Неточные совпадения
Но отец ослаб. Они обе страшно испугались:
думали, сейчас отойдет. Пометался он с минуту, потом ему
стало легче; он наклонился и чуть слышно выговорил...
Серафима спросила себя и сейчас же
подумала о близкой смерти отца. Неужели ей совсем не жалко потерять его? Опять обвинила она себя в бездушии. Но что же ей делать: чувство у нее такое, что она его уже похоронила и едет с похорон домой. Где же взять другого настроения? Или новых слез? Она поплакала там, у кровати отца, и на коленки
становилась.
Зачем бежать? Почему не сказать мужу прямо: «Не хочу с тобой жить, люблю другого и ухожу к нему?» Так будет прямее и выгоднее. Все
станут на ее сторону, когда узнают, что он проиграл ее состояние. Да и не малое удовольствие — кинуть ему прямо в лицо свой приговор. «А потом довести до развода и обвенчаться с Васей… Нынче такой исход самое обыкновенное дело. Не Бог знает что и стоит, каких — нибудь три, много четыре тысячи!» —
подумала Серафима.
Наплыв хороших, смелых чувств всколыхнул широкую грудь Теркина. Он
подумал сейчас же о Серафиме. Как бы она одобрила его поведение? И не мог ответить за нее… Кто ее знает? Быть может, с тех пор он и «зарылся», как
стал жить с нею…
— А теперь, выходит,
стала по-другому
думать?
«Не умерла ли мать?» —
подумал он; ему не
стало жаль ее; ее дочернее чувство он находил суховатым, совсем не похожим на то, как он был близок сердцем к своим покойникам, а они ему приводились не родные отец с матерью.
«Истерика… Так и есть!» —
подумал Теркин, и ему
стало тошно, но не жаль ее.
И с новой горечью и надеждой
стал он
думать о том, что без нее, без соблазна, пошедшего от этой именно женщины, никогда бы он не замарал себя в собственных глазах участием в утайке денег Калерии и не пошел бы на такой неблаговидный заем.
«У Николая-чудотворца», — тотчас
подумал Теркин и
стал прислушиваться. Пробило двенадцать. И этот звон часов навеял на него настроение сродни тому, с каким он сидел в Гефсимании на ступеньках старой деревянной церкви… Захотелось помириться с родным селом, потянуло на порядок, взглянуть на домишко Теркиных, если он еще не развалился.
«Доблесть князя да церковный чин, —
думал Теркин, сидя на краю вала, — и утвердили все. Отовсюду стекаться народ
стал, землю пахал, завел большой торг. И так везде было. Даже от раскола, пришедшего сюда из керженецкого края, не распался Кладенец, стоит на том же месте и расширяется».
Марфа знала, что сестра ее зря ничего не делает.
Стало быть, что-нибудь важное, насчет дел брата, лесов, продажи их. Она за себя не боится, пока сестра жива. Может быть, та и насчет Сани что
подумала.
И вот до сих пор меня нет-нет, да и всколыхнет, как
подумаю, что этот самый заем дал мне ход; от него я в два года
стал коли не миллионщиком, каким ты меня считаешь, так человеком в больших делах.
— Ну, хоть так, как барышни
думают. Растет девочка,
станет девицей, а потом или завянет…
Теркину
стало детски радостно оттого, что он с ней разговорился. Он ни секунды не
подумал о том, уместно ли ему так откровенничать с простоватой барышней, которая все могла разболтать отцу и теткам.
К концу обеда, когда пошли тревожные разговоры насчет леса и Первач начал делать намеки на то, что Теркин хочет „перетонить“ и надо иметь с ним „ухо востро“, ей сначала
стало обидно за Василия Иваныча, потом она и сама
подумала: „Кто его знает, может, он только прикидывается таким добрым и сердечным, а проведет кого угодно, даже Николая Никанорыча, не то что ее, дурочку“.
— Другой бы на моем месте заявил требования… знаете, как нынче разные штукмахеры… Но я далек от всякого нахального куртажа… Не скрою от вас и того, — Первач оглянулся и
стал говорить тише, — в семействе Черносошных с этой продажей связаны разные интересы… И без моего совета, смею
думать, ничего не состоится. Вся суть не в старике, главе семейства… а в другой особе, и вы, может быть, догадываетесь — в ком именно.
— Никакого тут святошества нет. Я употребляю слово „грех“ попросту. Я тобой хотел овладеть, зная, что ты чужая жена… и даже не
думал ни о чем другом. И это было низко… Остальное ты знаешь.
Стало, я же перед тобой и виноват. Я — никто другой — и довел тебя до покушения и перевернул всю тебя.
"Болезный!" —
подумал Теркин крестьянским словом, каким, бывало, его приемная мать жалела его, когда он, мальчиком, заболевал. Но ему отрадно
стало от этого, — конечно, предсмертного — свидания с Аршауловым. Ничто не сокрушило веры энтузиаста: ни последний градус чахотки, ни та вечная кладенецкая сумятица, про какую он сейчас так самоотверженно и пылко высказался.
Весьма естественно, что, при таком воззрении Людмилы, Ченцов, ловкий, отважный, бывший гусарский офицер, превосходный верховой ездок на самых рьяных и злых лошадях, почти вполне подошел к ее идеалу; а за этими качествами, какой он собственно был человек, Людмила нисколько не думала; да если бы и
думать стала, так не много бы поняла.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет времени
думать об этом. И как можно и с какой
стати себя обременять этакими обещаниями?
Бобчинский. А я так
думаю, что генерал-то ему и в подметки не
станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не
подумаешь, // Как много люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И
стало перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
Идем домой понурые… // Два старика кряжистые // Смеются… Ай, кряжи! // Бумажки сторублевые // Домой под подоплекою // Нетронуты несут! // Как уперлись: мы нищие — // Так тем и отбоярились! //
Подумал я тогда: // «Ну, ладно ж! черти сивые, // Вперед не доведется вам // Смеяться надо мной!» // И прочим
стало совестно, // На церковь побожилися: // «Вперед не посрамимся мы, // Под розгами умрем!»
Скотинин. Я никогда не
думаю и наперед уверен, что коли и ты
думать не
станешь, то Софьюшка моя.