Если непрестижные и нелегальные сегменты занятости и включённые в них группы трудящихся (так называемые «группы риска» ― молодёжь, мигранты, пожилые работники, женщины) в социальных науках неплохо изучены (Сизова 2013: 193–199), то иная плоскость
прекарности занятости в настоящее время активно дискутируется, например, в рамках разработки новых стандартов «хорошей работы» (The Decent Work 2008).
В ситуации современной
прекарности семейные связи очень хрупки, поскольку, с одной стороны, держатся прежде всего на доверии, но, с другой стороны, необходимо всё время решать новые задачи времени, требующие мобильности и гибкости.
Но прекариат и
прекарность сегодня лежат гораздо глубже, чем в сфере труда.
Это связано с увеличивающейся ролью того, что называется счастьем, в западных обществах, что отчасти вызвано ростом влияния селфхелп литературы и когнитивной терапии, появлением целой «индустрии счастья», которая, прямо говоря, является частью проблемы, которую якобы помогает решить, – тревоги и
прекарности человека в неолиберальном обществе контроля.