Вредная привычка жить

Юлия Климова, 2006

Любовь до смерти… Как романтично! Черта с два! Престарелый любовник Альжбетты Федор Потугин ничего не придумал лучше, как помереть во время жаркого соития прямо на объекте страсти. Девчонка чуть с катушек от страха не съехала. Хорошо, подружки Анна и Солька проявили должное понимание и спрятали тело заплесневелого мачо в пустующей квартире по соседству. На следующий день туда вселилась супружеская пара. А утром Анна обнаружила труп горе-любовника на своем рабочем столе!..

Глава 4

Мы принимаем решение, которое пока неизвестно, чем для нас обернется, а также я опять иду на работу, что начинает меня уже радовать

Требовались решительные действия, и для начала мы вытащили недавно умершего Федора Семеновича из его деревянного пристанища и стали одевать. Вернее, делали это я и Альжбетка, а Солька сидела в углу, зажмурив глаза.

— Скажи мне, Солька, — спросила я, — ты просто брезгливый человек, ты не хочешь нам помочь или ты наивно полагаешь, что все, что не видно тебе, на самом деле не происходит?

— И первое, и второе, и третье, — ответила она.

— А почему же ты помочь нам не хочешь? — спросила Альжбетка, засовывая руку своего бывшего ненаглядного в рукав голубенькой рубашки.

— А потому, что вас посадят!

— Милое дело, — сказала я, — а ты, значит, тут ни при чем?

— Абсолютно, — замотала головой Солька.

— Предательница ты, Солька, — сказала я, — с тобой в разведку не пойдешь.

— А какого черта! — взвилась Солька и открыла глаза.

Увидев голого Федора Семеновича во всей красе, она вскрикнула, опять зажмурилась и продолжила:

— Я с ним не спала, он за мой телефон не платил, он даже за свет не платил, мне от него ни холодно, ни жарко.

— Ну не скажи, — возразила я, — тебе от него теперь будет холодно, потому что он пока полежит в твоей квартире.

— Что?! — взвизгнула Солька.

— У Альжбетки нельзя, она подозреваемая номер один, я еще вчера была безработной, доверия ко мне нет, а ты — сама порядочность, ботанику детишкам преподаешь, на тебя не подумают.

— Девочки, миленькие, — взмолилась Солька, — да как же так, он же мертвый!

— Вот и хорошо, значит, тебе бояться нечего, приставать не будет, и потом, это только до завтра, не грусти, — успокоила я ее.

Солька залезла с ногами на диван и побледнела.

— Ты чего? — настороженно спросила я.

— Шевелится…

— Что шевелится? — не поняла Альжбетка.

— Ну этот, как его…

— Говори, не тяни, — я нахмурила брови.

— Орган его, девочки, у него орган этот противный шевелится!

— Фу, напугала, пусть шевелится, это у него ненадолго, окаменеет — и полная импотенция.

— Анька, прекрати, — сказала Альжбетка и всплакнула, — он мне все же был близким человеком!

— Близкие — это мы тебе, а он так, мимо шел…

Одев заметно остывшего Федора Семеновича, мы общими усилиями положили его в гроб и отошли посмотреть. Гроб ему был к лицу.

— Знал ли этот, в общем-то, неказистый человек, что умрет так красиво? — залюбовавшись, сказала я.

— Помолчи, — зло сказала Альжбетка, — о покойниках вообще нельзя плохо говорить.

— Ну, твой покойник, тебе виднее, — согласилась я. Посмотрев на Сольку, я добавила: — У тебя место-то есть, куда ставить будем?

— Вы что это, серьезно? У меня нет места, совсем нет места, даже самого маленького местечка нет! Вы, девки, как хотите, а я в свою квартиру труп не пущу.

Мы с Альжбеткой переглянулись, накрыли Федора Семеновича крышкой и сели на гроб. Наши голые коленки торчали из ночных рубашек, а стоптанные тапки были надеты не на те ноги: правый тапок на левую, и наоборот.

