DUализмус. Семя льна

Ярослав Полуэктов

В этот сборник вошли фрагменты из романов «ЧоЧоЧо», «Наиленивейший графоман» и несколько разрозненных историй из так называемого «Семенного фонда» для будущего льняного полотна невероятной мощи. – Для того, чтобы фокус удался, материал должен «отлежаться», – считает автор.

Бешеная таможня

Теги иллюстрации:

Бешеная таможня с нашими старичками-пацанами, пень в багажнике

Дорогу от татарского мотеля через Москву до Бреста Бим помнит. Но помнит смутно. Звуками как путешествие ёжика в тумане как путешествие ёжика как путешествие ёжика… В тумане тумане тумане…

Он преимущественно молчал и, странное дело, после Москвы даже не требовал пива. Преданный огласке его босой поход по Москве развеселил одного только Малёху, до того считавшего выпущенных метеоров.

Кирьян Егорович дулся вовнутрь себя невесть с какой целью.

Ксан Иваныч считал, что с Москвой вообще пронесло: милиция могла запросто обвинить Бима в неуважении столицы.

— Надо же, даёт! Сверчок Сибири!

Всё шло по маршрутному графику, прописанному генералом, единственно только, что с приличным отставанием по времени.

Своё необычно вялое и по-депрессивному непивное, обобщающе говоря — довольно-таки фаллосное настроение… Бим не мог объяснить толком даже себе.

Ковырялся в ухе, чесал нос, издевался над лямблиями.

Через час завёл речь о вреде курения.

Чуть позже вспомнил колумбийскую мафию.

Раз десять интересовался любимыми сортами Кирьяновского табака.

Пару раз слюбопытничал: А не подсыпал ли, мол, дедушка Кирюня в трубчонку (ну, случайно, ошибочно как-нибудь, ну так он разумеет) ну чего-нибудь лишнего? Простите его, если что не так, ну такой уж он прямой человек. И так далее, и тому подобное. Etc, как говорится.

Конечно же, Кирьян Егорович ничего не подсыпал.

Прочие двое заговорщиков с рыльцами в ещё большем пушку (на правах заказчиков), само собой тоже ничего не подсыпали. Более того, слышать подобных наговоров на честных мэнов они не желали.

Вообще, если рассуждать дальше, «сидят», где положено сидеть в таких случаях, чаще всего не заказчики, а исполнители замыслов.

Тайна до поры оставалась скрытой семью печатями.

♥♥♥

На границе Бим вёл себя предельно послушно и, как показалось Егорычу, преувеличено любезно.

И вот же диво дивное: ни лохи советикус белорусо, ни изощренные на всякие такие дела продажные до НАТО европоляки не расчухали в Биме не только следов лекарства от буйности, но даже последствий распития славных брестских напитков.

Таков уж тип человека — дедушка Бим.

И не важно, что без зубов. Вставную челюсть Бим в суматохе оставил на родине. Но, с регулярностью осужденного на виселицу, сомневался. И шмонал в поисках все автомобильные закоулки, и перерывал свои, слава богу, немногочисленные, авоськи. И предлагал порыться в чужих вещах — мало ли, мол, что.

Поиски таможни ни к чему полезному для них не привели.

— «Если вам при обыске случайно попадутся какие-нибудь челюсти, то непременно скажите», — такая вертелось на бимовском уму фраза.

Но он молчал, так как слово «обыск» в данном случае не являлось корректным. А синоним «обыску» не мог подобрать, хоть и порывался. Начинаемая второпях фраза обрывалась на самом интересном месте, интригуя таможню: «Что же всё-таки важного хотел сообщить им этот будто незаметно побитый русский. Да уж не взят ли он в залог остальными, которые — против указанного дедушки — выглядели невыносимо, по-обидному дерзко?»

Трава наглухо отбила основную бимовскую память. Бимовский софт работал на мумийного типа оперативке с древнеегипетским интерфейсом.

Надо отметить, что битком набитый автомобиль Рено взору лукашенковских таможенников понравился больше остальных.

Ровно так, как объявлял на планёрках Бим.

Все роли в космической капсуле, называемой «Рено», были распределены между членами команды.

