Неточные совпадения
Для мудрого, для посвященного истины религиозной жизни, истины
веры оказываются
знанием.
В последней глубине христианская
вера есть гнозис,
знание посвященных через отречение, но до глубины этой не доходит гностическая теософия.
Мистиками остаются те, которые всегда ими были, те, для которых
вера выше
знания и разумом не ограничивается, для которых таинства и чудеса реальны и объективны.
Да простит мне читатель интуитивно-афористическую форму изложения, преобладающую в этой книге. Но форма эта не случайно явилась и не выдумана, форма эта внутренне неизбежна, она вытекает из основного устремления духа и не может быть иной. Для меня
вера есть
знание, самое высшее и самое истинное
знание, и странно было бы требовать, чтобы я дискурсивно и доказательно обосновывал и оправдывал свою
веру, т. е. подчинял ее низшему и менее достоверному
знанию.
Не так давно еще «передовому» сознанию представлялся решенным и упраздненным древний спор
знания и
веры.
Передовая интеллигенция всех стран переживала в юности пафос окончательной победы
знания и безвозвратного поражения
веры, а интеллигенция русская со свойственной ей склонностью к крайностям, со страстной
верой пережила это поражение всякой
веры и поверила в
знание.
Теперь отрицание
веры и исключительное утверждение
знания становится анахронизмом.
Спор
знания и
веры вновь обостряется и требует пересмотра.
Но чувствуется ли возможность выхода, созревает ли внутренняя сила для свыше посланного виденья истины о
знании и
вере?
Существует три типических решения вопроса о взаимоотношении
знания и
веры, и, как увидим ниже, решения эти, несмотря на различия, сходятся в том, что одинаково признают коренную противоположность
знания и
веры, не ищут общей подпочвы в глубине.
И потому типические решения эти предлагают выбирать между
знанием и
верой и неизбежно выбирают или
знание, или
веру, или известную пропорцию
знания и известную пропорцию
веры, взаимно друг друга ограничивающие.
Три решения я бы формулировал так: 1) верховенство
знания и отрицание
веры, 2) верховенство
веры и отрицание
знания, 3) дуализм
знания и
веры.
Отщепленной от народного целого интеллигенции всего мира поверилось, что она окончательно вступила в третий фазис развития, окончательно освободилась от пережитков прошлого, что
знанием для нее исчерпывается восприятие мира и сознательное отношение к миру, что все человечество тогда лишь станет на высоту самосознания, когда вырвет из своей души семя
веры и отдастся гордому, самодержавному, всесильному
знанию.
Подвергнем анализу этот опыт окончательной замены
веры знанием.
Знание не может уничтожить
веру и заменить
веру.
Требование «научной»
веры, замены
веры знанием есть, как мы увидим, отказ от свободы, от свободного избрания и от вольного подвига, требование это унижает человека, а не возвышает его.
Приведу исторически поучительный пример взаимоотношения между
верой и
знанием.
Но их подмена
веры знанием, их неспособность к волевому подвигу
веры вела к религиозному бессилию и бесплодию, к блужданию по пустыням собственной мысли и собственного воображения.
В теософических течениях нашего времени нельзя не видеть возрождения гностицизма; это все то же желание узнать, не поверив, узнать, ни от чего не отрекаясь и ни к чему не обязываясь, благоразумно подменив
веру знанием.
Рационалистический позитивизм есть одна из форм замены
веры знанием, гностицизм и теософия — другая форма того же; первая форма — для людей, лишенных фантазии и воображения, дорожащих ограничениями
знания, вторая форма — для людей с фантазией и воображением, дорожащих расширением сферы
знания.
Но и
вера не может заменить
знания.
Если
вера есть свободный подвиг, то научное
знание есть тяжелый долг труда, возложенный на человека.
Третий, дуалистический тип решения вопроса о взаимоотношении
знания и
веры нужно признать господствующим, наиболее соответствующим современному переходному состоянию человечества и разорванному его сознанию.
Этот компромиссный дуализм признает и
знание, и
веру, но в известных пропорциях, с ограничениями, и пытается установить ложный мир
знания и
веры.
Можно ли примириться с дуализмом
знания и
веры, дуализмом двух разумов и двух критериев истины?
Современное либеральное (в широком смысле этого слова) сознание не отрицает
веры, но видит в
вере произвольное, субъективное, необязательное прибавление душевной жизни и только
знанию придает объективное и общеобязательное значение.
Кант и есть основоположник дуалистического решения спора
знания и
веры.