— Ладно, — сказала я, — отнесем его в трехкомнатку, пусть там постоит, завтра вечером решим, что делать, надо будет его как-то куда-то закапывать.

— Вот и хорошо, вот и ладненько, — запрыгала на месте Солька, довольная, что этот кошмар минует ее квартиру, — ты очень хорошо придумала!

— А вдруг он пахнуть начнет? — забеспокоилась Альжбетка.

— Возможно, и начнет, он и при жизни-то частенько пах, — морща нос, сказала я.

— Аня, я прошу тебя! — взмолилась бывшая любовница Робин Гуда.

— Ну да, все время забываю, что нельзя про покойников говорить правду.

— Он точно начнет вонять, — заволновалась Солька, и ее понять можно было: трехкомнатная квартира соседствовала только с ее жилплощадью.

— Мы его забальзамируем, — предложила я.

— Это как? — спросила Солька.

— Тащим сюда все духи и освежители воздуха, — сказала я, — вернее, нет, тащим это все вместе с милым, добрым, отзывчивым Федором Семеновичем в трешку, там мы это дело и закончим.

Солька выглянула в коридор. Никого не было, на дворе царила ночь, но от тети Паши можно всего ожидать: когда у нее бессонница, она моет полы на лестничной клетке. Сегодня, видно, она спала хорошо. Мы потащили гроб к двери пустующей квартиры. Дверь в свое время была опечатана, но мы ее лет сто назад распечатали и время от времени устраивали там вечеринки. Так что все сделали, как всегда: аккуратненько отлепили бумажку с сургучом, гвоздем поддели замок и втащили гроб с Федором Семеновичем на середину большой комнаты.

— Уснувшая Белоснежка и три верных гнома, — прокомментировала я.

Альжбетка закатила глаза и побежала за своей парфюмерией. Солька бросилась за своей, я же не двинулась с места, полагая, что обойдемся в этом и без моих запасов. Забальзамировали нашу Белоснежку мы качественно, пах он так, что местами казалось — не то еловый лес заколосился где-то рядом, не то урожай лимонов удался, не то вишневый сад рубили именно в этой комнате.

Я осталась довольна проделанной работой, сказала усопшему последнее «Спи спокойно, дорогой товарищ» и со словами: «Мне завтра на работу» — отправилась в свою комнату. Девчонки выскочили за мной, Солька приделала печать на место, и вопрос с безвременно усопшим Федором Семеновичем на сегодня был закрыт.

Будильник зазвонил, как самая последняя зараза. Открыв глаза, я подумала о том, что мои сны стали прогрессировать в сторону кошмаров. Где, где эти прекрасные принцы, эти голубые бассейны или хотя бы порция клубничного мороженого, почему мне это перестало сниться лет семь тому назад? С закрытыми глазами я пошла в ванную. Противный запах тянулся за мной по комнате и коридору.

— Почему так воняет… — пробормотала я.

Я зашла в ванную, разлепила глаза и посмотрела на свое сонное отражение.

Пахло еловым лесом, лимонами и вишневым садом.

— Черт, — сказала я и закрыла глаза.

Я вымылась три раза, на всякий случай, чтобы больше не чувствовать себя частью искусственной природы. Быстро оделась и отправилась на работу. В голове стучала мысль — что же делать, что же делать? Но эту мысль я гнала подальше в надежде, что все как-то утрясется.

— Ты опоздала, — сообщила мне моя тонюсенькая начальница.

— Простите меня, этого больше никогда не повторится. Понимаете, моя подруга занималась сексом с не совсем свежим человеком, то есть, я хотела сказать, с не совсем молодым, и, понимаете, он умер в тот самый момент, когда она решила, что счастье уже близко. Так вот, мы всю ночь таскали этот труп из комнаты в комнату и не знали, что делать. Голова просто раскалывается!

Любовь Григорьевна заплакала и убежала в свой кабинет. Чуткая женщина, мне и то не так жалко Федора Семеновича, хотя я с ним, по крайней мере, была знакома.

