А в Дерпте на медицинском факультете я нашел таких ученых, как Биддер, сотрудник моего Шмидта, один из создателей животной физиологии питания, как прекрасный акушер Вальтер, терапевт Эрдман, хирурги Адельман и Эттинген и другие. В клиниках пахло новыми течениями в медицине, читали специальные курсы (privatissima) по разным отделам теории и практики. А в то же время в Казани не умели еще порядочно обходиться с плессиметром и никто не
читал лекций о «выстукивании» и «выслушивании» грудной полости.
Неточные совпадения
Он худощавым лицом нервного брюнета и всем своим душевным складом и тоном выделялся, как оригинальная и тонкая личность. Мы, «камералы», знали, что он нас не очень жалует, считая какими-то незаконными чадами юридического факультета. Юристы его побаивались и далеко не все хорошо усваивали себе его
лекции. Он был требователен и всячески подтягивал своих слушателей, заставлял их
читать специальные сочинения, звал к себе на беседы.
Вообще, словесные науки стояли от нас в стороне. Посещать чужие
лекции считалось неловким, да никто из профессоров и не привлекал. Самый речистый и интересный был все-таки Иванов, который
читал нам обязательныйпредмет, и целых два года. Ему многие, и не словесники, обязаны порядочными сведениями по историографии. Он
прочел нам целый курс „пропедевтики“ с критическим разбором неписьменных и письменных источников.
По-нынешнему, иные были бы сейчас же „бойкотированы“, так они плохо
читали; мы просто не ходили на их
лекции; но шикать, или посылать депутации, или требовать, чтобы они перестали
читать, это никому и в голову не приходило!
А те остзейцы из русских, которые там родились в онемеченных семействах, ходя на
лекции православного богословия, не понимали того, что
читает протоиерей.
Русскую литературу
читал интересный москвич, человек времени Надеждина и Станкевича, зять Н.Полевого, Михаил Розберг; но этот курс сводился к трем-четырем
лекциям в семестр.
В тех маскарадах, где мы встречались, с ней почти всегда ходил высокий, франтоватый блондин, с которым и я должен был заводить разговор. Это был поляк П., сын эмигранта, воспитывавшийся в Париже, учитель французского языка и литературы в одном из венских средних заведений. Он
читал в ту зиму и публичные
лекции, и на одну из них я попал:
читал по писаному, прилично, с хорошим французским акцентом, но по содержанию — общие места.
В университете я бывал на
лекциях Моммсона и Гнейста. Вирхов
читал микроскопическую анатомию в клинике. Меня водил на его
лекции Б. И раз при мне случилась такая история. Б. сидел рядом с ассистентом Боткина, покойным доктором П., впоследствии известным петербургским практикантом. Они о чем-то перешепнулись. Вирхов — вообще очень обидчивый и строгий — остановился и сделал им выговор.
Со мною он был внимателен и любезен и всячески показывал мне, что он считает мое участие весьма полезным и лестным для клуба. Он тотчас же устроил те публичные
лекции по теории театрального искусства, которые я
прочел в клубе. Они входили в содержание моей книги, которую я обработал к 1872 году и издал отдельно.
Тогда такой сюжет публичных
лекций был внове, и я не думаю, чтобы кто-нибудь раньше меня выступал с такими
лекциями. Публика была больше клубная, и
читал я по определенным дням. Сколько помню, мне платили какой-то гонорар, но я не помню, чтобы артисты русской труппы или воспитанники тогдашнего училища посещали эти
лекции.
Тогда, тоже постом, я
читал публичные
лекции в том же Клубе художников, и ко мне явился туда бывший адъютант варшавского генерал-губернатора с предложением от него принять место Директора варшавских театров.
То, над чем я за границей работал столько лет, принимало форму целой книги. Только отчасти она состояла уже из напечатанных этюдов, но две трети ее я написал — больше продиктовал — заново. Те
лекции по мимике, которые я
читал в Клубе художников, появились в каком-то журнальце, где печатание их не было доведено до конца, за прекращением его.
Сезон и тогда, в общем, носил такую же физиономию, как и в последнюю мою зиму 1864–1865 года: те же театры, те же маскарады в Большом, Купеческом и Благородном собрании, только больше публичных
лекций, и то, что вносил с собою оживляющего Клуб художников, где я позднее
прочел три
лекции о"Реальном романе во Франции", которые явились в виде статьи у Некрасова.
Но в этот вечер они смотрели на него с вожделением, как смотрят любители вкусно поесть на редкое блюдо. Они слушали его рассказ с таким безмолвным напряжением внимания, точно он столичный профессор, который
читает лекцию в глухом провинциальном городе обывателям, давно стосковавшимся о необыкновенном. В комнате было тесно, немножко жарко, в полумраке сидели согнувшись покорные люди, и было очень хорошо сознавать, что вчерашний день — уже история.
Неточные совпадения
Левин
читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной
лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого статья так понравилась Левину, находится в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
— Он нам замечательно рассказывал, прямо —
лекции читал о том, сколько сорных трав зря сосет землю, сколько дешевого дерева, ольхи, ветлы, осины, растет бесполезно для нас. Это, говорит, все паразиты, и надобно их истребить с корнем. Дескать, там, где растет репей, конский щавель, крапива, там подсолнухи и всякая овощь может расти, а на месте дерева, которое даже для топлива — плохо, надо сажать поделочное, ценное — дуб, липу, клен. Произрастание, говорит, паразитов неразумно допускать, неэкономично.
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий человек
читал нечто вроде
лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда в философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого… в такой форме.
В местной либеральной газете был напечатан подробный отчет о
лекции, которую
прочитал Томилин на родине Самгина.
«Марине, вероятно, понравится философия Томилина», — подумал он и вечером, сидя в комнате за магазином, спросил:
читала она отчет о
лекции?