Хижина дяди Тома

Гарриет Бичер-Стоу, 1852

«Хижина дяди Тома» – главный роман о жестокости и несправедливости американского рабовладения, написанный в XIX веке. Книга, которая произвела не только в США, но и в Европе настоящий эффект разорвавшейся бомбы, до предела обострив аболиционистские настроения, и вызвала на рабовладельческом Юге совершенно звериную ярость. Международный бестселлер номер один позапрошлого столетия, уступивший по продаваемости только Библии, – уже первый тираж в США составил 300000 экземпляров, а в Великобритании перевалил за миллион. Возраст этой книги подбирается уже ко второму столетию, но современный читатель и теперь, как и когда-то, сострадает горестной судьбе доброго и честного чернокожего дяди Тома и с замиранием сердца следит за опасными приключениями красавицы-квартеронки Элизы и ее отважного мужа Джорджа, решившихся, рискуя жизнью, бежать и пуститься через всю страну в далекий путь в Канаду, чтобы спасти от ужасной участи своего маленького сына Гарри… В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Глава XI, в которой у невольника появляются вольные мысли

Дождливый день уже близился к вечеру, когда к дверям маленькой гостиницы в городке Н., штат Кентукки, подъехал путешественник. В зале глазам его предстало обычное для таких заведений весьма разношерстное общество, пережидающее здесь непогоду. Заметнее всего в нем были поджарые, рослые кентуккийцы в охотничьих куртках. По своему обыкновению, они чуть ли не лежали на стульях, а их ружья, патронташи, сумки, собаки и егеря-негритята заполняли все углы и закоулки. Справа и слева от камина в не менее свободных позах сидели два джентльмена — оба длинноногие, оба в шляпах, оба в забрызганных грязью сапогах, каблуки которых величественно покоились на каминной доске. Мы должны уведомить читателя, что завсегдатаи здешних гостиниц отдают предпочтение именно этой позе, так как она, по-видимому, благоприятствует возвышенному образу мыслей.

Хозяин, стоявший за стойкой, подобно большинству своих земляков, был тоже человек поджарый, рослый, с густой шевелюрой, которую еле-еле прикрывал высоченный цилиндр.

В этой комнате все были в головных уборах, причем эти эмблемы человеческого величия — будь то фетровая или засаленная касторовая шляпа, плетенка из пальмовых листьев или какой-нибудь наимоднейший шапокляк — воплощали в себе самые характерные черты своих обладателей. У одних шляпы лихо сидели набекрень — это были весельчаки, народ бойкий, душа нараспашку; другие нахлобучивали их на нос — с такими шутки плохи, сразу видно, люди серьезные, упрямые, уж когда наденут что-нибудь на голову, так пусть сидит крепко; если шляпа сдвинута на затылок, значит, владелец ее намерен смотреть в оба, чтобы ничего не упустить из поля зрения. Ну а простаки обходились со своими головными уборами как придется, лишь бы держались на макушке. Впрочем, дать достойное описание этого многообразия шляп и их обладателей под силу только Шекспиру.

Негры в широченных штанах и чрезмерно узких рубашках без толку сновали взад и вперед, хотя вид у них был такой, будто они готовы перевернуть все вверх дном в угоду хозяину и постояльцам. Добавьте к этой картине огромный камин, веселое пламя, с ревом рвущееся в трубу, распахнутые окна и дверь, сильный сквозняк, от которого пузырятся ситцевые занавески, и вы получите полное представление о прелести кентуккийских гостиниц.

Современный обитатель штата Кентукки служит прекрасной иллюстрацией к теории наследственности. Предки современного кентуккийца — отважные охотники — жили в лесах, спали под открытым небом и вместо свечей пользовались светом звезд. Поэтому их потомок и по сию пору ведет себя в своем жилье словно на бивуаке: не снимает шляпы дома, сидит, задрав ноги на каминную доску или на спинку соседнего стула, точь-в-точь, как его прадед, который нежился на какой-нибудь зеленой лужайке, положив ноги на пенек или уперевшись ими в ствол дерева; круглый год держит окна и двери раскрытыми настежь, чтобы его могучим легким было чем дышать; добродушно называет всех встречных и поперечных «незнакомцами» и вообще славится на весь мир своей непосредственностью, веселостью и простотой обращения.