Зазвонил телефон, это был мой шеф.

— Аня, — сказал Валентин Петрович, — у меня важная работа, ни с кем меня не соединяй.

— Не волнуйтесь, я все равно не умею этого делать.

— Постарайся научиться, однажды это может пригодиться, — посоветовал мой шеф и положил трубку.

Полчаса я скучала, полчаса думала о трупе, полчаса мечтала о бутерброде с сыром, а потом зазвонил телефон.

Я взяла трубку.

— Фирма «Ланди».

Сколько я учила, что ударение должно быть на последнем слоге!

— Мне нужен Селезнев.

— Очень жаль, но он сейчас делает то, что никак не позволяет ему пообщаться с вами.

— Это фирма «Ланди»? — спросил строгий мужской голос.

— Ну да, разве я не сказала?

— Я перезвоню.

Трубку бросили. Не очень-то и хотелось!

Телефон зазвонил еще раз, и я, готовая к бою, грозно произнесла:

— Фирма «Ланди»!

— Если ты будешь так орать, то тебя оттуда уволят очень быстро, — услышала я голос Сольки.

— Что случилось, завяли лютики?

— Нет, в нашу квартиру сегодня вселились, вернее, вселяются прямо сейчас, прямо на моих глазах!

— В какую — нашу? — не поняла я.

— В трехкомнатную, мы в ней вчера кое-что оставили, — понижая голос до шепота, сказала Солька, — это, я надеюсь, ты помнишь?

Я тряхнула головой, слабо представляя себе все это.

— Помню… И что?..

— А ничего, вселились и носят вещи, грузовик огромный приехал.

— А Федор Семенович? — спросила я.

— Он не заходил, тьфу, то есть не выходил, то есть его как будто нет!

— Что значит — нет? Не хочешь ли ты сказать, что нам троим приснился один и тот же кошмар?

— Слушай, а может, они его не заметили? — предположила Солька.

— Кого? — не поняла я.

— Ну, Федора Семеновича.

— Ты что вообще говоришь, мы его посреди комнаты оставили! И потом, он так пахнет! — я вспомнила утреннюю свежесть елового леса.

— А может, он встал и ушел?

От Солькиных предположений голова моя пошла кругом. И это учительница ботаники!

— Где Альжбетка? — спросила я.

— У меня, сидит на стуле и рыдает.

— Так, — сказала я, — до вечера оставаться всем на своих местах. Славик пилит?

— Нет, не пилит, он оставил мне ключи и уехал поднимать целину.

— Далеко уехал?

— Огород бабке своей копать в деревню.

— Это хорошо, это правильно, — сказала я, — старшим надо помогать. Сидите и ждите меня, буду вечером.

— А если милиция, а если о чем-то спросят? — запаниковала Солька.

— Никого не впускать, никого не выпускать, вас вообще нет дома, сидите как мыши. У Альжбетки остались какие-нибудь вещи этого покорителя длинноногих красавиц?

Солька отстранила трубку и стала перешептываться с Альжбеткой.

— Барсетка и куртка, — объявила она через минуту.

— Незачем этому барахлу лежать у Альжбетки, тащи ко мне, спрячь под ванну.

Я положила трубку и впала в глубокую задумчивость, из которой меня вывела Любовь Григорьевна.

— Аня, это все надо напечатать к четвергу.

— А к среде можно?

— Не поняла? — очки поползли вниз.

— К среде можно напечатать?

— И ко вторнику можно, — растерялась Любовь Григорьевна, — но торопиться совсем не обязательно.

— Очень даже обязательно, — сказала я, — потому что я, знаете ли, решила стать у вас самым лучшим сотрудником.

— Ты?! — изумилась тоненькая женщина и затряслась всем телом не то от смеха, не то от нервов.

— Я!

