Неточные совпадения
Русская национальная мысль питалась
чувством богоизбранности и богоносности России.
Эти апокалиптические, пророчественные ожидания находятся в противоречии с тем
чувством, что
русские уже град свой имеют и что град этот — «святая Русь».
Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое
чувство ответственности с этим связаны.
От
русской души необъятные
русские пространства требовали смирения и жертвы, но они же охраняли
русского человека и давали ему
чувство безопасности.
И даже в эту страшную войну, когда
русское государство в опасности, нелегко
русского человека довести до сознания этой опасности, пробудить в нем
чувство ответственности за судьбу родины, вызвать напряжение энергии.
Народничество, столь характерное для
русской мысли и проявляющееся в разнообразных формах, предполагает уже отщепенство и
чувство оторванности от народной жизни.
Мы,
русские, вдохновлены великой и справедливой войной, но мы не пережили еще непосредственного страха за судьбу родины, у нас не было такого
чувства, что отечество в опасности.
Русские и поляки боролись не только за землю и за разное
чувство жизни.
Только настоящее понимание может быть освобождающим, оно избавляет от давящих отрицательных
чувств, и следует вникнуть и нам,
русским, и полякам, почему
русской душе всегда так трудно было полюбить душу польскую, почему польская душа с таким презрением относилась к душе
русской?
Польша шла на
русский Восток с
чувством своего культурного превосходства.
В сфере же внутренно-духовной
русской душе все еще мешает подойти к душе польской
чувство чуждости и враждебности, вызываемое латинско-католической прививкой к славянской душе, создавшей польский национальный лик.
В складе польской души
русских всегда поражает условная элегантность и сладость, недостаток простоты и прямоты и отталкивает
чувство превосходства и презрения, от которых не свободны поляки.
Национальное
чувство искалечено у нас,
русских, нашим внутренним рабством, у поляков — их внешним рабством.
Но в отношении к жизни
русской интеллигенции, да и вообще
русских людей есть как бы преобладание женственного, господства
чувства женственного сострадания, женственных «частных» оценок, женственного отвращения к истории, к жестокости и суровости всего исторического, к холоду и огню восходящего ввысь духа.
Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица
русского чувства.
В его стихах впервые увидали мы чисто русского человека, с русской душой, с
русскими чувствами, коротко знакомого с бытом народа, человека, жившего его жизнью и имевшего к ней полное сочувствие.
Сам Толстой был бесконечно выше этой морали, но он внес страшную отраву ложной морали, в которой сконцентрировались широко разлитые средние
русские чувства, русские моральные иллюзии и русские ошибки морального суждения.
Неточные совпадения
Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей, женщин, стариков;
чувство возмущается, и
русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
— Не знаю, я не пробовал подолгу. Я испытывал странное
чувство, — продолжал он. — Я нигде так не скучал по деревне,
русской деревне, с лаптями и мужиками, как прожив с матушкой зиму в Ницце. Ницца сама по себе скучна, вы знаете. Да и Неаполь, Сорренто хороши только на короткое время. И именно там особенно живо вспоминается Россия, и именно деревня. Они точно как…
У [
русского] человека, даже и у того, кто похуже других, все-таки
чувство справедливо.
Но как ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы дня, конечно, из глубокого
чувства любви к отчизне, но при всем том никак не решается внести фразу какого бы ни было чуждого языка в сию
русскую свою поэму.
Связь с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена стала возбуждать в нем определенно враждебное
чувство, — в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему
русскому — к армии, правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще, в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции: