Очевидно само собою, какого характера должны быть первые
предметы чувств и воображения, чтобы не только не препятствовать, а ещё более способствовать образующейся христианской жизни.
Всё это принадлежит к чистому созерцанию, которое находится в душе a priori также и без действительного
предмета чувств или ощущения, как чистая форма чувственности.
Но именно поэтому такие суждения никогда не выходят за пределы
предметов чувств и сохраняют свою силу только для объектов возможного опыта.
Этот род чуткости, по моему мнению, вполне определяется остротой физического чувства, о котором я говорил выше, в соединении с любовью, разумея последнюю в её бесконечных и священных функциях, поскольку она обнимает и божественное, и человеческое, и животное понимание, поскольку она освящает физическое познавание внешних
предметов чувством гармонии, благодарности, благоговения и другими чистыми чувствами нашей нравственной природы.
Применение пространства к предметам вообще также было бы трансцендентальным; но так как оно ограничивается исключительно
предметами чувств, то оно называется эмпирическим.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: ловеласничать — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Последнее время это стало
предметом чувства собственной исключительности и у русских, поэтому они сами говорят о загадочной русской душе, когда не в силах объяснить свои поступки.
Первое – область внечувственного, область ratio, рассудка, вторая – область, детерминированная чувственной перцепцией в осознании
предмета чувства (трансформация ощущения в чувство).
Поскольку чувств много, то много и фигур, являющихся
предметом чувств (часть чувств и фигур отражены в таблице).
Но существует такое многообразие форм природы, как бы модификаций её общих трансцендентальных понятий, остающихся не определёнными теми законами, которые априорно даёт чистый рассудок, ибо они имеют в виду возможность природы (в качестве
предмета чувств) вообще, – что для всего этого также должны существовать законы; в качестве эмпирических они могут в соответствии с пониманием нашего рассудка быть случайными, но поскольку они должны называться законами (как того требует понятие природы), их всё-таки следует признавать необходимыми, исходя из некоего, хотя и неизвестного нам, принципа единства многообразного.
В познании
предмета чувств встречаются оба отношения.
Если метаразум представляет себе все существующие
предметы чувств во всём времени и во всём пространстве, то метаразум вовсе не полагает их до опыта в пространство и время.
Различение способа, каким рассматривается действительность «мыслимых»
предметов чувств метаразума, имеет значение для того, чтобы уберечься от вводящей в заблуждение метаразум иллюзии, которая неизбежно должна возникать из неправильного толкования метаразумом собственных эмпирических понятий.
Но
предметы чувств даны метаразуму, как обусловленные, следовательно, дан и весь ряд всех его условий, и так далее.
Отправной точкой нашего исследования является, как простейший случай, тот факт, что
предмет чувств сразу же узнаётся во втором восприятии без того, чтобы слово, обозначающее его, вошло в сознание.
Ведь если разум настолько обманчив, что заставляет даже
предметы чувств почти исчезать на наших глазах, то как же ему не стать подозрительным по отношению к неопределённым вещам и не побудить нас не следовать за ним, чтобы уберечь нас от самонадеянности?
Ревнивый влюблённый боится, что
предмет чувств предпочтёт не его, и болезненно воспринимает любые отношения возлюбленного с кем-то ещё.