Неточные совпадения
История
русского народа одна из самых мучительных историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского
царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой
русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой истории война.
Тема раскола была темой историософической, связанной с
русским мессианским призванием, темой о
царстве.
Если уже Московское
царство вызвало религиозные сомнения в
русском народе, то эти сомнения очень усилились относительно петровской империи.
Русский безграмотный мужик любит ставить вопросы философского характера — о смысле жизни, о Боге, о вечной жизни, о зле и неправде, о том, как осуществить
Царство Божье.
В последний период жизни он окончательно теряет веру в будущее России и
русского народа и пророчествует о грядущей
русской революции и наступлении
царства антихриста.
Как и многие
русские люди, он искал
Царства Божьего на земле.
Самое искание
Царства Божьего на земле было
русским исканием.
Но раскрывается эсхатология гуманизма как серединного
царства, и это более всего раскрывается
русской мыслью.
К
русской социальной теме он не стал равнодушен, у него была своя социальная утопия, утопия теократическая, в которой церковь поглощает целиком государство и осуществляет
царство свободы и любви.
Вся мысль его есть эстетическая реакция против
русского народничества,
русского освободительного движения,
русского искания социальной правды,
русского искания
Царства Божьего.
Но
русская идея не есть идея цветущей культуры и могущественного
царства,
русская идея есть эсхатологическая идея
Царства Божьего.
Анархизм нужно оценивать иначе, как
русское отвержение соблазна
царства этого мира.
Его тройственная теософическая, теократическая и теургическая утопия есть все то же
русское искание
Царства Божьего, совершенной жизни.
По своим исканиям правды, смысла жизни, исканиям
Царства Божьего, своим покаяниям, своему религиозно-анархическому бунту против неправды истории и цивилизации он принадлежит
русской идее.
В
русском мессианизме, столь свойственном
русскому народу, чистая мессианская идея
Царства Божьего,
царства правды, была затуманена идеей империалистической, волей к могуществу.
И в
русском коммунизме, в который перешла
русская мессианская идея в безрелигиозной и антирелигиозной форме, произошло то же извращение
русского искания
царства правды волей к могуществу.
Русские революционеры, анархисты и социалисты, были бессознательными хилиастами, они ждали тысячелетнего
царства.
Но за всеми этими различаемыми течениями скрыта общая
русская православная религиозность, выработавшая тип
русского человека с его недовольством этим миром, с его душевной мягкостью, с его нелюбовью к могуществу этого мира, с его устремленностью к миру иному, к концу, к
Царству Божьему.
Русские устремлены не к
царству этого мира, они движутся не волей к власти и могуществу.
Как и все представители
русской религиозно-философской мысли, он устремлен к новому, к
царству Духа, но остается неясным, в какой мере он признает возможность нового третьего откровения.
Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места в государстве, которые большею частью были избираемы старинными русскими людьми для основания монастырей: во-вторых, для того, чтобы изучить проселки
русского царства и жизнь крестьян и помещиков во всем его разнообразии; в-третьих, наконец, для того, чтобы написать географическое сочинение о России самым увлекательным образом.
Неточные совпадения
В Петербурге Райский поступил в юнкера: он с одушевлением скакал во фронте, млея и горя, с бегающими по спине мурашками, при звуках полковой музыки, вытягивался, стуча саблей и шпорами, при встрече с генералами, а по вечерам в удалой компании на тройках уносился за город, на веселые пикники, или брал уроки жизни и любви у столичных
русских и нерусских «Армид», в том волшебном
царстве, где «гаснет вера в лучший край».
Толпились перед ним, точно живые, тени других великих страдалиц:
русских цариц, менявших по воле мужей свой сан на сан инокинь и хранивших и в келье дух и силу; других цариц, в роковые минуты стоявших во главе
царства и спасавших его…
И думается, что для великой миссии
русского народа в мире останется существенной та великая христианская истина, что душа человеческая стоит больше, чем все
царства и все миры…
Но если польское мессианское сознание и может быть поставлено выше
русского мессианского сознания, я верю, что в самом народе
русском есть более напряженная и чистая жажда правды Христовой и
царства Христова на земле, чем в народе польском.
Герцен почуял это победное шествие
царства мещанства и содрогнулся от отвращения, искал спасения от него в России, в
русском крестьянстве [Тот же Герцен пророчески предсказал
царство прусского милитаризма и неизбежность столкновения с ним.].