Как только она ушла, я стала нервно печатать. Когда я нервничаю, у меня скорость ударов увеличивается втрое, я с трудом могу себя остановить. Напечатав кучу бумаг досрочно, я их тут же отнесла в кабинет Любови Григорьевны.

— Зачем же было так торопиться? — занервничала бедняжка.

— Хочу пораньше уйти с работы.

— Это тебе надо отпрашиваться сначала у Валентина Петровича.

— А если он отпустит?

— Тогда и ко мне, тоже отпрашиваться.

— А нельзя ли сократить затрачиваемый труд и уже сейчас отпроситься у вас, конечно, на тот случай, если господин Селезнев будет так любезен, что отпустит меня?

— Я что-то запуталась, — поправляя очки, нервно сказала Любовь Григорьевна, — иди к Селезневу, пусть он решит.

Я не пошла к Селезневу: я решила ждать известий от Сольки.

Она позвонила еще через час.

— Что? — спросила я замогильным голосом.

— Они внесли уже почти все вещи, мы с Альжбеткой дежурим у окна.

— Вы там не высовывайтесь!

— Ты что, мы смотрим в дырку в шторке, хорошо, что я ее не зашила.

— Ты всегда была очень дальновидной. Так говоришь, все внесли?

— Осталось немного из мебели.

— Панику не поднимали?

— Кто?

— Они.

— Нет, все нормально у них вроде.

— А отчего бы им грустить, — сказала я, — запах в квартире приятный…

— Прекрати сейчас же, ты там, а мы здесь, — заворчала Солька, — мы тут как на вулкане!

— Какие они из себя, эти соседи?

— Она маленькая, толстенькая, с красными губами, а он худой — так, ничего особенного.

— Пеки пирог, — сказала я.

— Зачем?

— Вечером пойдем знакомиться, мы же соседи, причем соседи добрые и чуткие, так что пеки пирог.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

В приемную зашел волшебный мужчина Борис Александрович. Расскажу подробно, что в нем было волшебного. Он меня так волшебно раздражал, так магически нервировал, что я превращалась в ведьму и уже мечтала о шабаше на Лысой горе, где Семенов Борис Александрович, великий и могучий начальник планового отдела, сгорел бы на костре от моей спички, и, поверьте, никакие угрызения совести меня бы не беспокоили.

— Мне Селезнева.

— Занят.

Я в кино видела, как говорят это чудесное слово «занят» — четко и без всяких там улыбочек.

— Мне он нужен срочно.

— Не выйдет.

— Почему?

— Занят, — так же упорно повторила я.

Не обращая на меня внимания, Семенов пошел к двери, дернул ее на себя и вошел в кабинет. Я решила, что никогда не буду такой секретаршей, которая влетает вместе с непослушным пронырой в кабинет начальника и кричит: «Помогите, спасите, он меня не слушается!» — нет, я отомщу! Просто отомщу.

Борис Александрович вышел через минуту, это говорило о том, что его не приняли, он был зол и явно нарывался на скандал.

— Чаю хотите? — спросила я, протягивая ему кружечку ароматного зеленого чая.

Семенов резко взял кружку, капли пролились на ковер, отхлебнул, через секунду скукожился и спросил:

— Что это? Яд?

— Нет, — захлопала я ресницами, — зеленый чай «Глаз дракона», очень способствует пищеварению, благоприятно действует на почки, и не будем забывать о потенции, в вашем возрасте уже нельзя забывать о ней…

Борис Александрович плюнул прямо в чашку и развернулся, чтобы уйти.

— Я забыла вам сказать, о путник, о странник! Моя бабка была ведьмой, и я, как ее потомок, унаследовала от нее много чего хорошего, а главное, плохого. Никогда не плюйте в воду, иначе все белое в вашей жизни станет зеленой тиной…

Борис Александрович пристрелил меня взглядом, повесил на реях, расчленил, сжег на костре и бросил на съедение к диким зверям в клетку…

Кружку он унес с собой, и я уверена: в своем кабинете он выпил все до дна, проклиная и меня, и мою бабку.