В таком-то живописном обществе очутился наш путешественник. Это был тщательно одетый, небольшого роста, почтенный старичок с добродушной круглой физиономией и несколько суетливыми манерами. Он сам внес в гостиницу свой чемодан и зонтик, наотрез отказавшись от помощи обступивших его слуг. Войдя в комнату, новоприбывший опасливо огляделся по сторонам, выбрал местечко поближе к огню, задвинул свои пожитки под стул и, опустившись на него, устремил недоверчивый взгляд на джентльмена, который сидел, водрузив ноги на каминную доску, и так энергично поплевывал направо и налево, что это кого угодно могло обеспокоить, а тем более человека щепетильного и несколько слабонервного.

— Как дела, незнакомец? — спросил вышеупомянутый джентльмен и в виде приветствия пустил в сторону нового гостя смачный плевок.

— Благодарю вас, недурно, — ответил тот, еле увернувшись от столь сомнительного знака внимания.

— Что новенького? — продолжал джентльмен, вынимая из кармана плитку жевательного табака и большой охотничий нож.

— Да как будто ничего.

— Употребляете? — И он великодушно протянул собеседнику чуть ли не половину плитки.

— Нет, благодарю вас, мне это вредно, — ответил тот и отодвинул свой стул подальше от камина.

— Неужто вредно? — Джентльмен нисколько не смутился отказом и отправил угощение себе в рот, чтобы пополнить иссякающий запас табачной жижи.

Почтенный старичок всякий раз вздрагивал, когда длинноногий сосед плевал в его сторону. Тот наконец заметил это, нимало не обиделся и, изменив точку прицела, подверг бомбардировке каминные щипцы, да с таким искусством, с каким впору было бы вести осаду целого города.

— Что там такое? — спросил почтенный старичок, заметив, что несколько человек столпились около большой афиши, наклеенной на стене.

— Негра разыскивают, — коротко ответили ему.

Мистер Вилсон — назовем его теперь по фамилии — встал, задвинул чемодан с зонтиком дальше под стул, вынул из кармана очки и стал неторопливо прилаживать их на нос. Когда эта операция была закончена, он прочитал следующее:

«Убежал от нижеподписавшегося молодой мулат Джордж. Рост — шесть футов, кожа светлая, волосы каштановые, вьющиеся. Смышленый, говорит складно, грамотный. Вероятно, будет выдавать себя за белого. На спине и на плечах — глубокие рубцы. Клеймен в правую руку литерой «Г». За поимку живым — вознаграждение в 400 долларов. Столько же, если будут представлены убедительные доказательства, что он убит».

Почтенный старичок внимательно прочитал это объявление, бормоча вполголоса каждое слово. Долговязый субъект, ведший осаду каминных щипцов, опустил ноги на пол, вытянулся во весь свой огромный рост, подошел к объявлению и всадил в него полный заряд табачной жижи.

— Вот я какого мнения об этом, — кратко пояснил он и вернулся на прежнее место.

— Что это вы, любезнейший? — удивился хозяин.

— Повстречайся я с тем, кто это писал, и его бы угостил тем же самым, — сказал длинноногий, преспокойно отрезая кусок табака от плитки. — Поделом болвану, что от него негры бегают. Имеет отличного невольника, и до чего его довел! Такие объявления — позор для Кентукки. Вот что я обо всем этом думаю, если угодно знать.

— Правильно, правильно! — поддержал его хозяин.

— У меня у самого есть негры, сэр, — продолжал длинноногий, — и я им сколько раз говорил: «Ребята, хотите бежать, бегите хоть сию минуту. Задерживать вас никто не будет». Пусть знают это, тогда у них всякая охота пропадет бегать. Мало того, у меня на всех моих рабов заготовлены вольные на тот случай, если надо мной стрясется какая-нибудь беда, и об этом они тоже знают. И верьте мне, сударь, ни у кого другого негры так не работают, как у меня. Сколько раз я посылал их в Цинциннати с табунами жеребят стоимостью долларов по пятьсот, и они каждый раз возвращались обратно и все деньги мне привозили, до последнего доллара. И в этом нет ничего удивительного. Когда обращаешься с негром, как с собакой, добра от него не жди, а если он видит от тебя человеческое отношение, то и работать будет, как порядочный человек. — И честный скотопромышленник подкрепил свои слова метким плевком, угодившим прямо в камин.

