Гром над архипелагом

Юрий Корочков, 2021

Юган фон Шанцдорф и его друг Иван Куприянов отправляются на войну, в которую, как волк в расставленную западню, влетела Россия. Вот только война эта очень странная – ведь опасаться в ней зачастую нужно не противника, а представителей вроде бы союзных Англии и Франции, преследующих исключительно свои цели. Но пока родину защищают истинные патриоты, готовые сражаться с врагом на суше, море, а главное – на тайном дипломатическом фронте, у России и её нового Императора есть шанс. В оформлении обложки использован фрагмент картины А.И. Зауервейда, 1836 год.

Глава 1. Охота

Иван оделся по погоде, закинул за плечо оставшийся у него после событий на острове отличный карабин и вышел под ненастное небо. Сильно похолодало. Над головой без конца, гряда за грядой, тянулись пропитанные водой низкие тучи, цветом напоминающие мокрую серую солому из матросских матрасов. Но где-то далеко всё же пробивался солнечный луч и чуть подсвечивал розовато-жёлтым предвечерний горизонт.

Он прошёл вёрст пять на восток от поместья, где лес стоял не сплошняком, а прорезался широкими полянами и волнами пологих, поросших густым разнотравьем холмов. Непромокаемый английский плащ с поддетым под него тёплым шерстяным свитером и высокие, хорошо промазанные сапоги делали прогулку под моросящим дождём своеобразно приятной, дарили особое ощущение независимости от погоды, автономного уюта.

Следы сапог на мокрой земле сразу расплывались, наполнялись влагой, дождевые капли чуть слышно шелестели о пропитанную каучуком ткань капюшона, стены и крыши деревни давно растаяли в серой пелене. Если бы охотник не знал окружающую местность как свои пять пальцев, он имел все шансы заблудиться.

Иван остановился под огромной мачтовой сосной, не торопясь достал и с удовольствием раскурил свою любимую трубку, сделанную из корня эвкалипта и окантованную по краю расплющенным серебряным шиллингом. Взгляд его отчего то привлёк паучок, ещё не отправившийся на зимнюю спячку, но резво бегущий по покрытой капельками дождя паутинке, раскинутой в ветвях ближайшего куста. А когда юноша поднял голову, метрах в десяти от себя он увидел матёрого мишку.

Зверь был старый. Кое-где его некогда бурая шерсть поседела, а морду пересекал безобразный шрам — память о встрече с рогатиной неудачливого охотника, послужившего мишке два года назад отличной закуской. Шерсть у медведя свалялась. Было видно, что косолапый давно голодает, и запасов жира к зиме явно не накопил.

В других обстоятельствах бояться встречи с мишкой у Ивана не было ни малейшей причины. Медведь, сам по себе, зверь достаточно трусливый, и с человеком без нужды связываться не станет. Но сейчас во взгляде немигающих мишкиных глаз опытный охотник прочёл, что смотрит зверь не просто так — может и прыгнуть.

Карабин у Ивана висел на плече стволом вниз, и, самое главное, он никак не мог вспомнить, на предохранителе оружие или нет. Помнил, как аккуратно засыпал в дуло точно отмеренный на весах пороховой заряд, как забивал шомполом круглую свинцовую пулю, доставал из пачки и одевал на запальный стержень выписанный из Англии колпачок. А вот поставил ли потом оружие на предохранитель — вылетело из головы начисто.

Стараясь не делать резких движений, Иван опустил левую руку, отвёл назад, сжал пальцами цевьё. Секунды тянулись как в дурном сне, и страшно было представить, что и дальше всё могло пойти, как в том же сне: когда жмёшь на спуск, а выстрела нет. И ещё вопрос. Что лучше — резко шагнуть вперёд — вдруг зверь испугается, или, наоборот, медленно отступить, как от кобры, не раздражая хищника? Инстинктивно Иван выбрал третье решение. Он резко отпрыгнул назад, одновременно вскидывая штуцер.

