Неточные совпадения
В апреле все было закончено, и
А.И. Мерзляков выехал во Владивосток. Надо было
еще исполнить некоторые предварительные работы, и потому я остался в Хабаровске
еще недели на две.
Горбуша не имела
еще того безобразного вида, который она приобретает впоследствии, хотя челюсти ее и начали уже немного загибаться и на спине появился небольшой горб. Я распорядился взять только несколько рыб,
а остальных пустить обратно в воду. Все с жадностью набросились на горбушу, но она скоро приелась, и потом уже никто не обращал на нее внимания.
Дерсу не дождался конца нашей беседы и ушел,
а я
еще долго сидел у старика и слушал его рассказы. Когда я собрался уходить, случайно разговор опять перешел на Дерсу.
Подвыпившие стрелки уснули,
а Дерсу все
еще пел свою песню, и пел он ее теперь вполголоса — для себя.
Было
еще темно, когда всех нас разбудил Чжан Бао. Этот человек без часов ухитрялся точно угадывать время. Спешно мы напились чаю и, не дожидаясь восхода солнца, тронулись в путь. Судя по времени, солнце давно взошло, но небо было серое и пасмурное. Горы тоже были окутаны не то туманом, не то дождевой пылью. Скоро начал накрапывать дождь,
а вслед за тем к шуму дождя стал примешиваться
еще какой-то шум. Это был ветер.
Миновал
еще один день. Вечером дождь пошел с новой силой. Вместе с тем усилился и ветер. Эту ночь мы провели в состоянии какой-то полудремоты. Один поднимался,
а другие валились с ног.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном горизонте темной полосой все
еще лежали тучи. По моим расчетам,
А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в реке воды будет больше и переправа труднее.
Дня через два вода в реке начала спадать, и можно было попытаться переправиться на другую ее сторону. Буреломный лес хотя и продолжал
еще плыть, но не уносился в море,
а застревал на баре.
Лет 50 назад
еще были видны его плечи,
а теперь над водной поверхностью осталась только одна голова.
Вслед за ним из прибрежных кустов выскочили
еще два волка, из которых один был такой же окраски, как и первый,
а другой темнее, и
еще несколько животных промелькнуло мимо нас по кустам.
А спасение было так близко: один переход — и они были бы в фанзе отшельника-китайца, у которого мы провели прошлую ночь. Окаймляющие полянку деревья, эти безмолвные свидетели гибели шестерых людей, молчаливо стояли и теперь. Тайга показалась мне
еще угрюмее.
Ночью мы мало спали, зябли и очень обрадовались, когда на востоке появились признаки зари. Солнце
еще пряталось за горизонтом,
а на земле было уже все видно.
Вечером мы
еще раз совещались. Решено было, что, когда плот понесет вдоль берега, Аринин и Чжан Бао должны будут соскочить с него первыми,
а я стану сбрасывать вещи. Чан Лин и Дерсу будут управлять плотом. Затем спрыгиваю я, за мной Дерсу, последним оставляет плот Чан Лин.
Рассказчики молча
еще покурили трубки и затем стали укладываться спать,
а я взялся за дневник.
Путь
А.И. Мерзлякова начинался от фанзы удэгейца Сиу Ху и шел прямо на восток, пересекая несколько маленьких перевальчиков. Перейдя речку Хуля, он повернул к северо-востоку, затем пересек
еще одну реку — Шооми (в верховьях) — и через 3 суток вышел на реку Кулумбе. Здесь, около скалы Мафа, он где-то видел выходы каменного угля на поверхность. После перевала по другой безымянной горной речке он пришел на реку Найну, прямо к корейским фанзам.
Дерсу стал вспоминать дни своего детства, когда, кроме гольдов и удэге, других людей не было вовсе. Но вот появились китайцы,
а за ними — русские. Жить становилось с каждым годом все труднее и труднее. Потом пришли корейцы. Леса начали гореть; соболь отдалился, и всякого другого зверя стало меньше.
А теперь на берегу моря появились
еще и японцы. Как дальше жить?
