
Еву: он мечтал узурпировать мир, чтобы сделать его игрушкой своего властолюбия, пародирующего божественное всемогущество, — предметом jeu satanique [Сатанинская шутка (фр.).]).
Человеческой
свободе, в силу которой человек одинаково мог и склониться к греху, и удержаться от него, дано
было решить, понадобится ли действительно Голгофская жертва, но как возможность она
была предрешена в предвечном совете о сотворении человека...
Но в то же время мир
был только предсотворен в человеке, который должен
был со своей стороны сотворить самого себя собственной
свободой и лишь затем вступить во владение миром, осуществив общий план творения.
Должно
быть спасено именно это человечество, ветхий Адам, притом само, ибо только это совместимо с его
свободой, но и не само, ибо самоспасение превышает его силы.
Евангелие в области хозяйственного поведения указует как идеал не
свободу в хозяйстве и через хозяйство, но
свободу от хозяйства, оно призывает к вере в чудо вопреки мировой косности, увещает
быть чудотворцами, а не механиками вселенной, целителями, а не медиками.
Первый акт самосознания, который совершает искусство на пути своего освобождения,
есть провозглашение своей полной
свободы и независимости от каких бы то ни
было извне навязанных задач или норм, как бы они ни
были сами по себе почтенны.
Самому Адаму
была бы присуща царская, а вместе и отцовская власть над человечеством, которое представляло бы собой одну широко разветвившуюся семью [Несостоятельность этого утверждения доказал Д. Локк в полемике с Р. Филмером, автором трактата «Патриарх: защита естественной власти королей против неестественной
свободы народа» (1680).
Ощущается постоянное стремление смягчить, овлажнить мужскую жесткость власти, превратить ее в эротический союз, в котором порядок совмещался бы с полной
свободой и явлена
была бы тайна свободного повиновения и повинующейся
свободы.
Не нужно до конца предаваться заботам и интересам мира сего, каковы бы они ни
были, нужно соблюдать по отношению к ним известную внутреннюю дистанцию, сохранять духовную
свободу.