Бим брался работать агентом Гринписа… стоп-стоп! Немного не так: если углубиться в историю вопроса, то, скорее он хотел быть как бы контроллером или датчиком-измерителем чистоты. Разумеется, по гринписовским ГОСТам. То есть, инициируя начало деятельности по указанной тематике, он собирался преимущественно наблюдать и руководить. Что, разумеется, не исключало его участия в сборе последних пылинок. Биму желалось экспертировать результаты, а не превращаться в главпылесос. Ибо, это уж слишком!

Задумка отличная! Всё чётко, как в приличной армии, где ничего не делается вне устава. Кто служил, тот знает, что вся деятельность в армии расписана Уставом: и никакой, блЪ, мать твою, самодеятельности.

Даже виды дозволенной инициативы прописаны и проклассифицированы Уставом.

Соответственно минимизируются ошибки.

Бим при всём своём желании не мог служить обещанным Гринписом. С Бимом всегда так. Что бы он не обещал, всегда проваливалось именно в час икс.

♥♥♥

Машину подняли в значимости, выдернув из общего потока.

Велели вырулить на спецстоянку, устроенную в укромном уголке задворок.

Четверо чинов, не считая пятой подошедшей женщины с поводком, но без положенной собачки, — чему поначалу угрюмый Малёха несказанно обрадовался, — начали длительный досмотр.

Досмотр походил на милицейский шмон в напрочь засвеченном наркопритоне.

Фэйсконтроль остановленных лиц не дал таможне ничего, кроме убеждённости в наличии не раскрытых до поры преступных замыслов.

Испытанному в пьянствах и потому наиболее адекватному Кирьяну Егоровичу за всеми действиями чохом не усмотреть.

И он сосредоточился на главном: за передвижением денежных масс. Особенно возвратом личных накоплений.

Деньги были отняты таможенниками под странным предлогом.

Их считали и по нескольку раз пересчитывали, передавая из рук в руки.

Деньги группы порой исчезали из виду — как бедные кролики в цилиндре. Потом появлялись снова, но в другой конфигурации и очерёдности листажа.

— Настоящие напёрсточники, — восхищён Кирьян Егорович ловкостью рук. — Точно наибут.

Лукашенковские таможенники с пограничниками на нормальных служивых не тянули. Они больше напоминали весёлый цыганский балаган. А цыгане будто увлечены делёжкой только что и «по добру» подаренных им денег.

Содержимое набитого ерундой багажника заинтриговало больше всего. Лучше бабла.

К плохо скрываемому сожалению, ничего этакого особенного найдено не было.

Даже шины, бамперы и днище были в порядке. Ничего лишнего они не содержали.

Засучить русские рукава, чтобы проверить целостность вен, просить постеснялись. Да и в правилах досмотра такого нету.

♥♥♥

Лёгкое недоумение (как и планировалось путешественниками-разгильдяями) вызвало сосновое полено (пень, бревно).

Отношение к нему у путешественников разное. Бим-Грин Пис молчал в тряпку, поджав хвост. Аргументация Бим-Грин Писа выветрилась ещё под Казанью.

— Это что? — спросила таможенница.

— Полено, — сказал Ксан Иваныч. И с выражением посмотрел на Бима: вот видишь, мол, я предупреждал.

— Больше похоже на пень.

— Пусть будет Пень, — и Бим заулыбался. Он и сам знал, что этот живой предмет зовут Пнём. Добавил искренне: «Он мой товарищ».

Дама незаметно для Бима, предназначенно для своих покрутила пальцем у виска.

— Куда везём товарища?

Хором: — Никуда. — Это всё для растопки. — Мы туристы.

Печаль у одних. Недоверие у других. А в основном усмешка.

Путешественниками расшифровывается: «Май на дворе. В России в мае холодно».

Подозрение во лжи:

— А почему до сих пор не использовали?

— Холодно ещё ночевать в палатках.

— Что, и палатки есть?

— А как же.

— Где?

— Вот.

Царапаясь о пень, щупают палатку прямо в багажнике.

— Можем развернуть, если что, — предлагает помощь Ксан Иваныч.

Не желают. Лень ждать:

— Ладно, не надо. Верим.

— А зря: в палатку ВДРУГ завёрнут динамит или БОНБА.

???

— Шутка!

— На десять суток хотите?

— Нет.

