Неточные совпадения
С января до апреля 1907 года
я был занят составлением отчетов за прошлую экспедицию и только в половине мая мог
начать сборы в новое путешествие. В этих сборах
есть всегда много прелести. Общий план экспедиции
был давно уже предрешен, оставалось только разработать детали.
30-го числа вечером миноносцы дошли до залива Джигит. П.Г. Тигерстедт предложил
мне переночевать на судне, а завтра с рассветом
начать выгрузку. Всю ночь качался миноносец на мертвой зыби. Качка
была бортовая, и
я с нетерпением ждал рассвета. С каким удовольствием мы все сошли на твердую землю! Когда миноносцы стали сниматься с якоря, моряки помахали нам платками, мы ответили им фуражками. В рупор ветром донесло: «Желаем успеха!» Через 10 минут миноносцы скрылись из виду.
Вечером
я услышал у стрелков громкие разговоры. По настроению
я догадался, что они немного
выпили. Оказалось, что Дерсу притащил с собой бутылку спирта и угостил им солдат. Вино разгорячило людей, и они
начали ссориться между собой.
— Не надо ругаться, — сказал им тихо Дерсу, — слушайте лучше,
я вам песню
спою. — И, не дожидаясь ответа, он
начал петь свои сказки.
Дерсу по обыкновению остался ночевать снаружи, а
я вошел в фанзу, растянулся на теплом кане и
начал дремать. Рядом, за стеной, слышно
было, как мулы
ели сено.
После этого мы дружно взялись за топоры. Подрубленная
ель покачнулась. Еще маленькое усилие — и она стала падать в воду. В это время Чжан Бао и Чан Лин схватили концы ремней и закрутили их за пень. Течение тотчас же
начало отклонять
ель к порогу, она стала описывать кривую от середины реки к берегу, и в тот момент, когда вершина проходила мимо Дерсу, он ухватился за хвою руками. Затем
я подал ему палку, и мы без труда вытащили его на берег.
Греясь у костра, мы
пили чай. Вдруг Чжан Бао что-то закричал.
Я обернулся и увидел мираж. В воздухе, немного выше поверхности воды, виднелся пароход, две парусные шхуны, а за ними горы, потом появилась постройка, совершенно не похожая ни на русский дом, ни на китайскую фанзу. Явление продолжалось несколько минут, затем оно
начало блекнуть и мало-помалу рассеялось в воздухе.
Путь по реке Квандагоу показался
мне очень длинным. Раза два мы отдыхали, потом опять шли в надежде, что вот-вот покажется море. Наконец лес
начал редеть; тропа поднялась на невысокую сопку, и перед нами развернулась широкая и живописная долина реки Амагу со старообрядческой деревней по ту сторону реки. Мы покричали. Ребятишки подали нам лодку. Наше долгое отсутствие вызвало у Мерзлякова тревогу. Стрелки хотели уже
было идти нам навстречу, но их отговорили староверы.
Меня сильно мучила жажда. Вдруг
я увидел бруснику; она
была мороженая.
Я начал ее
есть с жадностью. Дерсу смотрел на
меня с любопытством.
С утра погода
была удивительно тихая. Весь день в воздухе стояла сухая мгла, которая после полудня
начала быстро сгущаться. Солнце из белого стало желтым, потом оранжевым и, наконец, красным; в таком виде оно и скрылось за горизонтом.
Я заметил, что сумерки
были короткие: как-то скоро спустилась ночная тьма. Море совершенно успокоилось, нигде не
было слышно ни единого всплеска. Казалось, будто оно погрузилось в сон.
К утру ветер
начал стихать. Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело,
я не узнал места: одна фанза
была разрушена до основания, у другой выдавило стену; много деревьев, вывороченных с корнями, лежало на земле. С восходом солнца ветер упал до штиля; через полчаса он снова
начал дуть, но уже с южной стороны.
Поднявшийся ветер дул нам навстречу и, как ножом, резал лицо. Когда
начало смеркаться, мы
были как раз на водоразделе. Здесь Дерсу остановился и стал о чем-то совещаться со стариком тазой. Подойдя к ним,
я узнал, что старик таза немного сбился с дороги. Из опасения заблудиться они решили заночевать под открытым небом.
Я начал было плакать, не знаю с чего; не помню, как она усадила меня подле себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про старика и про смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было подумать, что я плакал о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю, что она ни за что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
Долго находился я в совершенном изумлении, разглядывая такие чудеса и вспоминая, что я видел что-то подобное в детских игрушках; долго простояли мы в мельничном амбаре, где какой-то старик, дряхлый и сгорбленный, которого называли засыпкой, седой и хворый, молол всякое хлебное ухвостье для посыпки господским лошадям; он был весь белый от мучной пыли;
я начал было расспрашивать его, но, заметя, что он часто и задыхаясь кашлял, что привело меня в жалость, я обратился с остальными вопросами к отцу: противный Мироныч и тут беспрестанно вмешивался, хотя мне не хотелось его слушать.
Неточные совпадения
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый
есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела
я, задумалась, // Уж
начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Стародум. Постой. Сердце мое кипит еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев.
Побудем здесь несколько минут. У
меня правило: в первом движении ничего не
начинать.
— Смотрел
я однажды у пруда на лягушек, — говорил он, — и
был смущен диаволом. И
начал себя бездельным обычаем спрашивать, точно ли один человек обладает душою, и нет ли таковой у гадов земных! И, взяв лягушку, исследовал. И по исследовании нашел: точно; душа
есть и у лягушки, токмо малая видом и не бессмертная.
В короткое время он до того процвел, что
начал уже находить, что в Глупове ему тесно, а"нужно-де
мне, Козырю, вскорости в Петербурге
быть, а тамо и ко двору явиться".
—
Я не сказала тебе вчера, —
начала она, быстро и тяжело дыша, — что, возвращаясь домой с Алексеем Александровичем,
я объявила ему всё… сказала, что
я не могу
быть его женой, что… и всё сказала.