И мишка прыгнул тоже — будто этого и ждал. В чудовищно мощном броске, сопровождаемом оглушительным рыком, зверь пересёк почти всё разделявшее их с человеком пространство. Но чуть-чуть ему всё же не хватило. Огромная туша приземлилась метрах в трёх от Ивана, на секунду замерла, готовясь к новому, последнему для жертвы, прыжку, и тут же раздался грохот выстрела.

У Ивана был всего один шанс — стрелять нужно было обязательно в голову — и он его не упустил. Выпущенная в упор из нарезного штуцера пятидесятиграммовая пуля обладает поистине чудовищной силой. Зверь взвыл ещё раз, теперь уже мучительно жалобно, как котёнок, прихваченный дверью, согнулся в дугу, потом резко выпрямился и издох.

Домой Иван вернулся под вечер и в самом благостном расположении духа. День прошёл просто чудесно, а завершался ещё лучше. Показавшееся после обеда неяркое осеннее солнышко приятно грело спину и создавало удивительно уютное ощущение некоторого даже потустороннего умиротворения, какое порой посещает лишь в глухом лесу да, пожалуй, в сонном забытом паломниками монастыре.

Способствовали поднятию настроения и только что заваленный мишка, и предстоящий долгий зимний отдых. Да и по службе Ивану было чем гордиться: после боя у Аландских островов начальство просто обязано было обратить внимание на таланты лейтенанта Куприянова не только как непревзойденного штурмана, но и отличного боевого офицера.

Молодому амбициозному лейтенанту невмоготу было оставаться в тылу, когда его товарищи отправлялись этой весной воевать против турок. Случай позволил ему отличиться и здесь, на Балтике, но прошедшие события навсегда останутся тайной, а юноша жаждал славы и признания. Теперь он твердо рассчитывал на место как минимум старшего офицера на одном из кораблей контр-адмирала Рикорда, готовящихся отправиться на поддержку эскадре Гейдена.

Вернувшись домой, Иван с радостью узнал, что пришла почта, и его ждут письма. Вполне естественно, что первым делом он ухватился за письмо старинного друга по кругосветному плаванию на «Крейсере» Паши Нахимова, служащего мичманом на флагманском корабле Гейдена «Азов». Письмо было отправлено из Мессины в августе. В нем мичман сообщал другу о ходе похода, о том, что эскадре предстоит блокировать турецкое побережье в зоне боевых действий у побережья Мореи, и о том, что союзниками России на этот раз выступают Англия и Франция.

Надеясь на предстоящее «дело», в котором можно отличиться, Паша в то же время писал, что далеко не все офицеры на эскадре полны боевого энтузиазма. Впрочем, так бывало всегда. В морской корпус мальчики попадали рано, и далеко не все из них проявляли характер прирожденных бойцов. Для иллюстрации Паша приводил случай, описанный ему возглавляющим описные работы на Белом море их общим приятелем Михаилом Рейнеке. Миша писал:

Увы, наши офицеры не всегда являют собой достойный подражания пример. Разбирая дела в архангелогородском адмиралтействе, я увидел на стене архива английский военно-морской флаг, а под ним личное оружие офицера. И вот какую историю мне поведали, когда я спросил, откуда взялись эти предметы.

В июле 1810 года из Архангельска в Норвегию с грузом ржи отравился купеческий бриг «Евплус». На корабле было 8 матросов, капитан мещанин Матвей Герасимов и штурман из отставных офицеров Спиридонов. 19 августа, немного не доходя до мыса Нордкап, с «Евплуса» увидели трехмачтовый корабль, который сразу направился в сторону брига.

Произведя выстрел, корабль спустил шлюпку, и вскоре беззащитный транспорт был взят на абордаж. Захватчиком оказался английский фрегат, рассчитывавший на богатую добычу в горле Белого моря, через которое идет торговля пушниной и ворванью. Захват даже одного приза с подобным грузом способен обогатить капитана и обеспечить ему безбедную старость. Но на этот раз англичанам не повезло — старый гнилой бриг с не слишком дорогим грузом не представлял особой ценности. Досматривавший судно лейтенант был откровенно разочарован, вскрыв трюм. Да и в каюте нашлись лишь жалкие 20 рублей серебром, да столько же ассигнациями.

