Допускаются
идеологическое многообразие и многопартийность.
Детерминация правовых гарантий политическим строем общества проявляются в том, что признается
идеологическое многообразие, никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной, а также признается политическое многообразие и многопартийность.
Такое свойство конституции присутствует даже в тех странах, где конституция закрепляет
идеологическое многообразие.
Подобный вопрос возник и перед нами в исследовании институциональной природы
идеологического многообразия, обосновать которую в условиях сложившихся в науке представлений о системе отрасли попросту невозможно.
Конституция устанавливает принципы
идеологического многообразия и многопартийности (ст. 13), предоставляет право на объединение граждан (ст. 30), участие в управлении государством непосредственно и через своих представителей (ст. 32).
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: сифилидологический — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Признается в основном, что они достойны упоминания в контексте
идеологического многообразия, что должно находить выражение в их количестве, качестве и тематике.
Таким образом,
идеологическому многообразию отводится особое место в системе общественно-политических отношений.
А интересующими нас отношениями оказались те, что составляют содержание
идеологического многообразия: институциональную природу последнего мы и попытались доказать в своём исследовании.
Именно поэтому мы и делаем теперь вывод об отсутствии феномена
идеологического многообразия в советском государственном праве.
Относительно его места в системе отрасли нужно понять, в какой мере расширение предмета конституционно-правового регулирования в области
идеологического многообразия на постсоветском этапе, изменение приёмов и способов его регулирования, способствует его правовой институционализации.
И как в этой мешанине из
идеологического многообразия найти правду, скрываемую красной косынкой?
Наконец, остаётся без ответа вопрос о соотношении
идеологического многообразия и идейного монизма применительно к конституционной модели и практике современного российского демократического устройства.
Если разделять подход, в соответствии с которым предлагается выделять институт основ конституционного строя, то это не позволяет вести речь о самостоятельной институциональной природе
идеологического многообразия.