Неточные совпадения
Меня любили отдельные
люди, иногда даже восторгались мной, но мне всегда казалось, что меня не любило «общественное мнение», не любило светское общество, потом не любили марксисты, не любили широкие круги русской интеллигенции, не любили политические деятели, не любили представители официальной академической
философии и науки, не любили литературные круги, не любили церковные круги.
Хотя я никогда не был
человеком школы, но в
философии я все-таки более всего прошел школу Канта, более самого Канта, чем неокантианцев.
И Платон, и Декарт, и Спиноза, и Кант, и Гегель были конкретные
люди, и они вкладывали в свою
философию свое человеческое, экзистенциальное, хотя бы не хотели в этом сознаться.
Когда случается так, что философ как
человек является верующим христианином, то совершенно невозможно, чтобы он забыл об этом в своей
философии.
В
философии нового времени христианство проникает в мысль, и это выражается в перенесении центральной роли с космоса на
человека, в преодолении наивного объективизма и реализма, в признании творческой роли субъекта, в разрыве с догматическим натурализмом.
Христианская
философия есть
философия субъекта, а не объекта, «я», а не мира;
философия, выражающаяся в познании искупленности субъекта-человека из-под власти объекта-необходимости.
За это мне прощали «гностические», как любили говорить, уклоны моей религиозной
философии, мои недостаточно ортодоксальные мысли о свободе и творчестве
человека.
Я написал: «
Философию свободного духа» (по-французски лучше названа: «Esprit et liberté»), «О назначении
человека.
Из книг другого типа: «Судьба
человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою
философию истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской истории XIX века, и «Русская идея».
Я могу сказать, что у меня был опыт изначальной свободы, и, в связи с ней, и творческой новизны, и зла, был острый опыт о личности и ее конфликте с миром общего, миром объективации, опыт выхода из власти общего, был опыт человечности и сострадания, был опыт о
человеке, который есть единственный предмет
философии.
Если философ-христианин и верит в Христа, то он совсем не должен согласовать свою философию с теологией православной, католической или протестантской, но он может приобрести ум Христов, и это сделает его философию иной, чем
философия человека, ума Христова не имеющего.
Неточные совпадения
— Как мир, — согласился Безбедов, усмехаясь. — Как цивилизация, — добавил он, подмигнув фарфоровым глазом. — Ведь цивилизация и родит анархистов. Вожди цивилизации — или как их там? — смотрят на
людей, как на стадо баранов, а я — баран для себя и не хочу быть зарезанным для цивилизации, зажаренным под соусом какой-нибудь
философии.
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий
человек читал нечто вроде лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда в
философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого… в такой форме.
— «
Людей, говорит, моего класса, которые принимают эту
философию истории как истину обязательную и для них, я, говорит, считаю ду-ра-ка-ми, даже — предателями по неразумию их, потому что неоспоримый закон подлинной истории — эксплоатация сил природы и сил
человека, и чем беспощаднее насилие — тем выше культура». Каково, а? А там — закоренелые либералы были…
— Камень — дурак. И дерево — дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет
человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома, дороги, мосты и всякие вещи, машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом стал проникать в настоящую
философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного
человека.
Эта
философия казалась Климу очень туманной, косноязычной, неприятной. Но и в ней было что-то, совпадающее с его настроением. Он слушал Кумова молча, лишь изредка ставя краткие вопросы, и еще более раздражался, убеждаясь, что слова этого развинченного
человека чем-то совпадают с его мыслями. Это было почти унизительно.