Кроме старообрядцев, на Амагу жила
еще одна семья удэгейцев, состоящая из старика мужа, его жены и трех взрослых сыновей. К чести старообрядцев нужно сказать, что, придя на Амагу, они не стали притеснять туземцев,
а, наоборот, помогли им и начали учить земледелию и скотоводству; удэгейцы научились говорить по-русски, завели лошадей, рогатый скот и построили баню.
В ноябре его
еще можно застать около Сихотэ-Алиня,
а в декабре он совсем уходит в бассейн Бикина.
Я взглянул на часы: обе стрелки показывали полдень. Значит, за три с половиной часа мы успели «взять» только три вершины,
а главный хребет был
еще впереди.
С рассветом опять ударил мороз; мокрая земля замерзла так, что хрустела под ногами. От реки поднимался пар. Значит, температура воды была значительно выше температуры воздуха. Перед выступлением мы проверили свои продовольственные запасы. Хлеба у нас осталось
еще на двое суток. Это не особенно меня беспокоило. По моим соображениям, до моря было не особенно далеко,
а там к скале Ван-Син-лаза продовольствие должен принести удэгеец Сале со стрелками.
Потом мы пошли к берегу и отворотили один камень. Из-под него выбежало множество мелких крабов. Они бросились врассыпную и проворно спрятались под другие камни. Мы стали ловить их руками и скоро собрали десятка два. Тут же мы нашли
еще двух протомоллюсков и около сотни раковин береговичков. После этого мы выбрали место для бивака и развели большой огонь. Протомоллюсков и береговичков мы съели сырыми,
а крабов сварили. Правда, это дало нам немного, но все же первые приступы голода были утолены.
Удэгейцы на реке Кусун сами огородничеством не занимаются,
а нанимают для этого китайцев. Одеваются они наполовину по-китайски, наполовину по-своему, говорят по-китайски и только в том случае, если хотят посекретничать между собой, говорят на родном языке. Женские костюмы отличаются пестротой вышивок,
а на груди, подоле и рукавах украшаются
еще светлыми пуговицами, мелкими раковинами, бубенчиками и разными медными побрякушками, отчего всякое движение обладательниц их сопровождается шелестящим звоном.
Стрелки принялись таскать дрова,
а солон пошел в лес за сошками для палатки. Через минуту я увидел его бегущим назад. Отойдя от скалы шагов сто, он остановился и посмотрел наверх, потом отбежал
еще немного и, возвратившись на бивак, что-то тревожно стал рассказывать Дерсу. Гольд тоже посмотрел на скалу, плюнул и бросил топор на землю.
Напившись чаю, стрелки легли спать,
а я долго
еще сидел с Дерсу у огня и расспрашивал о чертях и о грозе со снегом. Он мне охотно отвечал.
По пути Кумуху принимает в себя следующие притоки: с левой стороны — река Яаса 1-я, Яаса 2-я, Усмага, Тапку, Ного, Тагды, Хандями, Дыонго,
а с правой — кроме Цыгони, по которой мы пришли,
еще Лиго, Цаолосо, Бутыче и Амукта.
Река Кумуху интересна
еще и в том отношении, что здесь происходят как раз стыки двух флор — маньчжурской и охотской. Проводниками первой служат долины, второй — горные хребты. Создается впечатление, будто одна флора клином входит в другую. Теперь, когда листва опала, сверху, с гор, было хорошо видно, где кончаются лиственные леса и начинаются хвойные. Долины кажутся серыми,
а хребты — темно-зелеными.
Выбрав место для ночевки, я приказал Захарову и Аринину ставить палатку,
а сам с Дерсу пошел на охоту. Здесь по обоим берегам реки кое-где узкой полосой
еще сохранился живой лес, состоящий из осины, ольхи, кедра, тальника, березы, клена и лиственницы. Мы шли и тихонько разговаривали, он — впереди,
а я — несколько сзади. Вдруг Дерсу сделал мне знак, чтобы я остановился. Я думал сначала, что он прислушивается, но скоро увидел другое: он поднимался на носки, наклонялся в стороны и усиленно нюхал воздух.
