Опять пришёл тот
детский ужас, испытанный мной на похоронах мамы…
Потому-то и темнела глубокая боль в его глазах вместе с застывшим пламенем
детского ужаса во время упомянутого монолога, состоявшего из потока вопросов, не встречавших ответов.
Мало-помалу рассеялся мой
детский ужас, и мною овладело странное любопытство продолжать чтение моей стены.
Начинаем различать, где я, а где он, через преодоление
детского ужаса одиночества.
Страх совершенно иррациональный, простой
детский ужас, ужас от воспоминаний, а не от опасности как таковой…
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: митинговщина — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Вот что значит терапия с профессионалом, хотя причём здесь доктор, ведь ему самому пришлось вспоминать весь этот
детский ужас.
Ещё есть время сбежать, одуматься, остановить возвращение
детских ужасов в свою взрослую жизнь.
Свой
детский ужас и восторг я помню до сих пор…
Случалось, что
детский ужас перед бесконечным падением в пропасть настигал неожиданно оттого, что надёжная многократно проверенная дорога, по которой только что шёл, уходила из-под ног, и я узнавал бездну по бесконечному падению…
Конвульсии марионетки вселили в неё почти
детский ужас.
Однажды я смогу к нему привыкнуть и тогда мой
детский ужас спадёт на нет.
Но, как только нарушается привычный ход вещей, когда неизвестное тяжело давит на нас в присутствии смерти, умопомешательства или непреодолимого бедствия, мы опять инстинктивно чувствуем, как наука сдаёт позиции и мы снова переживаем старые
детские ужасы.
От
детского ужаса в тёмной комнате и скрипа дверец шкафа – к юношеским обмираниям от страшно-загадочной девичьей тайны – к зрелости напряжения проникновения в «знаки бесконечности» природы и разума – к старческой безмерности ностальгии по невозвратному, завершающейся осенением кладбищенских крестов.
Я видел много детей, ощутил разные вкусы
детского ужаса, сдобренные щедрой порцией визга и криков.
Воспоминания
детского ужаса остались такими же ярко-черными и кошмарными.
Я затрепетала, чувствуя исступление вперемешку с
детским ужасом.
Имя исчезнувшее – каменноугольная жуть родная,
детский ужас в мокрых пелёнках, заговоривший ковёр с узорами, бабай-людоед в чёрном бархате.
Самое неприятное – она не могла вытравить его из своих снов, хотя плела чужие кошмары, словно макраме, не глядя, скорее интуитивно нащупывая дымчатую нить глубинных страхов, поднимая со дна подсознания
детские ужасы и безошибочно находя болевые точки.
Есть исключение: дети часто любят страшилки, любят пугаться (об этом я написал статью «Радость
детского ужаса»), но этот период здорового отношения к страху быстро проходит.
С тех самых пор, когда я вижу лужайки майских одуванчиков, я каждый раз вспоминаю тот
детский ужас – приняла чужих людей за моих родных родителей.
Каждый раз он просыпался от этого
детского ужаса и снова чувствовал эту жуткую жару и одиночество.