— Значит, палатками, говорите, пользоваться будете на обратном пути?

— Вроде того.

Потеплело.

— Что в этом железном ящике?

— В алюминиевом. Самое ценное и желанное для сказки жизни (есть ещё силы шутить) — еда и питьё.

— Откройте. Мы посмотрим.

Открыли. Покопались. Вкусно. Много.

— Деньги, маршрутная карта есть?

— Деньги есть. У Вас на руках. Маршрута нет. Мы свободно путешествуем.

— Куда?

— По Европе.

— Какие страны?

— Как придётся.

— Очень любопытно. Вас где-то ждут?

— Нас везде подождут.

— Денег хватит?

— Хватает пока.

— С нами не шутят.

— Вы же деньги считали.

— Считали. А ещё есть?

Замешательство. — Нам хватит этого.

Придумали: «Как будете полено колоть? Топор есть?»

— Разумеется.

— Не положен топор.

— А что так?

— Ничего. Не положено и всё тут!

Сверкнуло с обеих сторон. Клацнуло затворами с обеих сторон. Выпучились зрачки.

— Ну, забирайте тогда.

Вытащили. Забрали. Переглянулись: как же топор-то сразу не вычислили.

— Может, пила есть?

— А вот пилы, к сожалению, нет.

— Денег сколько, говорите?

— Четыре тыщи. Вы же считали.

— Каких?

— Евро.

— На всех?

— На каждого, естественно. Вы же видели.

— Вау! Ого!

Стражи порядка удивляются. По прикиду «этих» (намёк на видосы Порфирия и Кирьяна Егоровича) и не подумаешь.

Бим на ушко решил напомнить Кирьяну Егоровичу, что он абсолютно трезв, адекватен и помнит всё хорошее: «Кирюха, у нас общак ещё есть».

Кирьян Егорович будто вскрыл шампанское: «Ч-ш-ш. Бля».

Общак у него спрятан от сглазу и для надлежайшей сохранности в поясной сумке. Но поздно. Он ненароком дёрнулся и автоматически прикрыл рукой живот.

Ушастые просекли:

— Что у вас тут под курткой? Покажите-ка.

— Зачем?

— Вопросы тут задаём мы.

— Понятно.

Кирьян Егорович, мешкая с застёжкой, отцепил бардачок. Показал.

Отобрали. Присовокупили к награбленному.

— Хотели скрыть? С нами не пройдёт.

— Зачем скрыть! Это рубли на обратную дорогу.

Пересчитали и это. — Ого! Не рубли, а тыщи тыщ! Не бедные Буратины!

— Какой у вашего рубля курс?

— Как у всех.

Держат в руках. Перемножают на свой заячий⁶ курс, пытаясь подловить.

Размер мзды, что ли вычисляют (исходя из количества наличности)?

Кирьян Егорович следит за мелькающими пограничными руками: им спереть — как в рожу соседа по площадке плюнуть.

— Не попутайте с другими деньгами, — сказал К.Е., насильно распирая зрение, когда очко, не вытерпев напряга, нервно задрыгалось, — понимаете, я — бухгалтер. Менеджер компании. Я отвечаю за экспедицию. Финансово.

— У вас экспедиция?

— Мы так шутим.

— С нами нельзя шутить. Вы на государственной границе.

(Плевать!)

— Валюту декларировали?

— Зачем?

— Мы задаём вопросы. Вы отвечаете. Без вариантов. Да, или нет. Понятно?

(Мы не бандиты, чтобы так вот!)

— Нет.

— Что нет?

— Вы сами просили: да, нет.

— Объясните нормально.

— Нет, не декларировали.

— Почему?

— Сумма не та, чтобы декларировать.

— Сильно грамотные?

— Читали условия. Верните нам деньги. Пожалуйста сейчас. Попутаете ненароком.

— Вы своих денег не знаете?

— Знаем. Отдайте. Пожалуйста.

(Конечно! они же меченые инициалами. Чего их, право, теребить).

— После отдадим, если…

— После чего, извините, если?

— Проверим до конца машину и тогда посмотрим.

— Проверяйте. Смотрите. Мы не против.

— Не грубите.

Молчание. Проверяют с начала до конца. И в обратном порядке. Обшарили называется.

Ещё раз попинали шины.

