Для старой народнической интеллигенции революция
была религией, отношение к революции было тоталитарным, вся умственная и культурная жизнь была подчинена освобождению народа, свержению самодержавной монархии.
Неточные совпадения
Для Новикова масонство
было исходом «на распутьи между вольтерианством и
религией».
Для любомудров философия
была выше
религии.
Но сейчас нужно отметить, что в России
был двоякий исход философии: «у славянофилов в
религию, в веру, у западников в революцию, в социализм».
Это исходит от Фейербаха, но Фейербах
был оптимистом и исповедовал
религию человечества.
Мы увидим, что тут
было противоречие у Толстого, ибо
религию свою он хотел основать на разуме.
В своей критике, в которой
было много правды, он зашел так далеко, что начал отрицать самые первоосновы христианства и пришел к
религии более близкой к буддизму.
Но ограниченность духовного типа Толстого связана с тем, что
религия его
была столь исключительно моралистической.
Он
был теллургическим человеком, он нес в себе всю тяжесть земли, и он устремлен
был к чисто-духовной
религии.
Он много мучился,
религия его
была безблагодатна.
И еще говорил: если бы в человеке, в его сердце не
было зародыша
религии, то и сам Бог не научил бы
религии.
[Одной из первых статей о Н. Федорове
была моя статья «
Религия воскрешения» в «Русской мысли».]
Он недостаточно чувствовал значение креста, для него христианство
было исключительно
религией воскресения.
Не может
быть новой
религии, но может
быть творческое развитие вечной
религии.
Духа и
есть вечная христианская
религия.
Для русской левой интеллигенции революция всегда
была и
религией, и философией, революционная идея
была целостной.
Жизнь эта открывалась религией, но религией, не имеющею ничего общего с тою, которую с детства знала Кити и которая выражалась в обедне и всенощной во Вдовьем Доме, где можно было встретить знакомых, и в изучении с батюшкой наизусть славянских текстов; это
была религия возвышенная, таинственная, связанная с рядом прекрасных мыслей и чувств, в которую не только можно было верить, потому что так велено, но которую можно было любить.
— Господа! — возгласил он с восторгом, искусно соединенным с печалью. — Чего можем требовать мы, люди, от жизни, если даже боги наши глубоко несчастны? Если даже религии в их большинстве —
есть религии страдающих богов — Диониса, Будды, Христа?
Неточные совпадения
Грустилов сначала растерялся и, рассмотрев книгу, начал
было объяснять, что она ничего не заключает в себе ни против
религии, ни против нравственности, ни даже против общественного спокойствия.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что
религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить
было бы очень весело.
У ней
была своя странная
религия метемпсихозы, в которую она твердо верила, мало заботясь о догматах церкви.
Одно, что он нашел с тех пор, как вопросы эти стали занимать его,
было то, что он ошибался, предполагая по воспоминаниям своего юношеского, университетского круга, что
религия уж отжила свое время и что ее более не существует.
Левин помнил, как в то время, когда Николай
был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в
религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.