Манило

Юрий Трупак Савельев (2024)

Юра по прозвищу Борода освобождается из колонии в Ленинградской области, в которой он отбывал наказание за нападение на полицейского. В первый же день после выхода на волю Юра жестоко расправляется с двумя проститутками и бывшим заключённым. Чтобы выиграть время и избежать ареста, он переезжает с места на место, пока не оказывается в Воронеже, где волею случая знакомится с некрофилом Мишаней. Они становятся закадычными друзьями и вместе совершают серию дерзких похищений и убийств. Роман является основоположником жанра колхозные порноужасы.

28.

Чтобы развеяться, Мишаня позвал меня на концерт группы с грозным названием «Каменная рука», и я охотно одобрил эту инициативу, потому что мне настопиздело куковать дома с забинтованным членом. Он заехал за мной на «Форде» около 7 вечера, и мы погнали в Северный район. Парковка рядом с рок-баром, в котором выступали каменнорукие, была до отказа забита машинами, поэтому кент забурился во двор расположенной по соседству девятиэтажки и затормозил у детской площадки. Мы хлопнули по паре стопок джина, запили тоником и выпрыгнули из салона.

Погода стояла тёплая, посему мы были легко одеты: Мишаня — в белую рубашку с коротким рукавом и серые брюки, а я — в гавайку с цветастыми пальмами и джинсы. У входа в заведение толпилась куча народу, и мы насилу продрались сквозь кодлу курящих, болтающих и пьющих рокеров. Забашляли за билеты и встали поблизости от колонок, бесцеремонно растолкав беснующуюся молодёжь.

Смердело потом и пивом, царивший полумрак разрывали разноцветные огоньки светомузыки, а из пластмассовых ящиков-генераторов холодного тумана валили клубы стерильного пара. На сцене трое мужиков рубали классический хеви-металл типа «Айэн Мейден», под который кроме как качать головой делать больше нечего, и я откровенно заскучал.

Патлатый солист ловко перебирал струны электрогитары, не забывая реветь в микрофон. На бас-гитаре играл эдакий седовласый ковбой «Мальборо» воронежского пошиба в чёрной кожаной шляпе, а по барабанам стучал в лучших традициях жанра мордатый типок с козлиной бородкой.

Вперёд нас протиснулись две девахи. Лицо одной практически полностью скрывали длиннющие светлые волосы, и моё внимание привлекла её подруга — мамзель на вид едва легального возраста с дьявольцой в глазах. На ней были надеты голубые джинсы-клёш и короткая белая футболка, между которыми виднелась полоска нагой кожи сантиметров 8 в ширину. Сучка не носила лифчика. Её титьки тряслись одновременно с кудрями неопределённого оранжево-фиолетового цвета, ниспадавшими до плеч. Казалось, будто остроконечные соски мамзели вот-вот проткнут материю и вырвутся на свет божий.

Когда она подняла руки над головой, чтобы похлопать музыкантам, её футболка задралась, оголив нижние полушария сисяндров. Член невольно поднатужился, вызвав приступ жуткой боли, и тотчас же обмяк. Мишаня с серьёзным, как инфаркт миокарда, видом зырил на певца, напрочь игнорируя бесовку.

Мамзель с приятельницей сели за столик позади нас, взяли по бокалу пива и чокнулись с пухляшом и жеманным пареньком, составлявшими им компанию. Я медленно выдохнул сквозь зубы, дабы успокоиться, и сконцентрировал внимание на бас-гитаристе, меланхолично дёргавшем за толстые струны. К сцене выскочила рокерша-ветеранша — кобыла лет под 45 в чёрных кожаных портках. Махая огненно-рыжей шевелюрой, она с энтузиазмом подрыгала конечностями и, когда трек закончился, растворилась среди сборища зрителей.

Мишаня направился к барной стойке, чтобы купить пива. Я обернулся и наткнулся взглядом на мамзель, покачивающуюся прямо за моей спиной. Она держала в руках телефон, очевидно, снимая музыкантов на камеру, и улыбалась во все 32 зуба. Встретившись со мной взором, она, словно извиняясь, пожала плечами и продолжила записывать видео.

Через несколько минут возвратился Мишаня и всучил мне бокал. От духоты уже замучила жажда, и я сходу осушил его наполовину. Из динамиков грянула энергичная музыка, от которой повеяло Диким Западом, и мамзель снова прошмыгнула на танцпол. Она извивалась как ползущая змея и мотылялась из стороны в сторону с блаженной смешинкой на широких устах.

Я добил пиво, сунул стакан Мишане, подрулил к мамзеле и запустил руки под её футболку. Обхватил титьки и нежно их сжал. Они как раз умещались в ладонях и на ощупь были упругими, будто два наполненных гелем шарика. Возникший кайф походил по уровню благодати на удовольствие от лежания в кровати с тёплой мягкой подушкой, возникающее после нескольких бессонных ночей. Она не переставала лыбиться, судя по всему, совсем меня не замечая. Тогда я отпустил буфера мамзели, скользнул ладонями по её животу и провёл пальцами по бархатистой коже спины. Губами поймал сосок и присосался к нему через ткань.

