Ошибка гуманизма была совсем не в том, что он утверждал высшую
ценность человека и его творческое призвание, а в том, что он склонялся к самодостаточности человека и потому слишком низко думал о человеке, считая его исключительно природным существом, не видел в нем духовного существа.
Неточные совпадения
Ведь последовательно проведенная точка зрения блага
людей ведет к отрицанию смысла истории и исторических
ценностей, так как
ценности исторические предполагают жертву людским благам и людскими поколениями во имя того, что выше блага и счастья
людей и их эмпирической жизни.
История, творящая
ценности, по существу трагична и не допускает никакой остановки на благополучии
людей.
Ценность национальности в истории, как и всякую
ценность, приходится утверждать жертвенно, поверх блага
людей, и она сталкивается с исключительным утверждением блага народа, как высшего критерия.
Западный
человек не идолопоклонствует перед своими культурными
ценностями, — он их творит.
Русский
человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства высшей
ценностью, он будет верить, что жизнь св. Серафима Саровского выше всех земных благ и что св.
Западный
человек творит
ценности, созидает цвет культуры, у него есть самодовлеющая любовь к
ценностям; русский
человек ищет спасения, творчество
ценностей для него всегда немного подозрительно.
Космополитизм есть также отрицание и угашение
ценности индивидуального, всякого образа и обличья, проповедь отвлеченного
человека и отвлеченного человечества.
Такая мечта о
человеке и человечестве, отвлеченных от всего национального, есть жажда угашения целого мира
ценностей и богатств.
С точки зрения сострадания к
людям и человеческим поколениям, боязни боли и жестокости, лучше оставаться в старой системе приспособления, ничего не искать, ни за какие
ценности не бороться.
Безболезненнее, сострадательнее было бы не отстаивать дальних и горних
ценностей и уступить их во имя блага
людей, не творить истории.
Такова уж неотвратимая диалектика: позитивно-гуманитарное отвержение божественных
ценностей ведет в конце концов к отвержению
человека,
ценности его души, превосходящей эту видимую эмпирическую жизнь.
Более углубленный, более религиозный взгляд на
человека ведет к открытию в нем, в его глубине всего исторического, мирового, всех сверхличных
ценностей.
Всякая качественная
ценность уже показывает, что в человеческом пути есть то, что выше
человека.
Ставится вопрос даже не о
ценностях, творимых
человеком, а о
ценности самого
человека.
Человек для него есть прежде всего творец
ценностей.
Для осуществления социальной правды, для уничтожения эксплуатации
человека человеком, для создания бесклассового общества совсем не нужно свободного творчества, философии и эстетических
ценностей, вредна религиозная и мистическая настроенность, противоречит цели социальной революции аристократическое понимание духовной культуры.
Я могу ограничить свою свободу во имя жалости к
людям, но могу это сделать только свободно, и только в этом случае это имеет
ценность.
В коллективизме
человек перестает быть высшей
ценностью.
Я буду называть «левым» такое мнение, которое утверждает верховную
ценность человека, всякого человека, потенциальной личности, и подчиняет человеку так называемые коллективные, сверхличные реальности (государство, нацию, экономическое могущество и прочее).
Социализм (не коммунистического, т. е. не фашистского, типа) интересуется людьми,
ценностью человека, если он не искажен ложным миросозерцанием, национализм же людьми не интересуется, для него высшая ценность не человек, а объективированные коллективные реальности, которые есть не существование, а принцип.
Правда — социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоление классов; ложь же — в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию
ценности человека, к сужению человеческого сознания, которое было уже в русском нигилизме.
Неточные совпадения
«Я обязан сделать это из уважения к моему житейскому опыту. Это —
ценность, которую я не имею права прятать от мира, от
людей».
— Будучи несколько, — впрочем, весьма немного, — начитан и зная Европу, я нахожу, что в лице интеллигенции своей Россия создала нечто совершенно исключительное и огромной
ценности. Наши земские врачи, статистики, сельские учителя, писатели и вообще духовного дела
люди — сокровище необыкновенное…
— О-очень понятно, — сказал Самгин, чувствуя, что у него вспотели виски. — Представьте, что штатский вызывает вас и вы…
человек высокой
ценности, становитесь под его пулю…
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме
человек обретет действительную
ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению
человека, к обогащению своей жизни
ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…