Шестерых матросов англичане забрали в плен, взамен же направили на «Евплус» призовую партию — мичмана и семерых матросов. Не стоит думать, что английские матросы заменили пленных — подцепив судно на буксир за фрегатом, они немедленно принялись отдавать должное судовым запасам пищи и водки.

На долю четверки русских выпала бессменная круглосуточная вахта, не прерываемая на такие «ненужные» для «этих свиней» вещи, как еда и сон. Вода не откачивалась, и скоро ее уровень в трюме старого брига дошел до четырех футов. 23 августа погода засвежела, и фрегат перестал справляться с буксировкой отяжелевшего транспорта. Скинув в ледяную беломорскую воду двоих из ранее плененных матросов, англичане отдали буксир, и удалились в неизвестном направлении. После того, как несчастных выловили, для русской команды начался ад: десять дней без сна и еды в неспокойном море на текущем как решето судне под прицелом пистолетов ухмыляющихся захватчиков довели людей до отчаяния.

В конце концов, Герасимов решился на бунт. Он переговорил с матросами, и нашел единодушную поддержку своим планам, однако штурман, не понаслышке знавший порядки английского флота, отчаянно боялся и утверждал, что захватчики только и ждут предлога, чтобы всех убить. В конце концов, его пришлось связать, и пятерка отчаявшихся истощенных людей устремилась в атаку.

Джон Рид, оставленный в этот вечер часовым, поплатился за свою беспечность жизнью. Оглушенный метким броском камня, брошенного недрогнувшей рукой того самого матроса, которого он всего час назад подгонял плеткой и величал «неповоротливой свиньей», англичанин отправился за борт. Теперь очередь была за остальными захватчиками, вольготно расположившимися в единственной на «Евплусе» каюте.

Дверные петли в каюте отчаянно скрипели, и, если бы дверь была открыта, то все могло обернуться иначе. Но мичман королевского флота Бигс любил комфорт, а через дверной проем в каюту попадала постоянно заливавшая палубу на волнении вода. Приказав задраиться на ночь как можно плотнее, мичман сам подписал себе приговор. После устранения часового, Герасимову с товарищами только и оставалось, что тихонько забаррикадировать единственную дверь.

Все попытки проснувшихся поутру англичан освободиться были тщетны, и 6 сентября полузатопленный «Евплус» достиг берегов Дании. Моряки без промедления пригласили на судно представителей местных властей, которым и передали захватчиков. Не стоит говорить, как обрадовались датчане «любимым» гостям с острова, совсем недавно утопившим их флот в собственной базе без шанса даже выйти в море и сразиться.

Трофеем отважного кормщика остались шпага, кортик и пистолет мичмана, а также английский военно-морской флаг и комплект карт. Все это господин Герасимов впоследствии передал в Архангельское адмиралтейство. Флаг повесили на стене архива, где я его и увидел. Примечательно, что мягко говоря не проявивший храбрости бывший лейтенант Спиридонов, остался безнаказанным, но был вынужден покинуть Архангельск, поскольку ни один судовладелец не хотел более иметь с ним дела.

Следующими двумя письмами были официальный вызов в главный морской штаб, и вежливая записка Александра Христофоровича Бенкендорфа с приглашением «заглянуть на огонек, когда Вы разделаетесь с делами в штабе». Из самой формулировки уже следовало, что вызов из штаба если и не был напрямую организован самим графом, то не остался без его внимания.

Поскольку конкретных сроков в письмах не называлось, то Иван решил, что может еще несколько дней провести в кругу семьи. Два дня пролетели как миг. Иван понимал, что просто так по осени офицеров в штаб не вызывают, и готовился ко всему, вплоть до немедленного путешествия на дальний Восток зимним путём через всю Сибирь. С его опытом плавания в дальневосточных водах такое назначение было вполне вероятным, особенно если начальство решит задвинуть от греха офицера, потопившего «дружественный» английский корвет. На третий день готовый ко всему лейтенант простился с родными, и через неделю прибыл в Петербург.