Записки Чудоголовой

Юлия Михайловна Назарян (2024)

Большинство людей скорее назвали бы ее странной, чем необыкновенной. Но она, ведомая странными чудесами, сама творит настоящие чудеса. Она — обычная… вернее, чудоголовая девушка — оказывается способной предотвращать беды, свидетельницей которых становится еще до того, как они случаются, и возвращать огни жизни и счастья в погасшие глаза. Но что если однажды она увидит все плоды своей чудоголовости одновременно? Что если все чудеса как-то связаны между собой? Каким чудом это обернется лично для нее? Перед вами странная и удивительная, романтичная и даже немного детективная история о чудесах. А возможно, и настоящая инструкция по сотворению настоящих чудес ненастоящими волшебниками. Возможно даже, что прочтя эту книгу, вы откроете в себе способность, самым обычным чудесным образом менять темнеющий мир вокруг вас в луч… в лучистую сторону. Возможно, все мы, в той или иной мере, чудоголовые. И это, — поверьте на слово Чудоголовой, — не изъян, это — чудо — высвобождающее чудеса!

Запись вторая

Навигатор, как аллигатор

Здравствуйте! А вы в курсе, что читаете чужие записи? Да ладно, я же сама разрешила. Если вы прочли мою предыдущую запись, то уже знаете, что Чудоголовая — это я. Но ведь, Чудоголовая — это прозвище. А зовут меня Ангелина. Это имя для меня выбрала та же мама, что после придумала и уже знакомое вам прозвище. Думаю, она назвала меня именно так неспроста. А вы как думаете? Впрочем, вторая запись моя вовсе не о том. С первой записи прошло уже…, кажется, три недели. Да, верно. Почему я не писала столь долго? Сейчас расскажу, чем я занималась эти три недели, и вы сами все поймете.

В один из своих выходных — который я сама себе устроила, — я гуляла по парку, намереваясь после отправиться на прогулку по магазинам. Но, в тот момент, когда я просматривала на своем смартфоне скидки, — он завис. А потом давай чудить, подобно компьютеру накануне. Мне даже чуть позже пришла в голову мысль, что каждый раз, когда у людей что-то зависает, это звоночек, что пора бы совершить какое-нибудь добро. Только, к сожалению, мы не всегда этот звоночек слышим…, или видим, как в моем случае.

В общем, пока я судорожно тыкала пальцем в экран смартфона, вместо того, что меня интересовало, на нем включился навигатор. На карте города замаячила красная точка. Я прищурилась, чтобы разглядеть выбранное место. Тут, вдруг, точка вспыхнула, и поглотила меня, как аллигатор крошечную рыбку.

Всего пару мгновений спустя я, или часть меня — если забытое в парке тело тоже считать мною, — приземлилась на широкий белый подоконник, неприятно пахнущий лекарствами. Я огляделась. В столь же белой комнате, на кровати с металлической спинкой, лежала девочка. Она спала. Многочисленные трубочки и проводки, торчащие из-под одеяла, даже навели меня на мысль, что я попала в лабораторию, где завершают работу над самым совершенным роботом в мире. Но скоро мне стало ясно, что я не в лаборатории, а в больничной палате. К горлу подступил превосходящий его по размерам ком…, ну, если у бестелесного существа, конечно, есть горло, к тому же, имеющее размер.

Кроме неподвижно лежащей девочки, в палате было еще три человека, и… игрушечный, почти растворившийся между кроватью и бледным лицом хозяйки, белый зайчик.

Двое людей, — как я поняла чуть позже, — были родителями девочки. Третий — доктором.

— Я пока не могу обнадеживать вас, — прошептал доктор.

— Может, мне остаться с ней на ночь? — спросила женщина, всхлипнув.

— Не думаю, что это принесет пользу Насте, а вам, точно, навредит, — не согласился доктор.

— Это правда, — поддакнул папа девочки. — Ты в последние дни почти не отдыхаешь. Тебе необходимо восстановить силы.

— Но, если бы я знала, что мое присутствие хоть на минуту ускорит ее выздоровление, я бы предпочла остаться и сегодня, — сказала женщина.

