Сделка

Энни Вилкс, 2023

Я – последний знаток разума на этом континенте. Меня должны казнить за то, кто я есть.Мой спаситель – влиятельный герцог, он хочет обладать моими душой и телом. Я была вынуждена дать клятву – я принадлежу ему.Его отец – могущественный бессмертный шепчущий. Он ворвался в мою жизнь и изменил ее.Сможем ли мы разорвать клятву и быть вместе?…И ничто не вечно. Даже смерть.___В тексте: спасение, нерушимая клятва, магия, любовь отца и сына к одной девушке (противостояние), властный герой, принуждение, разница в возрасте, истинная любовь, нежность, беременность, элементы эротики.История может читаться отдельно.Книга, дающая более полное представление о мире – «Змеиный крест».

7.

Вторые сутки мы скрывались в подземельях под храмом, крысами забираясь в самые неприметные их уголки. Келлфер с сыном часто что-то обсуждали, спорили, но меня Дарис всегда просил держаться в стороне и не встревать в принимаемые ими решения. Я кивала и отходила на несколько шагов, продолжая слушать его мысли. Дарис, казалось, ненавидел своего отца, но соглашался с ним, признавая его правоту, и за этой поверхностной неприязнью пряталось глубокое восхищение с глубокой же завистью. Из его мыслей я узнала, что Келлфер был властным и могущественным шепчущим, что — подумать только! — руководил Приютом Тайного знания, того самого ордена, поступить куда я не могла и мечтать. Келлфер, похоже, был рожден в безымянной семье и привык жить скромно, и хотя Дарис нередко пытался объяснить себе, что его ждет куда более свободная судьба, за магические возможности своего отца он был готов отдать половину всего, что ему принадлежало.

Я понимала его. Во многом другом — нет, но в этом — безусловно. Келлфер внушал трепет. Я видела, как играючи он расправлялся с теми, кто взял наш след, и с какой небрежностью создавал иллюзии: на моих глазах мешок с глиной превратился в копию моего изуродованного тела, не только внешне, но и на ощупь. Все давалось Келлферу легко. Мы рядом с ним были как беспомощные и несмышленые дети: казалось, он возился в нашей песочнице только потому, что жалел нас, зная, что мы пропадем без его участия.

Его мало волновали неудобства нашего вынужденного пристанища. Он невозмутимо уходил в город и приносил нам свечи, еду и воду, которые, как сам объяснил Дарису, не мог сотворить в стенах храма, не привлекая внимания.

–Чем меньше заговоров — тем меньше вероятность, что нас обнаружат, Келлтор, — говорил Келлфер сыну. — Шептать я буду только вне ходов.

–Я не верю, что ты не можешь вывести нас отсюда! — понижал голос Дарис, думая, что я его не слышу. — Придумай что-нибудь! Мы не можем сидеть в этих подземельях так долго!

–Вытащить — могу, — соглашался Келлфер, а затем кивал на меня: — Если мы будем вдвоем. У них есть ее кровь, и они обнаружат девушку в тот миг, как она переступит линию периметра.

–Это исключено!

–Вариант, в котором Пар-оол объявляет священный поход на Империю во имя правосудия — тоже исключен. Нам придется остаться здесь, пока не откроется следующее окно. Если так заботишься о своей женщине, прекрати искать выход, которого нет. — Он никогда не называл меня по имени, разговаривая с сыном. — Выбираться ей имеет смысл только за миг до использования портального окна.

–Я обещал ей покои замка, слуг и драгоценности, — почти шептал Дарис. — Не могу я сказать ей ютиться на каком-то тряпье целую неделю!

–Это лучше клетки и казни, — пожимал плечами Келлфер. — И это временно. Пока — ешьте и пейте, занимайте друг друга как хотите, но не мешайте мне просчитывать изменения заговоров в этом напичканном артефактами месте, а то нас всех поймают и посадят по клеткам.

Я была очень благодарна, и я благодарила Келлфера, а Дарис неизменно злился, хотя и старался этого не показывать. Почему-то мне было стыдно перед его отцом за то, как легко и с высокомерием Дарис принимал помощь, благодаря которой мы остались в живых и могли есть, пить и отдыхать, не боясь быть убитыми во сне.

