От 350 до 0

Kelly Newborn, 2023

Все знают, что мотоциклисты – это потенциальные доноры органов. Саманта Льюис – хирург-трансплантолог, знает это лучше всех. И даже на личном опыте…Во снах она видит бьющееся сердце своего любимого мужчины в своих руках, ведь наяву она не успела его спасти. Зато ей предстоит встретиться с тем, кому пересадили сердце её Алекса, и спасти его вновь… Что принесёт ей эта встреча? И кто поможет ей справиться с новыми испытаниями, которые ждут её? Сможет ли кто-то открыть сердце Саманты для любви снова?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Несколько месяцев пролетают незаметно. Ники ходит в школу, завела новых друзей. Крейн больше не таскается везде за мной. Мы даже отлично сработались. Слышала, как медсёстры шушукались, что он стал какой-то тихий. «Мне же лучше. Так спокойнее…» — обрадовалась тогда я.

В один из вечеров, выхожу из больницы, иду на стоянку, звонит телефон. Это — Крис — сотрудница службы опеки, с которой мы работали, когда встал вопрос опекунства над Ники.

— Сэм, добрый вечер, — здоровается она.

— Привет, Крис, — приветствую я её. Мы даже сдружились с Крис, пока я оформляла опеку над Ники.

— Сегодня к нам обратилась Мэг, заявляет свои права на Ники. Собирается идти в суд за возвращением прав себе, — сообщает она мне.

— Ты сказала, что мы переехали? — настораживаюсь я, зная, что от Мэг ничего хорошего ждать не приходится.

— Да. Я уже передала ваше дело в Аннаполис, так что мне пришлось ей сообщить, — немного виноватым тоном отвечает Крис.

— Поняла, — отвечаю я, очень мягко, потому что не могу винить Крис за её работу. — Спасибо, что сообщила, — благодарю я её за то, что она предупредила меня. О приходе Мэг лучше знать заранее.

Мэг — это мать Ники. За восемь лет она появлялась регулярно. Нет, Ники её не интересовала. Всегда она приходила ради денег. Они разведены с Алексом, но родительских прав она не лишена, ограничена, но не лишена. У меня опека над Ники до её восемнадцатилетия. Теперь Мэг, наверняка будет манипулировать опекунством, чтобы получить денег. Наркотики для Мэг дороже дочери, наверное, дороже вообще всего.

— Если позволишь, дам тебе совет… — с осторожностью говорит Крис. — Удочери Ники. Тогда Мэг лишится всяких прав, — предлагает она. Я на мгновение зависаю.

— Поговорю с Ники, и решим вместе с ней. Спасибо за совет. Это важно для меня, — благодарю я её. Мы прощаемся и я еду домой в раздумьях: «Я с Ники восемь лет, она мне, как дочь. Но последние потрясения сказываются на её состоянии. И она только-только стала приходить в себя…». Вопрос о том, как она воспримет новость, что я хочу её удочерить, я даже мысленно не могу задать самой себе.

— Я дома, — говорю я громко, войдя в квартиру.

— Привет, — здоровается Ники, выходя мне навстречу из своей комнаты. — Друзья позвали меня погулять. Могу я сходить на пару часов? — спрашивает она.

— Да. Но сначала нам надо поговорить, — говорю я, проходя в квартиру.

— О чём? — интересуется она, тоже проходя в гостиную.

— Объявилась Мэг, грозится судом о возвращении себе родительских прав, — говорю я, внимательно глядя на Ники.

— Но, ведь, мой опекун ты? — растерянно спрашивает она.

— Да, но мои права временные. Мэг может через суд попробовать аннулировать мои права. Это, конечно, не сработает, да, и, думаю, ей это не надо. Просто пытается вымогать деньги…

— И что нам делать? — с надеждой спрашивает Ники.

— Вообще-то… — начинаю я, и запинаюсь. Такое волнение накатывает на меня, что дыхания не хватает закончить фразу. — Я хочу удочерить тебя, — с замиранием в сердце, произношу я.

— Удочерить? — снова растерянно спрашивает она.

— Да. Тогда Мэг лишится прав совсем, — твёрдо говорю я. Ники молчит. От этого мне не по себе. — Подумай, и потом вернёмся к этому… — предлагаю я ей.

— Да, нет. Я согласна, — как-то торопясь, отвечает она.