И в это время я услышала четвертый голос. Сначала это смутило меня, заставив взглядом искать еще одного ребенка в палате. Но, когда я увидела, что никто из троих взрослых не реагирует на детский голос, то сообразила, что слышу… мысли… или чувства, прикованной к кровати девочки. — «Не уходите, я поправлюсь, только не оставляйте меня. Мне нужны ваши голоса, ваши руки…. Особенно темной ночью — мне нужен ваш свет и ваше тепло. И еще… — ваша радость. Не плачьте надо мной. Почитайте мне веселую книгу. Пожалуйста».

У меня защемило сердце. Хотя, оно и было далеко в парке. Я снова повернулась к взрослым, в надежде, что они все же услышали мольбы Насти. Но, нет, — они направились к двери. Я чувствовала, как каждый их шаг взрывом отражался в душе малышки.

— Стойте! Не уходите! Вы нужны ей! — закричала я. Но и мои мольбы не были услышаны.

Я склонилась над Настей. Ее бледное личико, казалось, в этот самый момент потеряло последние краски.

— Не обижайся на них, они тебя лю… — начала, было, я, но тут же, будто дернутая чьей-то сильной рукой, вернулась в себя. Я лежала на мягкой траве в парке. По моей правой руке и смартфону ползали суетливые муравьи, а вокруг меня, подобно им, суетились люди.

— Кажется, очнулась, — сказала молодая женщина, отрывая своего пузатого малыша, от моей уже пожеванной им юбки.

— Вы что, не трезвая? — спросил пожилой мужчина.

Я ничего не ответила, просто присела и перевела взгляд на смартфон — на его экране мелькали скидки.

— Да нет, наверное, на солнце перегрелась, — махнула на мужчину пожилая женщина, — вероятно, его жена. — Вам в больницу бы надо, — обратилась она ко мне.

— Я только что оттуда, — промямлила я. И вскочила на ноги. — Хотя, да, вы правы — надо!

Мимо прошел работник парка и, бросив на меня косой взгляд, рявкнул:

— Сказано же: «по газонам не ходить!»

— А она и не ходила, — она лежала, — вступился за меня молодой человек, держащий за руку болтыхающегося мальчика на роликах.

Мальчик приподнял свалившийся на глаза защитный шлем, и предложил мне маленькую шоколадку. Я не смогла отказаться, потому что мальчик показался мне знакомым. На автомате протянув руку за шоколадкой, я попыталась лучше разглядеть его лицо, но вредный шлем снова сполз своему хозяину на нос.

Видя, что я уже твердо стою на ногах, люди, как и муравьи, разбрелись по своим делам.

— Надо узнать, что это была за больница и попробовать навестить Настю, — сказала я сама себе, напряженно глядя на шоколадку, вместо смартфона. — Забрала лакомство у ребенка. Добрый какой-то мальчик…. Стоп! А если я, как и в прошлый раз, переносилась в будущее? А что, если Насти еще нет в той палате? Наверное, сначала стоит сходить за покупками. А уж потом — в больницу. Можно, ведь, и завтра сходить. Вдруг, она только завтра туда и попала, и пока я ничем помочь не могу? Пойду за покупками! — Убедив себя, что имею право на полноценный отдых, я направилась к выходу из парка. Но, мелькающий в памяти маячок, заставил меня включить карту. Я воссоздала в воображении виденную мною картинку, и… нашла то самое место.

— Ого! Так это же областная больница! Это же на электричке ехать надо. Глянув на время, я поняла, что если не отправлюсь на станцию прямо сейчас, то сегодня точно уже не навещу девочку. Хотелось по магазинам. А трястись полтора часа в электричке, тем более, в полном одиночестве — совсем не хотелось. Но я выбрала электричку. Недаром же я Чудоголовая.

Я успела как раз вовремя. Как порядочный пассажир, — купила билет и запрыгнула на ступеньку, уже после слов: «осторожно, двери закрываются».