Между Дагды и Нунгини высятся скалистые сопки, из которых особенно выделяются вершины Ада и Тыонгони. Река Дагды принимает в себя справа
еще две реки: Малу-Сагды, Малу-Наиса — и два ключа: Эйфу и Адани, текущие с горы того же имени,
а слева — несколько маленьких речек: Джеиджа, Ада 1-я, Ада 2-я и Тыонгони. От устья Дагды в три дня можно дойти до Сихотэ-Алиня.
Удэгейцы — большие любители металлических украшений, в особенности браслетов и колец. Некоторые старики
еще носят в ушах серьги; ныне обычай этот выходит из употребления. Каждый мужчина и даже мальчики носят у пояса два ножа: один — обыкновенный охотничий,
а другой — маленький кривой, которым владеют очень искусно и который заменяет им шило, струг, буравчик, долото и все прочие инструменты.
По побережью моря, в направлении от Нахтоху к Унтугу, горные породы располагаются в таком порядке: сначала идет кремнистый сланец, затем андезит и местами стекловатый базальт.
Еще южнее тянутся какие-то глубинные зеленокаменные породы,
а выше их — базальтовый андезит и
еще дальше — порфирит. Кроющие пласты состоят из цветных чередующихся слоев туфа. Здесь особенно интересен утес Хадиэ с плитняковой вертикальной и дуговой отдельностью.
Около речки мы разделились: Дерсу воротился на бивак,
а я решил
еще поохотиться. Долго я бродил по лесу и ничего не видел. Наконец я устал и повернул назад.
Надо было идти дальше, но как-то не хотелось: спутники мои устали,
а китайцы были так гостеприимны. Я решил продневать у них
еще одни сутки — и хорошо сделал. Вечером в этот день с моря прибежал молодой удэгеец и сообщил радостную весть: Хей-ба-тоу с лодкой возвратился назад и все имущество наше цело. Мои спутники кричали «ура» и радостно пожимали друг другу руки. И действительно, было чему радоваться; я сам был готов пуститься в пляс.
На другой день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев,
а три приходилось сделать самим. Захаров и Аринин умели плотничать. В помощь им были приставлены
еще два удэгейца. На Дерсу было возложено общее руководство работами. Всякие замечания его были всегда кстати, стрелки привыкли, не спорили с ним и не приступали к работе до тех пор, пока не получали его одобрения.
Следы все время шли по реке. По ним видно было, что китаец уже не пытался перелезать через бурелом,
а обходил его стороной. Та к прошли мы
еще с полчаса. Но вот следы круто повернули в сторону. Мы направились по ним. Вдруг с соседнего дерева слетели две вороны.
Однако мы прошли
еще 4 км,
а стойбище, как заколдованное, уходило от нас все дальше и дальше. Пора было становиться на бивак, но обидно было копаться в снегу и ночевать по соседству с юртами. На все вопросы, далеко ли
еще, удэгеец отвечал коротко...
За каждым изгибом реки я думал, что увижу юрты, но поворот следовал за поворотом, мыс за мысом,
а стойбища нигде не было видно. Так прошли мы
еще 8 км. Вдруг меня надоумило спросить проводника, сколько верст
еще осталось до Бей-си-лаза-датани.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями, звезды стали гаснуть, точно они уходили куда-то в глубь неба.
Еще немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать,
а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу пошли к кустам. По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костер совсем угас.
Случай этот произвел на него сильное впечатление. Он понял, что в городе надо жить не так, как хочет он сам,
а как этого хотят другие. Чужие люди окружали его со всех сторон и стесняли на каждом шагу. Старик начал задумываться, уединяться; он похудел, осунулся и даже как будто
еще более постарел.
По пути Кумуху принимает в себя следующие притоки: с левой стороны — реки Яаса 1-я, Яаса 2-я, Усмага, Тапку, Ного, Тагды, Хандями, Дыонго,
а с правой — кроме Цыгони, по которой мы пришли,
еще Лито, Цаолоса, Будыге и Амукта.