Слушая его, Теркин курил и
не поднимал на него глаз. Прежде — года два назад — он бы его оборвал, ему стало бы досадно, что вот такой простец, служащий под его началом, в мелком звании, и вдруг точно подслушал и украл у него мысль, назревавшую в нем именно теперь, и дал ей гораздо большую ширь; задумал такое хорошее, исполнимое дело.
— Во мне, — заговорил он,
не поднимая на нее глаз, — нет никакого против… тебя, — слово не сразу сошло с губ его, — сердца… Все перегорело… Может быть, мне первому следует просить у тебя прощения, я это говорю, как брат сказал бы сестре…
Неточные совпадения
Теркин прошелся по палубе и сел у другого борта, откуда ему видна была группа из красивой блондинки и офицера, сбоку от рулевого. Пароход шел поскорее. Крики матроса прекратились,
на мачту
подняли цветной фонарь, разговоры стали гудеть явственнее в тишине вечернего воздуха. Больше версты «Бирюч»
не встречал и
не обгонял ни одного парохода.
Что мог он сделать с этими «мерзавцами»? Пока он
на пароходе, он — в подчинении капитану.
Не пойдет же он жаловаться пассажирам! Кому? Купчишкам или мужичью? Они его же
на смех
поднимут. Да и
на что жаловаться?.. Свидетелей
не было того, как и что этот «наглец» Теркин стал говорить ему — ему, Фрументию Перновскому!
«Стало быть, — пытал он себя, — будь я уверен, что все останется шито-крыто, иди предприятие Усатина ни шатко ни валко,
не поднимай никто тревоги в газетах, я бы, пожалуй, рискнул помочь ему в его делеческих комбинациях, предъявил бы, когда нужно, дутые документы и явился бы
на общее собрание с чужими акциями?»
Он
поднял голову и пристально поглядел
на Усатина. Собственные слова
не показались ему рисовкой. Ведь он души своей одному делечеству
не продавал. Еще у него много жизни впереди. Когда будет ворочать миллионами, он покажет, что
не для одного себя набивал он мошну.
Теркин увидал это, тихо подошел,
поднял, сел опять
на доску и стал вчитываться в письмо — и ни разу
не взглянул вслед своей подруге.
Знаете что, Василий Иваныч, она перевела дух и
подняла голову, глядя
на круглую шапку высокой молодой сосны, — меня, быть может, ханжой считают, святошей, а иные и до сих пор — стриженой, ни во что
не верующей…
—
Не нравится тебе? Потерпи! Я долго томить
не буду… Ну, ничего настоящего я
не добыла… Тебе, быть может, это и
на руку?.. Кидалась даже к москательщикам… Один меня
на смех
поднял. Вообразила, что найду другое что… такое же действительное… У часовщика нашла… Самый дамский инструмент… Бульдогом прозывается.
Долго смотрел он вслед странному студенту. Тот повернул к амвону налево, где было свободнее, опустился
на оба колена и долго
не поднимал головы; потом порывисто поднялся, истово перекрестился два раза и пошел, все так же волоча ноги,
на паперть.
— Я
не судья!.. Все дело в панике… Будут их учитывать…
Не отвертятся
на этот раз. Партия есть… либералы, обличители. Доберутся до моей расписки… Где же я возьму?.. Пойдут допытываться. Ты понимаешь, все заново
поднимут и разгласят.
—
Не говорите так! Вы — неблагодарный! Неблагодарный! В ней до сих пор живет такое влечение к вам… Другой бы
на моем месте должен был радоваться тому, что он находит в вас к Серафиме Ефимовне; но мне за нее обидно. Она
не посвятила меня в самые интимные перипетии своего романа с вами. С какой смелостью и с каким благородством она винила себя! И конечно, для того, чтобы
поднять на пьедестал вас, жестокий человек!..
Это его задело. Он
поднял голову, строже взглянул
на нее, и она ему показалась жалка уже
на другой лад. Что же из того, что она
не может жить без него? Как же ему быть со своим сердцем?.. Любви к ней нет… Ваять ее к себе в любовницы потому только, что она красива, что в ней темперамент есть, он
не позволит себе этого… Прежде, быть может, и пошел бы
на такую сделку, но
не теперь.
Она была покойна, свежа. А ему втеснилось в душу, напротив, беспокойство, желание узнать, что у ней теперь на уме, что в сердце, хотелось прочитать в глазах, затронул ли он хоть нервы ее; но она ни разу
не подняла на него глаз. И потом уже, когда после игры подняла, заговорила с ним — все то же в лице, как вчера, как третьего дня, как полгода назад.
Неточные совпадения
Он
не посмотрел бы
на то, что ты чиновник, а,
поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
— Уж будто вы
не знаете, // Как ссоры деревенские // Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я
не вдруг ответила. // Корчагу
подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я слова
не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу
на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила // Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
У богатого, // У богатины, // Чуть
не подняли //
На рогатину. // Весь в гвоздях забор // Ощетинился, // А хозяин-вор, // Оскотинился.
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то
поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я
на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? //
На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Стародум. А такова-то просторна, что двое, встретясь, разойтиться
не могут. Один другого сваливает, и тот, кто
на ногах,
не поднимает уже никогда того, кто
на земи.