Богочеловек явился в мир; мистический акт искупления совершился, но богочеловеческий путь истории еще не был найден,
все еще оставалось обширное поле для подмены божеского человеческим, для соблазнов князя этого мира, который всегда охотно подсказывает, как лучше устроить мир, когда Дух Святой не вдохновляет еще человечества.
Неточные совпадения
В основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический. Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу божественной жизни. Магия
еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества. Путь магический во
всех областях легко становится путем человекобожеским. Путь же мистический должен быть путем богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
Современная теософия есть одна из форм гностицизма, и
все бесплодие гностических притязаний сказывается в ней
еще сильнее, чем в старом, классическом гностицизме.
На этом уровне сознания чудесное не приобретает
еще специфического значения, оно расплывается в таинственности
всей природы.
Того религиозного духа, который был у
всех почти русских философов, у Лосского пока
еще не видно.
В эту простую драму не вместилась
еще полная истина об участии
всех существ,
всех частей сотворенного бытия в первородном грехе.
Прежде
всего нужно помнить, что язычество было религией рода, что в нем не было
еще самоощущения и самосознания личности.
Пантеистическое чувство бытия, лежавшее в основании язычества, было не дифференцировано; в этом первоначальном пантеизме не выделялся
еще ни человек, ни человечество, ни смысл человеческой истории;
все тонуло в стихии первозданного хаоса, начинавшего лишь оформливаться.
В религии Диониса, которую теперь сближают с христианством, не было
еще личности; дионисическая трагедия целиком совершается
еще в стихии натурального рода; в ней
все возрождается в стихийности и хаотичности природных сил.
Жертва, принесенная человеком, его кровь и страдания, не может искупить греха, не спасает, так как не соответствует
всей безмерности содеянного преступления и не есть
еще действие совместное с Богом, не есть
еще богодейство.
Все уже было в мире по частям,
все назрело,
все подготовилось, но Самого Христа
еще не было.
Религиозно-космический процесс воздействия Божества на человечество
еще не закончился, и
вся драма человека новой истории,
весь новый опыт подготовляют материны для нового откровения.
Вся историческая драма религии Нового Завета в том, что Новый Завет человека с Богом, Завет любви и свободы не был
еще соборным соединением человечества с Божеством.
Но
все эти предчувствия недостаточно
еще связаны с вселенским сознанием,
все эти движения не носят
еще вселенского характера, не идут изнутри Церкви.
В мировой истории человечества и во
всей культуре человечества многое должно
еще произойти, прежде чем станет возможным вступить в новую религиозную эпоху.
Социализм и анархизм, декадентство и мистика, разочарование в науке и пустота новейшей философии, небывалое
еще ощущение личности и сознание неизбежности нового общества, мучительное обострение проблемы пола —
все это ведет к какому-то пределу, к таинственному
еще разрешению.
Никогда
еще за
всю христианскую историю не ставился так остро вопрос о взаимоотношении мистики и церкви.
Переживания, иррациональные и хаотические, — не мистика
еще, а то мистику легче
всего было бы встретить на низших ступенях растительного и животного царства.
В. Иванов верно сказал про Гюисманса, что с него «содрана кожа», что «воспринимающий внешние раздражения
всей поверхностью своих обнаженных нервов, затравленный укусами впечатлений, пронзенный стрелами внешних чувств, он, естественно, бросился, спасаясь от погони, в открывшийся ему мистический мир, но и в прикосновениях к нему обречен был найти
еще более утонченную муку и сладость чувственного».
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике
все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Левин
всё еще был в нерешительности, но Кити, видевшая, что он скучает в Москве и советовавшая ему ехать, помимо его заказала ему дворянский мундир, стоивший восемьдесят рублей. И эти восемьдесят рублей, заплаченные за мундир, были главной причиной, побудившей Левина ехать. Он поехал в Кашин.
Неточные совпадения
Да объяви
всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете
еще не было, что может
все сделать,
все,
все,
все!
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого
еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и
все помутилось.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так
все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись,
всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему
еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб
все живее, а не то, мол, барин сердится. Стой,
еще письмо не готово.
А при
всем том страх хотелось бы с ним
еще раз сразиться.