.

Мне нравилось следить за Келлфером. Он не был похож на человека, по крайней мере, ни на одного из тех, кого я когда-либо знала. Даже когда просто сидел на свернутом ковре, прислонившись к стене спиной, было видно, что что-то с ним происходит, что он обдумывает сложный вопрос, ищет решение какой-то задачи. Когда Келлфер изучал свитки, тоже купленные им на рынке, он улыбался одними уголками губ. Я так хотела прочитать его мысли в этот момент! Мне так хотелось узнать его лучше. В голове не укладывалось: директор Приюта Тайного знания — здесь, на расстоянии нескольких шагов от меня, дорабатывает таинственный магический язык. Его присутствие добавляло в происходящее ноту нереальности. Я пока не решалась отвлекать его, но, признаться, отчаянно искала повод заговорить с ним так, чтобы не раздражать Дариса — и, как назло, повод не находился.

Иногда Келлфер внимательно смотрел на меня, ничего не говоря, и я не выдерживала его взгляда — пряталась за обустройством нашего скудного быта: за готовкой добытого им для нас мяса, за уборкой грота, ставшего нам домом. Я организовала очаг, расстелила найденные нами на разрушенном подземном складе ковры, свалила тюки с тряпьем и пряными травами так, чтобы можно было спрятаться за них как за ширму или использовать для сидения, я выстирала в подземной реке тяжелые одеяла, отчистила до гладкости грубую глиняную посуду, расставила свечи в углах грота и подвесила подсвечники на цепях. Я все время делала вид, что занята. Это был повод избежать расспросов Келлфера и отвлечь внимание его сына от моего тела.

Дарис все время касался меня. Отец иногда окрикивал его, когда Дарис хватал меня слишком грубо и откровенно, и тогда он садился у моих ног, и облизывал свои горячие губы так, как мог бы облизать мои. Я старалась не слушать его мысли в тот момент: ему казалось, что одежды на мне слишком много, и что если бы отца не было рядом, я бы трепетно бросилась в объятия своего суженого. От сцен, разыгрывающихся в его воображении, у меня земля уходила из-под ног. Я искала глазами невозмутимого Келлфера — и жаркая рука похоти и ужаса ослабляла хватку.

Дарис практически не оставлял нас наедине. В его сознании бились мысли одна другой неприятнее: ему виделось, что Келлфер убивает меня или насилует, или что я бросаюсь к нему на шею с мольбой взять меня, пока его сын-неудачник отлучился. Это были нездоровые образы, для которых не имелось никаких оснований. Я бы сказала, что Дарис боялся нашего уединения со всем пылом теряющего голову юнца, вот только Дарис не был юнцом. Он был старше, опытнее и влиятельнее меня, и это его поведение никак не укладывалось в голове. Я допускала, что могла ему понравиться, и что он даже мог бы быть влюблен, но разве мог бы стать таким успешным человек столь слабый до противоположного пола?

Келлфер был прав: Дарис вел себя странно. Чем больше я узнавала его, чем больше слушала историй о многослойных политических играх, которые он рассказывал мне, чем чаще ловила на себе его странный, дикий, обожающий взгляд, тем лучше я понимала, что с ним что-то произошло. Не мог правитель из миролюбивых и солнечных Желтых земель быть таким! Он боялся, что я отведу от него взгляд и что перестану думать о нем, это делало его и жестоким ко мне, и жалким. Я убеждала себя, что он непростой человек со вздорным и тяжелым характером, жадный до любовных утех, но и это не могло объяснить всего.

Страшнее всего мне было самой себе признаться в том, что в словах Келлфера есть зерно истины. Это признание сплеталось в моих мыслях с так и не исчезнувшей идеей червоточины, мажущей окружающих невидимой грязью. Я просыпалась посреди ночи, и мне казалось, что я все еще в клетке, и мерный удушающий гул черного кольца дробит мой разум, как камень крошит стекло. Я собирала осколки, вглядывалась в темноту, видела в ней очертания обоих — и моего спасителя, которого я почти ненавидела, и его отца.

Я отчаянно желала поговорить с Келлфером, чтобы сбросить с себя этот груз и спросить совета, но ожидала, что он убьет меня — и не решалась.