— Вы совершенно правы, друг мой, — сказал мистер Вилсон. — Этот мулат, о котором здесь говорится, действительно личность незаурядная. Он лет шесть работал у меня на фабрике мешков и считался лучшим мастером, сэр. Какие у него способности! Изобрел машину для трепания конопли. Ею пользуются и на других фабриках. Его хозяин взял на нее патент…

— И, верно, наживается на этом патенте, — перебил его скотопромышленник, — а своему paсставит клеймо на правую руку! Эх, будь на то моя воля, я бы его самого заклеймил, пусть ходит с такой отметиной.

— Эти ваши смышлёные да грамотные негры — народ дерзкий, потому их и клеймят, — вмешался в их разговор грубоватый с виду человек, сидевший в дальнем конце комнаты — Вели бы себя тихо и мирно, ничего бы такого не было.

— Другими словами, Господь создал их людьми, и превратить их в скотину не так-то легко, — сухо сказал длинноногий.

— От толковых негров хозяевам одно беспокойство, — продолжал тот, не замечая презрения, явно сквозившего в словах собеседника. — На что они используют свои способности и таланты? Только на то, чтобы вас же надувать. Были у меня такие умники, да я подумал-подумал и продал их на Юг — все равно в конце концов сбегут.

— Вы бы обратились к Господу Богу с просьбой, чтобы он вам таких негров создал, у которых души вовсе бы не было, — сказал длинноногий.

На этом их разговор прервался, так как к дверям гостиницы подъехал изящный двухместный экипаж, в котором сидел прекрасно одетый джентльмен с кучером-негром.

Как и полагается бездельникам, коротающим в гостинице дождливый день, гости буквально ели глазами новоприбывшего. Они сразу почувствовали в нем что-то необычное. Высокий рост, оливково-смуглая кожа, выразительные карие глаза, тонкий нос с горбинкой, вьющиеся иссиня-черные волосы, прекрасная линия рта, стройная фигура — все это придавало ему сходство с испанцем. Он спокойно вошел в комнату, снял шляпу, отвесил всем общий поклон, кивком головы указал слуге, куда поставить вещи, и, подойдя к стойке, назвал свое имя: Генри Батлер из Оклендса в округе Шелби. Потом повернулся и равнодушно пробежал глазами объявление.

— Джим, — сказал он своему слуге, — помнишь того молодчика в Бернане? Как будто его приметы.

— Верно, хозяин, — ответил Джим. — Вот только не знаю, как насчет клейма.

— Ну, рук его я не разглядывал. — Молодой человек зевнул и, обратившись к хозяину гостиницы, потребовал себе отдельную комнату. — Мне нужно написать несколько писем, — пояснил он.

Хозяин был само подобострастие. Человек семь негров обоего пола, старых и молодых, словно стая куропаток, кинулись вверх по лестнице, толкаясь, падая, наступая друг другу на ноги, в едином порыве услужить новому постояльцу, а он преспокойно сел на стул и вступил в разговор с человеком, который оказался рядом с ним.

С тех пор как незнакомец вошел в общую комнату, фабрикант мистер Вилсон не переставал приглядываться к нему с тревожным любопытством. Ему казалось, что он когда-то встречался с этим человеком, но когда именно и где? Всякий раз, как незнакомец заговаривал, улыбался, менял позу, мистер Вилсон вздрагивал и косился на него, но большие темные глаза незнакомца смотрели так холодно, с таким безразличием, что он немедленно отводил взгляд в сторону. Наконец фабрикант сразу все вспомнил и уставился на новоприбывшего не только с изумлением, но даже с ужасом. Тот встал и подошел к нему.

— Мистер Вилсон, если не ошибаюсь? — сказал он и протянул фабриканту руку. — Прошу прощения, но я вас не узнал сначала. Вы меня, по-видимому, помните… Батлер из Оклендса, округ Шелби.

Конец ознакомительного фрагмента.