Неточные совпадения
Прежде всего мне бросились в
глаза бесчисленные штабели дров, за ними выше на берегу виднелись жилые дома и дворовые постройки, сделанные основательно и прочно, даже заборы
были сложены из бревен.
Был один из тех знойных и душных дней, которые характеризуются штилем, ясным, безоблачным небом и зеркально гладкой поверхностью воды. Солнечные лучи, отраженные от воды, слепили
глаза и утомляли зрение, а долгое сидение в лодке в неподвижной позе вызывало дремоту. Часа через два плавания гольды причалили к берегу, чтобы отдохнуть и покурить.
Немного скуластое, смуглое, загорелое лицо, темнокарие, почти черные,
глаза и такие же черные волосы, заплетенные в две косы, острый подбородок, прямой нос с низкой переносицей — таков
был ее облик.
Перед сумерками я хотел
было пройтись вдоль берега с ружьем, но обилие мошкары принудило меня вернуться в фанзу. Рассчитывали мы отдохнуть и подкрепиться сном, но подверглись нападению несметного количества блох, не давших ни на минуту сомкнуть
глаз. Когда стало светать, я оделся и вышел из фанзы.
Я не спускал
глаз с берега и по колыхающейся траве старался определить местонахождение зверя. Один раз мне показалось, что я вижу какую-то длинную тень, но я не уверен, что это действительно
было животное. Вдруг Чжан-Бао шевельнулся и стал готовиться к выстрелу.
Между тем с Гусевым стало твориться что-то неладное. То он впадал в апатию и подолгу молчал, то вдруг начинал бредить с открытыми
глазами. Дважды Гусев уходил, казаки догоняли его и силой приводили назад. Цынги я не боялся, потому что мы
ели стебли подбела и черемуху, тифозных бактерий тоже не
было в тайге, но от истощения люди могли обессилеть и свалиться с ног. Я заметил, что привалы делались все чаще и чаще. Казаки не садились, а просто падали на землю и лежали подолгу, закрыв лицо руками.
Косяков остановился и стал звать Димова. Мало-помалу все успокоились и пошли искать Гусева. Они нашли его в кустах среди бурелома. Он лежал на земле ничком и что-то шептал. На
глазах его
были слезы. Гусев не сопротивлялся и дал привести себя обратно на бивак.
Ночь
была очень холодная, и никто не смыкал
глаз.
Я потянулся, чтобы схватить ее, качнулся, чуть
было не упал и открыл
глаза.
Как при первом свидании на Хуту, так и теперь, когда я ближе присмотрелся к ним, я не нашел их однотипными. Одни из них имели овальные лица без усов и бороды, небольшой нос, смуглую кожу и правильный разрез
глаз. У других
было плоское скуластое лицо, обросшее черной бородой, широкий выгнутый нос и
глаза с монгольской складкой век. Первые
были небольшого роста с поразительно маленькими руками и ногами, вторые роста выше среднего, широкие в костях и с хорошо развитыми конечностями.
— Нет, нельзя, — ответил Майданов. — Если раздеваться, то какая же это служба
будет. У нас бывало на корвете только ляжешь и закроешь
глаза, как кричат: «Боцмана наверх». Где тут раздеваться и одеваться!
Он постоянно прищуривал один
глаз — это
была привычка, приобретенная им с детства.
Лица Савушки не видно. Как мраморное изваяние, он стоял на корме лодки, «вперив
глаза во тьму ночи», и, казалось, совсем не замечал того, что вокруг него происходило. Фигура ороча с веслом в руке, лодка с людьми среди мрака напоминали мне картину Доре из мифологии греков, на которой
был изображен Харон, перевозящий на лодке умерших через подземную реку Стикс.
Ночью небо заволокло тучами и пошел сильный дождь, а к утру ударил мороз. Вода, выпавшая на землю, тотчас замерзла. Плавник и камни на берегу моря, трава на лугах и сухая листва в лесу — все покрылось ледяною корою. Люди сбились в юрту и грелись у огня. Ветер
был неровный, порывистый. Он срывал корье с крыши и завевал дым обратно в помещение. У меня и моих спутников разболелись
глаза.
Днем мне удалось подстрелить трех птиц: китайскую малую крачку в осеннем наряде с желтым клювом и светлосерыми ногами, потом сибирскую темноголовую чайку белого цвета с сизой мантией на спине (у нее
были оранжевые ноги, красный клюв и темносиние
глаза) и, наконец, савку-морянку.
Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая лапа ее
была приподнята как бы для нанесения удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые
глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала ноги и, наконец, замерла.
Вдруг из кустов выскочили сразу три собаки. Среди них
была и Хыча, вероятно в качестве проводника. По тому, как они бежали, по их настороженным ушам и разгоревшимся
глазам было видно, что они уже учуяли зверя.
Минут через десять пробежал и Марунич, держа в левой руке винтовку, а правой отчаянно жестикулируя. Вид у него
был растерянный, папаха сдвинута на
глаза, физиономия исцарапана, одежда изорвана.
Однажды он поднялся задолго до рассвета. Сквозь сон я слышал, как он собирался и заряжал ружье. Потом я снова заснул и проснулся тогда, когда уже
было совсем светло. Открыв
глаза, я увидел Ноздрина. Он
был недоволен тем, что рано встал, ходил понапрасну, проголодался и разорвал обувь, которую теперь надо
было починять. За утренним чаем он рассказал, между прочим, что спугнул с протоки филина, который, по его словам,
был в воде.
Открыв
глаза, я увидел, что огонь в юрте
был притушен: в очаге только тлелись уголья.
Глава семьи
был мужчина лет пятидесяти семи с сильной проседью в волосах. Он
был широк в костях, имел нос с горбинкой, подслеповатые
глаза, носил бороду и редкие усы. Родом он
был с Амура. Отец его, как я узнал впоследствии,
был полукореец, полугольд, а мать орочка. Нашего нового знакомого звали Лайгур.
Его жена Чегрэ родилась около Торгона и тоже
была метиской. В жилах ее, текла смешанная кровь. Она
была тоже лет пятидесяти, ниже среднего роста, с морщинистым лицом и маленькими пестро-серыми
глазами.
Здесь мы застали одну семью удэхейцев, состоящую из старика лет шестидесяти и двух женщин: матери и дочери, пятидесяти и двадцати лет. За последние дни у моих спутников от ярких солнечных лучей, отраженных от снега, так разболелись
глаза, что надо
было хоть на один день сделать дневку, хоть, один день просидеть в относительной темноте или с повязкой на
глазах.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить
глаза. (Зажмуривает
глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Оробели? А в моих
глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает
глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Марья Антоновна. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно, чтоб
глаза были совсем темные.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не
поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // —
Будь жалостлив,
будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!