— Воздух щас спускать начнут, — подумал молодой.

Не стали. Заглянули ещё раз под днище. Залезли ещё раз на крышу и ещё на раз пошукали в чемодане.

Слава богу, не заставили скручивать винты. Это хлопотно и в условиях цейтнота совсем не интересно.

Пораспахивали и простучали дверцы ещё раз.

(Мы похожи на жуликов?)

Ничего нет подозрительного. Наркотой (к сожалению) даже не пахнет.

— А сами будто замороженные, — думает главный наркоспец.

Он припёрся без натасканной Жучки, и ему без Жучки тяжко. Нюх у него не тот, что у Жучки. Товарищи по службе молча и скорбно выражали коллеге комплект презрения.

За собаку больше наркспеца переживает Малёха. Ему меньше всех здесь нужна собака:

— Где же, блЪ, собака? Померла или сидит в сортире и скоро придёт? Чтоб ей там сдохнуть!

— Рыльце-то, похоже, у парня в пушку, — закрадывается подозрение у Бима. — Поди, не всё выложил, сучончик. Припрятал, как пить дать!

— Наркотики, запрещённые предметы, оружие, золото, драгоценности, спиртное вывозим?

— Вывозим.

Вот те и на! Пограничники переглянулись. Вот она где русская простота!

— Что из перечисленного?

— Белорусское пиво, бутылку вашего hереса…

Херес был произнесён с особой интонацией.

— Просто хереса! — рявкнула оскорблённая фуражка.

— Нашу водку… просто водку (осталось совсем чуть-чуть), колбасы в ассортименте, мясо копчёное и…

— Хорошо, хватит перечислять. Говорите по сути. Сколько?

— Чего сколько?

— Сколько выпили и съели? И что вывозите?

— Всё, что не съели вчера… из вашего магазина.

— Просто из магазина. И как, понравилось?

— Очень вкусно.

— Хорошо. Что в бутылке?

— Я честно сказал: беларусьводка.

Понюхали. Поправили: «Просто водка. Выливайте».

— Зачем?

— Бутылка открыта. (ага, коктейль Молотова, ща взорвётся) На границе не положено. Вдруг подожжёте.

Ну дела! Вылил в газон.

— Сюда нельзя.

— Поздно сказали. А стекло куда?

— Стекло туда, куда вы вылили… Так поступать некультурно даже. А вы находитесь на границе не своего государства. А вы у себя дома куда выливаете?

Хмыкнула Кирьяна Егоровича носоглотка. Ксан Иваныч посмурнел всем телом и не стал чесать пузо, хотя желалось. Малёха превратился в ком страха, хотя лучше бы в горсть смеха.

— Я и говорю: куда пустую бутылку деть?

— А! Понятней выражайтесь. Бутылку… поозирались… вон в тот контейнер.

— Малёха, отнеси!

— Я же не пил.

(Ну и что же, смотрел как мы пили! — Соучастник).

Отнёс самый старший, хотя тоже (якобы) не пил. А если и пил, то понарошечную капельку. Выбросил.

— Так?

— Что так?

— Всё в порядке?

— Нет. Сигареты?

— Есть.

— Сколько?

— Каждому по блоку.

На самом деле в два раза больше. И по три-четыре пачки по карманам, и в клапанах дверец, и в багажнике, и россыпью: путешественники готовились со знанием дела.

— Запрещено. Читали правила?

— Читали. Всё как положено в международных правилах согласно подписанному договору.

— Со вчерашнего дня в Шенгене новые нормы. (Предусмотрительный Ксан Иваныч был прав. Неожиданности возникают буквально из ниоткуда).

— Как это? На что?

— На сигареты, на табак, на спиртное.

(Гроза! Гром средь…)

— Забирайте лишнее, — пригорюнившись. — Хотя бы надо предупреждать… за месяц.

Простили мальчиков. Лишнего не забрали.

— Тут можно курить? — осмелел Бим.

Курнула вся толпа. Пограничники тоже. Временно постояли в кураже кружка. Не будучи друзьями, изучали устройство асфальта.

— Ремонт нужен, — сказал Бим. — Дерьмецовый асфальтик.

— У себя ремонтируйте.

— Мы волосатые.

— Нам без разницы. Сами не лысые.

Накурились.

