Основная марксистская истина, которую провозглашали первые русские марксисты в своих боях с народниками, та истина, что России предстоит еще пройти через эпоху капиталистического промышленного развития, что буржуазии предстоит еще у нас политически и экономически прогрессивная роль, что не может быть скачка в социалистическое царство из во всех отношениях отсталого старого
русского царства, была основательно забыта социал-демократами еще в 1905 году.
Весь западный мир должен быть поражен тем, что самое отсталое, самое реакционное
русское царство, исконный оплот монархизма, вдруг с молниеносной быстротой превратилось в самое крайнее демократическое царство, почти что в социалистическое царство.
Неточные совпадения
Быть может, самым ярким выразителем антибуржуазного духа в
русской литературе был реакционер К. Леонтьев — все дело его жизни было борьбой против надвигающегося серого
царства мещанства.
Этот темный погромный инстинкт ныне получил санкцию в
русском социалистическом
царстве.
В вышедшем из берегов и разлившемся море
русского мужицкого
царства буржуазия в настоящем, точном смысле слова больше роли у нас не играет.
Самые противоположные
русские идеологии утверждали, что
русский народ выше европейской цивилизации, что закон цивилизации для него не указ, что европейская цивилизация слишком «буржуазна» для
русских, что
русские призваны осуществить
царство Божие на земле,
царство высшей правды и справедливости.
Русский народ не выше закона, это — иллюзия; он не в благодатном
царстве, он — ниже закона, он в значительной массе своей в зверином
царстве.
В
русской революционной стихии вечно рождается разгоряченная мечта о
царстве Божьем на земле,
царстве всечеловеческом, которое раскроется всему миру из пожара, загоревшегося в России.
В ленинском большевизме идея братства человечества и
царства правды на земле, которая пойдет в мир от
русской революции, утверждается в исступленной ненависти и раздоре, в обречении на гибель большей части человечества, именуемой «буржуазией».
Царство Божье на земле, к которому так стремились
русские люди, жившие в угнетении, представлялось прежде всего как
царство равенства, как всеобщее уравнение, как уничтожение всех исторических иерархий, всех качественных возвышений.
Русская левая интеллигенция в своей массе всегда находилась в рабстве у мужицкого
царства и идолопоклонствовала перед «народом».
Засилье темного мужицкого
царства грозит
русскому государству и
русской культуре качественным понижением, разложением достигнутых ценностей, и ответственность за это падает не на самый народ, который стремится к свету и неповинен в том, что его так долго держали в тьме, а теперь, вдруг, поставили перед непосильными задачами.
Русский интеллигентный и культурный слой, очень тонкий и теряющийся в окружающей его тьме, в сущности капитулировал перед необъятным мужицким
царством и бессильно склонился перед его притягивающей темной бездной.
В
русском народе, не имеющем цивилизации, отвращающемся от серединного
царства культуры, отпадение от христианства влечет за собой падение всяких духовных основ жизни, т. е. чистейший нигилизм.
Я сочувствовал «падению священного
русского царства» (название моей статьи в начале революции), я видел в этом падении неотвратимый процесс развоплощения изолгавшейся символики исторической плоти.
Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места в государстве, которые большею частью были избираемы старинными русскими людьми для основания монастырей: во-вторых, для того, чтобы изучить проселки
русского царства и жизнь крестьян и помещиков во всем его разнообразии; в-третьих, наконец, для того, чтобы написать географическое сочинение о России самым увлекательным образом.
Неточные совпадения
В Петербурге Райский поступил в юнкера: он с одушевлением скакал во фронте, млея и горя, с бегающими по спине мурашками, при звуках полковой музыки, вытягивался, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам в удалой компании на тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных
русских и нерусских «Армид», в том волшебном
царстве, где «гаснет вера в лучший край».
Толпились перед ним, точно живые, тени других великих страдалиц:
русских цариц, менявших по воле мужей свой сан на сан инокинь и хранивших и в келье дух и силу; других цариц, в роковые минуты стоявших во главе
царства и спасавших его…
И думается, что для великой миссии
русского народа в мире останется существенной та великая христианская истина, что душа человеческая стоит больше, чем все
царства и все миры…
Но если польское мессианское сознание и может быть поставлено выше
русского мессианского сознания, я верю, что в самом народе
русском есть более напряженная и чистая жажда правды Христовой и
царства Христова на земле, чем в народе польском.
Герцен почуял это победное шествие
царства мещанства и содрогнулся от отвращения, искал спасения от него в России, в
русском крестьянстве [Тот же Герцен пророчески предсказал
царство прусского милитаризма и неизбежность столкновения с ним.].