Неточные совпадения
Православие не в том, чтобы отрицать мир в его подлинности, но в том, чтобы делать центром человечности обращенное к
Богу, молитвенно пламенеющее сердце, а не автономное мышление и не самоутверждающуюся волю: вне этого центра и мир перестает быть космосом, творением и
откровением Божиим, но становится орудием для искусителя, обольщающим кумиром.
Вера и надежда говорят нам о чуде, т. е. о новом
откровении, о творческом акте
Бога в человеке.
Однако только опознанное в религиозном опыте Трансцендентное, сущее выше мира, открывает глаза на трансцендентное в мире, другими словами, лишь непосредственное чувство
Бога дает видеть божественное в мире, познавать мир как
откровение Божие, научает в имманентном постигать трансцендентное, воспринимать мир как
Бога, становящегося и открывающегося.
Итак, вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание
Бога, религиозная жажда, вопрос человека, и объективное
откровение, ощущение Божественного мира, ответ
Бога.
Итак, когда единый всяческих
Бог является через
откровение единой разумной душе, тогда открывается ей всякое благо и в одно и то же время созерцается (ощущается) всеми вместе чувствами ее.
Бог не есть трансцендентное, как многие себе представляют, он есть имманентное, т. е. трансцендентное, ставшее содержанием разума (нем.).] в некоторой догматической определенности, то, очевидно, должен быть мост, оба мира соединяющий; должны быть письмена, которыми начертываются божественные
откровения, и язык, на котором они могут быть высказаны.
В этом смысле понимается и идея «
откровения» и «откровенной» религии: «откровенная (geoffenbarte) религия есть очевидная (offenbare), ибо в ней
Бог стал вполне очевидным.
С. 271: «Религия
откровения есть открытая религия, потому что в ней
Бог полностью открыл себя.
(Очевидна вся недостаточность этого аргумента, который скорее может быть приведен в защиту идеи
откровения, нежели для подтверждения общей точки зрения Гегеля: для него
Бог дан в мышлении, есть мышление, а при этом, строго говоря, некому и нечему открываться, и если сам Гегель и говорит об откровенной религии, то делает это по своей обычной манере пользоваться эмпирическими данными для нанизывания их на пан-логическую схему).
Бог постижим только в силу и меру своего
откровения о Себе: «Видел дух мой с радостным ужасом, что вне пределов сего вечного округа (шара Вечности) ничего не было, как только бесконечное непостижимое Божество, без цели и пределов, и что вне сего шара Вечности ничего не можно было о самом
Боге ни видеть, ни познавать, кроме только отрицательного познания, то есть что Он не есть» (гл. V, § 6).
Если мир содержится в
Боге, но не есть
Бог, ибо отделен от Божества непереходимой бездной трансцендентности, то и подлинная религия может основываться на нисхождении Божества в мир, на вольном в него вхождении, приближении к человеку, т. е. на
откровении, или, иначе говоря, она необходимо является делом благодати, сверхприродного или сверхмирного действия Божества в человеке.
Нельзя проникнуть в
Бога или даже за
Бога лишь путем углубления в свое собственное мировое естество (хотя оно и представляет собой «образ и подобие», некую природную икону Божества), без реальной встречи с премирным Божеством, без Его
откровения о Себе.
И первое
откровение о
Боге, данное Моисею, было о Нем как Лице: Сый [Церковнослав.: Сущий.
Но раз установленные, они объясняются один из другого уже причинно-механически, на основе логического принципа непрерывности, в единой связной метафизической системе: в бемовском
Боге от первого его движения к
откровению до отдаленного уголка мироздания, от ангела до последнего клопа, все понятно, все объясняется, все рационализуется.
Бог и природа, как «нечто», есть
откровение «Ничто», «Offenbarung aus dem Nichts zu Etwas» [
Откровение из Ничто в нечто (лат.).] [Böhme's sämmtl. Werke, hrsg. von Schiebler.
«Вне природы
Бог есть тайна (ein Mysterium), понимай как Ничто, ибо вне природы есть Ничто, т. е. Око Вечности, неисследимое Око, которое стоит или смотрится в Ничто, ибо это бездна (Ungrund), и то же самое Око есть воля, понимаемая как стремление (Sehnen) к
откровению, чтобы найти Ничто» (De signatura rerum, Kap.
«Если бы держал Он когда-либо в себе совет, каким образом открыться, то Его
откровение не было бы от вечности, вне чувства и места, стало быть, и тот совет должен был бы иметь начало и стать причиной в Божестве, ради которой
Бог совещался в Троице Своей, должны бы быть, следовательно, в
Боге мысли, которые явились Ему как бы в виде образов, когда Он хотел идти навстречу вещам.
Он хочет и делает в себе самом только одну вещь, именно Он рождает себя в Отце, Сыне и Духе Св., в мудрости своего
откровения; кроме этого единый, безосновный
Бог не хочет в себе ничего и не имеет в себе самом совета о многом.
Вот схематическая таблица «
откровения седми духов
Бога или сил природы», составленная самим Беме [Myst. magn., V, 30, § 21.
Можно встретить еще и такое суждение, заставляющее снова вспомнить об эманации мира из
Бога: «Творение есть не что иное, как
откровение всесущественного, безосновного
Бога.
К сожалению, он не вполне остается ей верен в «Философии
откровения», где развивается мысль о творении
Богом мира из себя, хотя и в прикровенном и осложненном виде (II, III, 284 и сл.).].
Апокалипсис раскрывает будущее, заложенное в настоящем, но он не ограничивается этим; ибо содержит и
откровение о том, что
Бог сотворит с миром промышлением Своим и всемогуществом Своим.
Через
откровение Божественное тварь получает знания о
Боге больше, чем может вместить, не только по греховности своей, но и по тварности своей.
Откровение мира в Красоте есть тот «святой Иерусалим, который нисходит с неба от
Бога» и «имеет славу Божию» (Откров.
Бог открывается в Софии и через Софию, которая, женственно приемля это
откровение, есть «слава Божия» (шехина Каббалы). София есть женственное начало, приемлющее силу Логоса, и это единение описывается в Слове Божием, как «брак Агнца». Вот на какую священную тайну указует ап. Павел.
Таким исканием является и язычество, которое содержит в себе или, по крайней мере, может содержать положительное знание о
Боге, некое о Нем
откровение.
Шеллинг, которому принадлежит заслуга отчетливой постановки этого вопроса, усматривает в язычестве
откровение Второй Ипостаси и в языческих
богах видит лики Христа до Его пришествия в мир.
В религиозном своем существе язычество есть познание невидимого чрез видимое,
Бога через мир,
откровение Божества в твари.
Иегова,
Бог Синая, вовсе не есть
откровение ипостаси Отца.
В творении мира любовь Божия хочет не этого jeu divin [Божественная шутка, игра (фр.).], и в Слове Божием «игра» приписывается не
Богу, но Его Премудрости, которая, восприемля
откровение Божественного творчества, ощущает радость и упоение им.
Здесь также совершается в миги божественного озарения как бы некое пресуществление человеческого естества, его обожение: недаром же Моисей, сойдя с горы Синая, сохранил на себе след сияния Божества [«Когда сходил Моисей с горы Синая, и две скрижали
откровения были в руке у Моисея при сошествии его с горы, то Моисей не знал, что лице его стало сиять лучами оттого, что
Бог говорил с ним.