— Отлично, — говорю я с улыбкой. И чувствую такую радость, что, кажется, вот-вот меня разорвёт. «Хоть Ники и держит дистанцию, но для меня она стала родной за эти годы…» — с невероятной теплотой думаю я.

Следующий день — мой выходной. Так что я еду в опеку, подавать документы на удочерение. Ожидание в очереди, затем долгая процедура оформления, много бумаг, вопросов и разъяснений, занимает это не один час. Но, когда я отдаю заполненные и оформленные документы специалисту, то чувствую какое-то предвкушение, будто это станет для нас с Ники новым этапом. Это и радует, и пугает меня одновременно.

Когда я возвращаюсь назад, по пути домой, я издалека замечаю аварию на дороге. На обочине лежит байк, метрах в трёх, на спине лежит тело в экипировке и шлеме.

— Дерьмо… — ругаюсь я. Останавливаюсь, и бегу к нему. Приземляюсь на колени рядом с ним. Лица не видно, чёрное стекло шлема закрывает его. Аккуратно поднимаю стекло. Мужчина. Глаза закрыты, кожа бледная, испарина на лице. Он без сознания. Наклоняюсь, и слушаю. Дыхание поверхностное и учащенное. Прощупываю пульс, он высокий. Набираю девять один-один.

— Оператор девять один-один. Что у вас случилось?

— Авария с участием мотоциклиста. Мы на пересечении Северн-Гровроуд и Кингсвуд-роуд. Пришлите скорую, — быстро, но чётко говорю я.

— Поняла, скорая уже в пути, — отчеканивает она, и я слышу, как она стучит по клавишам клавиатуры. Я включаю громкую связь, а сама начинаю поверхностный осмотр мужчины. Мысленно хвалю его, что он в хорошей экипировке и шлеме. Видимых повреждений нет. Шлем не трогаю, травмы позвоночника у мотоциклистов — обычное дело.

— В каком состоянии пострадавший? — спрашивает оператор девять один-один.

— Без сознания. ЧСС — сто. Дыхание поверхностное и учащенное. Кожа лица бледная и мокрая. Начинаю осмотр, — говорю я.

— Не нужно, — пытается остановить она меня. — Дождитесь скорою, — строго говорит она мне.

— Я — хирург, — одновременно с этими словами, я очень аккуратно расстегиваю куртку и рубашку под ней. Шрам от торакотомии³ на груди, примерно, пятимесячной давности. Слева, в районе седьмого ребра гематома, возможен перелом рёбер. Внутри такое нехорошее предчувствие появляется. Аккуратно ощупываю ноги и руки. Переломов нет.

— Сколько до прибытия скорой? — спрашиваю я оператора девять один-один.

У мужчины начинается озноб. Я прощупываю пульс, он учащается.

— Две минуты, — отвечает она.

Тем временем, я пытаюсь нащупать пульс на запястье мужчины — ничего.

— У него начинается шок, — говорю я оператору, и возвращаюсь к осмотру живота и грудной клетки. Гематома стала больше, а живот вздулся. — Признаки кровотечения в брюшную полость… — сообщаю я оператору. Слышу вой приближающейся сирены скорой.

— Почти на месте, — говорит мне оператор.

— Да, слышу. В какую больницу его повезут? — спрашиваю я её.

— Медицинский центр Анны Арундел, — сообщает она мне.

— Отлично. Я там работаю, — говорю я, отключаю звонок, и встаю, чтобы дать знак скорой — машу им руками.

Пока мужчину стабилизируют и готовят к транспортировке, беру его рюкзак. Нахожу историю болезни, медицинские документы. Его уже грузят в скорую, а я кричу парамедикам:

— У него первая положительная группа крови…

— Принято. Вы с нами? — кричит мне парамедик, в дверях скорой.

— За вами, — отвечаю я, указывая на свой байк. Он кивает. В момент, когда мой взгляд снова возвращается к медицинским документам мужчины, я столбенею. «Не может быть…» — проносится у меня в голове, а моё тело покрывает полотно мурашек. Боковым зрением вижу, как парамедик закрывает дверь и скорая отъезжает. А я остаюсь стоять с бумагами в руках. Торакотомия проводилась этому мужчине в связи с пересадкой сердца… А дата пересадки сердца — это дата смерти Алекса…

Примечания

3

Торакотомия — открытый хирургический доступ к грудной клетке.