После полуторачасового чухчуханья, в голове, не умолкая, звучали слова: «Кому мороженое? Мороженое, мороженое, горячее мороженое…». — Это в моем сознании мороженое с горячими пирожками тесно переплелось. Надо же было, нелегальным продавцам с пухлыми сумками на тележках, за одну поездку, раз десять ко мне подойти…. Казалось, что их отправной точкой были кондуктора, от которых эти нарушители упрямо бегали, а конечной — непременно я. Но я ничего не купила. Я в электричках никогда ничего не покупаю. Мороженое там раза в три, а то и в четыре дороже, чем в магазинах, а пирожки… — кто знает, из кого их начинка сделана….

Зато по дороге в больницу я купила целый пакет свежих фруктов. Знала, что они не нужны. Но кто же больных с пустыми руками навещает? И…, конечно, красочную детскую книжку, судя по картинкам и названию — очень веселую: «Крыляпсики и задорное детство в кармашках».

Поблуждав среди множества белых гигантских кирпичей с дырками-окнами, я отыскала детское отделения — сердце запрыгало, я поняла, что это оно.

Я подошла к белому столу-уголку. И обратилась к прячущейся за ним кучерявой девушке.

— Простите, я хотела узнать, — девочка по имени Настя…, — она в тяжелом состоянии, — здесь лежит?

— У нас две сотни Насть, — сухо ответила девушка. — Фамилия?

— А? — Я растерялась, почему-то не ожидая такого естественного вопроса. Но ко мне на выручку пришла моя профессиональная зрительная память. Я вспомнила карточку, лежащую на тумбочке в палате. — Светлова. Анастасия Светлова.

— Есть такая. Ее позвать не могу. А к ней — не пущу.

— Но я ее тетя, — соврала я, краснея. Я не люблю лгать.

— К девочке допускаются только ближайшие родственники. А тети таковыми не являются, — девушка даже не смотрела на меня, — ставила автографы под точно не веселыми произведениями.

Я замялась.

— Ну, а хотя бы гостинец передать можете? — Показала пакет.

— Не положено. И вряд ли он ей, вообще, понадобится…, — девушка осеклась. А во мне от ее слов душа дернулась. — Слушайте, мне работать надо. Вы отвлекаете. Идите домой, отдыхайте. — Было заметно, что моя собеседница начинает сердиться.

— Легко сказать…, — прошептала я, печально глядя на фрукты. Я хотела уже уйти, но снова повернулась к столу, поставила на него тяжелый пакет и произнесла: — Тогда, это вам. При вашей тяжелой работе, вам точно витамины положены.

Девушка даже вздрогнула от неожиданности. Наконец, подняла на меня глаза. Теперь румянцем покрылись уже ее щеки.

— Ой, спасибо! Спасибо! Вы меня простите. Я бы вас с радостью пустила. Но, правда, не положено.

— Да, я понимаю, — улыбнулась я. — Вы не переживайте, все будет хорошо. И у меня, и у Насти.

— А я так фрукты люблю. А мне их даже купить некогда, — еще больше порозовела девушка и, оглядевшись по сторонам, спрятала пакет под стол. После чего вырвала из лежащего на столе блокнота листок и, пробежавшись по нему кончиком ручки, протянула мне. — Это мой личный номер. Вы, если что, звоните. Я буду узнавать, как дела у вашей Насти, и сообщать вам.

— Спасибо! — снова улыбнулась я. — Я позвоню.

Дома, лежа звездой на кровати, я смотрела на звездное небо — точнее, на черный потолок со светящимися звездами. Да, я — взрослый человек, — приклеила в своей спальне детские обои на потолок. И не поверю, что другим взрослым этого не хочется. Да они просто скрывают подобные мечты от тех, кто скрывает их от них. Я лежала звездой под звездами, и в моей голове путались мысли о горячем мороженом, — еще больше надоевшем мне за время обратного пути, — и мысли о девочке, которая очень не хотела оставаться ночью одна, но осталась. На душе скреблись мышки. Мышки, — потому, что кошки, — это уж слишком. Ведь, не я, в самом деле, виновата в том, что Настя осталась в палате одна. И все-таки, мне казалось, будто виновата.