На моё плечо опустилась чья-то культяпка. Мне дико не хотелось отвлекаться от сисек мамзели, но иного выхода не было. Я резко прокрутил корпус по часовой стрелке, выставив перед собой локоть, и удачно попал острой косточкой прямо по виску жеманного паренька. Он повалился набок, а я повернулся к мамзеле и помацал её титьки под одеждой.

Блаженство, в которое меня молниеносно погрузили её бидончики, было грубо прервано пушечным ударом по печени. Дыхание спёрло, туловище скорчила судорога, и я непроизвольно сел на корточки, тщетно пытаясь вдохнуть. Надо мной склонился пухляш, который явно и пробил мне по корпусу. Он сжимал и разжимал кулаки и свирепо раздувал ноздри. Толстяк напоминал карикатурного разъярённого быка, не хватало только рогов да копыт.

Я рассмеялся, кривясь от боли, поднял голову и оскалился. От удивления рожа пухляша вытянулась, и его брови вопросительно изогнулись. Мишаня же преподнёс ему главный сюрприз. Оказавшись позади жиробаса, он зарядил ему правым хуком по уху. Толстяк рухнул на пол как подкошенный рядом со своим товарищем, которого я вырубил.

В тот же миг на Мишаню синхронно набросились, как дворняжки на медведя, трое парней. Они силились затащить его в партер, но корефан удержался на ногах. Он попятился и впечатал мудозвона, вцепившегося ему в спину, в установленную посреди зала бетонную колонну. Затем Мишаня сграбастал за шеи двух оставшихся соперников и столкнул их лбами.

Надо отдать должное мужикам — они рубали забористый металл, несмотря на мордобой. Хотя, может быть, их и вовсе заводила спонтанно завязавшаяся драка. Так или иначе, из-за гремевшей музыки я не услышал, с каким звуком столкнулись парни репами, но прекрасно видел, как они брякнулись на пол.

— Валим! — пророкотал Мишаня и опрометью бросился к выходу.

Я подхватил мамзель, взвалил её себе на плечо как мешок с цементом и последовал за корешем. Растолкав всех на своём пути, Мишаня выскочил наружу, повернул налево и побежал во двор. Я изо всех сил старался его догнать, однако расстояние между нами только увеличивалось. Мамзель весила не меньше полтинника и основательно меня стопарила, но избавиться от неё у меня рука не поднималась. Благо машина была припаркована недалеко, и я не боялся потерять Мишаню из вида.

Когда проносился мимо детской площадки вблизи микроавтобуса, раздался нетипичный для улицы шум наподобие всплесков воды, типа кто-то спустил унитаз. Я оборотился, не замедляясь, и заприметил лужицу на асфальте и расплывавшиеся по моим джинсам тёмные пятна с оранжевыми прожилками. Сучка заблевала мне все штаны!

Мишаня на ходу отключил сигнализацию и метнулся за руль. Я отодвинул дверь в кузов, кинул мамзель между сидениями и футболкой вытер рвоту с её хлебала. Она свернулась клубочком и зажмурила зенки, превратившись в маленького ангелочка. Тогда я перелез на кресло штурмана, и Мишаня сорвался с места, дымя шинами, и помчался к улице Хользунова. Доехав до неё, он сбавил скорость, перестроился в крайний правый ряд и расслабился, откинув башку на подголовник.

— На кой хрен она тебе всралась? Ты ведь даже ебать никого не можешь, — сердито проворчал Мишаня.

— Сиськи понравились… — сказал я, разводя руками.

— А в машину зачем приволок?

— Чёрт его знает, растерялся, наверное, — ответил я и пожал плечами.

Мишаня крутанул баранку вправо, прижался к бордюру и резко затормозил. Поковырявшись в бардачке, он вытащил оттуда гигантский охотничий нож и через боковую дверь забрался в кузов, где кемарила мамзель. Корефан перевернул её на спину, задрал футболку, ухватился пальцами за сосок и потянул его к себе, а ножом полоснул по титьке снизу-вверх, целиком её отрезав. Лезвие рассекло кожу легко, как размякшее на жаре масло. Из раны тут же брызнула кровь, угодившая Мишане в лицо и на грудь. Мамзель пришла в себя и душераздирающе завизжала. Мишаня прописал лбом ей по фейсу, и она заткнулась. Из расквашенного носа по её щекам и подбородку растеклись кровавые ручейки.

Мишаня стиснул второй сосок, оттянул его подальше и оттяпал сиську. На этот раз мамзель не верещала. Она скулила, пускала ртом красные пузыри, и колотила по дну машины ладонями. Кент швырнул мне отрезанные буфера и буркнул:

— Наслаждайся.

Я машинально поймал окровавленные куски плоти и поглазел на них. Да, у мамзели определённо были красивые розовые соски. Но в отрыве от её тела они, как и титьки, теряли свою магическую притягательность. Поэтому я не придумал ничего лучше, чем выбросить сисяндры из окна. Тем временем Мишаня оторвал мамзель от пола и зашвырнул её подальше в густые заросли травы на обочине. Скинув балласт, он уселся на место шофёра, тронулся и поколесил дальше по Хользунова.