Он признает
веру и защищает автономность
веры, независимость ее от
знания.
Кант — крайний, исключительный рационалист, он отвергает все чудесное, рационализирует
веру, вводит религию в пределы разума и не допускает
веры нерациональной, не разрешает религии, противной
знанию.
Рациональное
знание продолжает господствовать, с ним должна сообразоваться
вера и ограничивать себя велениями просвещенного разума.
Не только протестанты, но и неокатолики, подавленные современностью, стыдятся своей
веры и гордятся своим
знанием.
Как мы увидим ниже,
вера есть функция воли, но
вера как субъективное и произвольное психологическое состояние, зависящее от ограничения
знания и от настроений, есть или эстетическая забава, или моральное малодушие.
Теперь обратимся к философскому анализу природы
знания и
веры.
В разных формах распространенное учение о противоположности
знания и
веры, противоположности, понятой внешне и не осмысленной, требует пересмотра.
Видимые, т. е. принудительно данные вещи — область
знания, невидимые, т. е. не данные принудительно вещи, вещи, которые должно еще стяжать, — область
веры.
Вникая в природу
знания и
веры, мы прежде всего должны констатировать огромное психологическое различие между этими двумя состояниями.
Психологическая противоположность
знания и
веры бросается в глаза даже человеку, не склонному к философскому анализу.
Знание — принудительно,
вера — свободна.
Мы пока ничего не утверждаем о твердой «
вере», первично испытываемой, лежащей в основе
знания, но констатируем, что вся твердость
знания в этой «
вере» коренится.
И потому нет оснований утверждать, что
знание имеет преимущество перед
верой.
Знание питается тем, что дает
вера, и различие тут лишь в характере самой
веры.
Чем же отличается «
вера», на которой покоится
знание, от
веры религиозной, почему эта
вера связана с особенной твердостью, обязательностью, принудительностью?
Гносеология сама по себе не в силах разрешить этого вопроса; она может лишь констатировать, что
знание всегда упирается в
веру, дальнейшее же углубление возможно лишь для метафизики.
«Поверив» в этот мир, мы стали «знать» его; от силы
веры нашей в этот мир
знание наше этого мира стало обязательным и твердым.
Так тверда наша
вера в этот мир, что наше отношение к этому миру принимает форму принуждающую, обязывающую, связывающую, т. е. форму
знания.
Для данного мира действительности, мира видимого, объекта
знания, волевой акт свободного избрания, т. е. акт
веры, уже совершен, совершен в таинственной глубине бытия; для мира же иного, мира невидимых вещей, мы вновь должны совершить акт свободного волевого избрания, избрания того мира предметом своей любви, т. е. акт
веры.
Знание этого мира основано на исконной и исключительной
вере в него;
знание мира иного предполагает прежде всего отречение от этой исключительной и исконной
веры и свободную
веру в иной мир.
Попробуем характеризовать еще с другой стороны психологическую противоположность
знания и
веры.
Знание носит характер насильственный и безопасный,
вера — свободный и опасный.
Требование от
веры гарантий, даваемых
знанием, представляется похожим на желание пойти ва-банк в азартной игре, предварительно подсмотрев карту.
Неточные совпадения
— Право критики основано или на твердой
вере или на точном
знании. Я не чувствую твоих верований, а твои
знания, согласись, недостаточны…
Вера эта звучала почти в каждом слове, и, хотя Клим не увлекался ею, все же он выносил из флигеля не только кое-какие мысли и меткие словечки, но и еще нечто, не совсем ясное, но в чем он нуждался; он оценивал это как
знание людей.
— Вот вы пишете: «Двух станов не боец» — я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», — позиция совершенно невозможная в наше время! Запись эта противоречит другой, где вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его
знанием России, любовью к ней. Любовь, как
вера, без дел — мертва!
Но у
Веры нет этой бессознательности: в ней проглядывает и проговаривается если не опыт (и конечно, не опыт: он был убежден в этом), если не
знание, то явное предчувствие опыта и
знания, и она — не неведением, а гордостью отразила его нескромный взгляд и желание нравиться ей. Стало быть, она уже знает, что значит страстный взгляд, влечение к красоте, к чему это ведет и когда и почему поклонение может быть оскорбительно.
Ему ясно все: отчего она такая? откуда эта нравственная сила, практическая мудрость,
знание жизни, сердца? отчего она так скоро овладела доверием
Веры и успокоила ее, а сама так взволновалась? И
Вера, должно быть, знает все…