Правая рука нащупала смартфон, а левая — перелистанную мной на десять раз книжку. Словно оттого, сколько раз я ее перелистывала, могло зависеть, увидит ли Настя мое участие в ее жизни.

Я нахмурилась, показывая смартфону, что сержусь на него за его недальновидность…, или за недальновидность волшебного навигатора. Ну, что было проку показывать мне страдающую девочку, если я не в силах ей хоть капельку помочь? Я хмурилась, а смартфон, отразив меня в своем экране, мелькнул картой, и подмигнул мне уже знакомой красной точкой. Часть меня застыла на кровати, продолжая сжимать пальцами часть красочной книжки, а другая часть — хлопнулась прямо на прикроватную тумбочку в больничной палате, вместе с частью книжки. Выходит, и у книг есть оно — невидимое содержимое.

— А что, разве, так можно? — спросила я, сама не понимая кого, и раскрыла книжку, положив ее на воображаемые колени. И сама же ответила: — Возможно, это так мои способности чудить развиваются.

И я читала — не поверите — до самого утра. Книжка заканчивалась несколько раз, и снова начиналась.

И я чувствовала. Всем своим бестелесным существом чувствовала, что чувствует Настя. Я чувствовала, как от моего чтения, ей становится уютно. Как от моего присутствия, по ее телу разливается тепло. Как, от радости забавных героев, темнота, поглощающая палату, становится для нее светом, и окрашивает скучные бледные стены в яркие летние цвета.

Я перестала читать только, когда услышала, как чья-то рука прикоснулась к ручке двери с обратной стороны. И не успела я подумать, что мне бы пора уходить…, или улетать, как оказалась в своей постели…, то есть, в себе…, то есть, в той части себя, что без всякого угрызения совести, отдыхала без меня, воображая себя звездой.

Целых три недели я не спала по-настоящему. Но при этом, каждое утро чувствовала себя отдохнувшей. Каждый день я покупала в магазине или брала в библиотеке новую детскую книжку. С какими только книгами я за эти ночи не познакомила и Настю и себя. «Замурчательные истории Васька и Васьки», «Склад поношенных носков», «У семьи Кру-кру-кру… все КО!». И прочими, прочими, прочими.

Когда я читала веселые стихи из сборника «Витаминки для сердцевинки», на несколько слышимых только мне и Насте голосов, Настя, как мне показалось, даже улыбнулась. И мне вспомнились не допущенные до девочки тяжелые фрукты. Что ж, тем витаминам путь закрыт, так я другие нашла. И, выходит, даже более полезные. Вот так-то.

А по окончанию последней моей ночи у Настиной кровати, на ее щеках даже появился нежный румянец. И это мне точно не показалось. Так как румянец заметили и пришедшие с утра в палату с доктором родители, и сам доктор, который тут же отметил, что Настя, наконец, пошла на поправку.

— Прогресс на лицо, — констатировал он, глядя на прикроватных монстров — больничные аппараты, которые сумели отразить на своих экранах улучшение состояния пациентки. При том, что три недели назад, никак не отреагировали и никому не показали ее тревоги и давящей опасной тоски. Я даже показала аппаратам на прощание язык. А Насте ласково улыбнулась. И, когда невидимая рука несла меня обратно к моей другой части, я знала, что Настя ответила мне тем же.

Вот, теперь, вы понимаете, почему целых три недели мне было не до записей. Днем — дневные хлопоты, ночью — чудесные чтения, — такие странные, но такие уместные в жизни Чудоголовой. И пусть никто не знает о моем участии в выздоровлении маленькой Насти…, — главное, — я знаю. Знаю, радуюсь, и при каждом воспоминании о чувствах девочки, лежащей в палате с красочными стенами и звездным потолком, улыбаюсь улыбкой самого чудоголового человека на свете. Как улыбаюсь и, слушая вновь и вновь доносящийся из моей телефонной трубки взволнованный голос, прячущейся за больничным столом-уголком кучерявой девушки, которая позвонила мне за сегодняшний день, уже не менее пяти раз — и все, естественно, с хорошими новостями.