Так трудясь неразборчиво, жадно, // Раздробившись на тысячу дел, // Ничего он не сделал изрядно, // Да и сам—то пожить не успел, // Не потешил ни бога, ни черта, // Не увлекся ничем никогда // И
бессмысленной жертвой комфорта // Пал — под игом пустого труда!
Неточные совпадения
Более же поверхностный, «частный» взгляд на жизнь боится
жертв и страданий и всякую слезу считает
бессмысленной.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет
бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее
жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не
жертв…
Они настроят мертвыми руками бесчисленные ряды костров и будут
бессмысленными, пустымиглазами следить за предсмертными конвульсиями
жертвы, которая, подобно им, не стучала в пустыеперси…
Кто истину искал, // И тех, кто побежденный пал // В толпе
бессмысленной, холодной, // Как
жертва мысли благородной.
Или нужно было признать Радищева человеком даровитым и просвещенным, и тогда можно от него требовать того, чего требует Пушкин; или видеть в нем до конца слабоумного представителя полупросвещения, и тогда совершенно [неуместно замечать, что лучше бы ему вместо «брани указать на благо, которое верховная власть может сделать, представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян, потолковать о правилах, коими должен руководствоваться законодатель, дабы, с одной стороны, сословие писателей не было притеснено, и мысль, священный дар божий, не была рабой и
жертвой бессмысленной и своенравной управы, а с другой — чтоб писатель не употреблял сего божественного орудия к достижению цели низкой или преступной»].