Следующий этап: «А ну-ка дыхните».

(Вы не гаишники ли?)

— Ну ладно. Куда?

— Сюда. Теперь Вы, Вы и Вы.

— Пили?

— Естественно. Мы же не в самолёте. Выпили понемножку. Все, кроме водителя.

— Я не пил, — обособился Малёха.

Ксан Иваныч с вечера выпил изрядно, но всю ночь в карауле рта дежурила жвачка. И зажевал Ксан Иваныч с утра чем-то эффективным. Дополнительно прыснул одеколону в лацканы. А пиджак помят. Хоть и красив, и плюшев.

Пограничникам видимо снова вспомнилось бревно.

— Время, что ли, тянут? — подумалось Кирьяну Егоровичу. — Ну и зачем, интересно? На измор хотят взять? Не выйдет. У нас билетов нету.

Точно. Начинается: «Так, и зачем вам теперь бревно без топора?»

— Забирайте бревно, — излишне торопясь, ответствовал Ксан Иваныч. Ему без этих ста с лишним килограмм даже лучше.

Бим сопротивляется: «Это мой Пень. Частная собственность. Не отдам».

— Так, тогда ещё раз и подробнее: зачем Вам бревно?

— Везу Пенёк в Париж.

— Зачем именно в Париже бревно? (На Пень не реагируют. Не чувствуют большой буквы в торжественном этом слове).

— Я ещё валенки хотел взять.

— Сувенирные? На продажу, для подарка? А где валенки? Можно полюбопытствовать?

— Дома в спешке забыл.

ИЗДЕВАЮТСЯ! — враги подумали враз.

— Уточните ещё: «Зачем бревно в Париже?»

— У Эйфеля на нём посидеть в валенках.

— Шутите?

— Истинная правда. Сфотаться на нём хотел.

— Зачем?

— Я фотохудожник.

— Вы шутник!

— Я русский волосатый.

— Видим, что русский шутник. Что в бревне… волосатый шутник?

— В пне древесина и сердцевина. Немного корней. Распилите, если хотите.

— Назад захотели?

— Нет, я вперёд хочу. В Париж еду.

— Езжайте без бревна.

— Без Пня не могу. У меня цель, — и поправился, — две цели.

— Вытаскивайте бревно. Мы посмотрим.

— Вы поможете?

— Ещё чего!

— Вызывайте подъёмный кран.

— Зачем?

— Мы грузили его впятером. А нас четверо.

— Что на вашем (бля) пне-бревне за надрезы?

— Я его пилил, потом склеивал.

Складки удивления во лбах.

— Зачем пилили?

— Чтобы в двери пролезло.

СДАЛИСЬ: «Ну же и идиоты! Хрен с вами. Пусть лежит».

Ксан Иваныч: «Вещи можно назад складировать?»

Бим: «Взад».

— Назад! (Полнейшие идиоты. Может врача вызвать? Хлопотно звать врача). — Да. И, пожалуйста, побыстрее. Вы нас задерживаете.

(А вы нас разве нет?)

— Спасибо. Вы нас выручили.

— Отдайте им топорик в виде исключения.

— Спасибо.

Действительно, кому нужен этот расчудесный пень-бревно без топорика.

— Мы вас на обратном пути проверим.

— Очень приятно! Мы с вами тоже готовы встретиться.

(Обратный путь в Россию планировался через Хельсинки. Билеты на паром оплачены заранее. Идите в жопу).

— Билеты на обратную дорогу?

— Мы на машине.

— В отелях бронь есть?

— По месту решим. Мы свободные путешественники.

— Мотели, кемпинги, хостелы, так?

— Разумеется.

— Дорожная карта Европы?

— Бумажная и в Гугле.

— Компьютер везёте?

— Ноутбук.

— Декларировали?

— Зачем?

— Хорошо. Справка о…

— Есть.

— Гринкарта?

— Есть.

— Джипиэс?

— В машине.

— Возвращаемся через?

–…Белоруссию.

Это слаженным хором. О Финляндии договорились молчать как пярнусские рыбаки в российских водах. Как гринписцы молчат за решёткой.

— Приятного пути.

— Честь имеем.

Ксан Иваныч зелёный от макушки.

Примечания

6

Тут без обид! Зайчики — основные белорусские деньги.