Сделка

Энни Вилкс, 2023

Я – последний знаток разума на этом континенте. Меня должны казнить за то, кто я есть.Мой спаситель – влиятельный герцог, он хочет обладать моими душой и телом. Я была вынуждена дать клятву – я принадлежу ему.Его отец – могущественный бессмертный шепчущий. Он ворвался в мою жизнь и изменил ее.Сможем ли мы разорвать клятву и быть вместе?…И ничто не вечно. Даже смерть.___В тексте: спасение, нерушимая клятва, магия, любовь отца и сына к одной девушке (противостояние), властный герой, принуждение, разница в возрасте, истинная любовь, нежность, беременность, элементы эротики.История может читаться отдельно.Книга, дающая более полное представление о мире – «Змеиный крест».

12.

Когда я проснулась, то первым, кого увидела, был Дарис. Он подоткнул одеяло, которым я была укутана до самого подбородка, и, ничего не говоря, встал с набитого сеном тюфяка, служившего мне кроватью. В лице его не было злости и не было похоти.

–Я долго… — Голос сипел, мне пришлось прочистить горло. — Я долго спала? — И не дожидаясь, ответа, выпалила: — Ты как?

Дарис пожал плечами. Он стоял ко мне спиной. Свечу он оставил у входа в мой маленький грот, и в ее неверном свете его силуэт был жестким и черным и продолжался длинной тенью.

–Лучше, — сказал он, не оборачиваясь. — Все осознаю и все помню.

Интонации его голоса тоже изменились. Он говорил как очень уставший человек. Я привычно обратила свой взор внутрь него и встретилась с такой оглушающей болью, что охнула. Дарис ощущал себя преданным, раздавленным, опозоренным, но более всего его пугало, что он успел разрушить то, что уже не сможет починить. Ему было больно и стыдно смотреть на меня, и это казалось таким несправедливым, что на мои глаза навернулись слезы.

–Дарис, пожалуйста, прости, — прошептала я. — Я виновата. Прости.

Он резко обернулся, и я в его мыслях полыхнула ярче свечи. Я спешно ретировалась, почему-то чувствуя, что не имею права смотреть. Это было тем удивительнее, что такое чувство не возникало раньше, когда он раздевал меня глазами и фантазировал о том, как проникает в упругую и горячую глубину моего тела. Тогда я отворачивалась с отвращением и страхом. Сейчас же знать, что он думает обо мне, и видеть себя его глазами было по-настоящему неправильно. Даже закрывшись, я продолжала фоном ощущать его настроение — как непроизвольную дрожь тела, как падение в пропасть без дна.

–Я тебя почти изнасиловал.

Я помотала головой.

–Не вини себя.

–Не один раз. И мне понравилось.

Дарис прислонился спиной к стене, закинул голову, мягко ткнувшись затылком в камень. Глаза его были закрыты. Смягченный страданием жесткий профиль и немного растрепанные волосы, скованные движения мощного тела — он выглядел человечным, сильным, сломленным, надеющимся, съедавшим себя и несчастным.

–Ты относишься ко мне лучше, чем я заслуживаю, — сказала я первое, что пришло мне в голову. — Ты спас меня. Ты же герцог. А я безымянная из другой земли. Ты мог пройти мимо, а меня оставить на смерть, мог сам убить, и никто бы ни слова не сказал.

–Я не герцог, — глухо сказал Дарис. — Я племянник герцога. Было мальчишеством вводить тебя в заблуждение.

–Это не так уж важно. То, что ты сделал…

–Прекрати читать мои мысли, — вдруг перебил меня Дарис. — Я приказываю тебе прекратить читать мои мысли, чувства, образы и вообще использовать на мне твой дар, кроме случаев, когда этим ты спасаешь мне жизнь.

И стало тихо, даже фон пропал, будто кто-то захлопнул окно, за которым бушевал ураган. Я пораженно открыла рот, но тут же взяла себя в руки и сомкнула губы. Он приказал мне — и даже не успев осознать, — я подчинилась.

Вот такая связь?! Клятва на крови! Теперь я понимала, почему Келлфер говорил, что хватит с меня клятв!

Свет, во что же я загнала себя, в какое ужасное и абсолютное рабство?!

Дарис пошевелился и открыл глаза:

–Получилось?

–Д-да, — признала я. — Ты знал, что я читаю твои мысли? Все это время?

–Знал, — признался Дарис мрачно. — Мне казалось, тебя заводят мои фантазии о тебе. Сейчас я понимаю, как это мерзко.

–Это не было…

–Да ну? — Дарис повернулся ко мне. Сейчас он был немного похож на своего отца. — Еще скажи, что тебе это было приятно.

–Ты очень злишься на меня? Можешь приказать мне сказать правду, и я не смогу соврать, верно? Я говорю и подтвержу, если ты посчитаешь нужным: я не знала, что могу так повлиять на кого-то, и до последнего не понимала, какой вред причинила тебе.

–Отец мне сказал. Он считает, все происходило постепенно, и даже он не сразу смог понять, что что-то не так.

Значит, Дарис поверил не мне, а Келлферу.

–А где он?

–В большом гроте.

Грот, который мы называли большим, служил нам кухней, и там же располагались постели мужчин. Проход между гротами, низкий и узкий, на расстоянии десяти шагов от входа резко поворачивал, так что даже если в большом гроте горели свечи или что-то происходило, мы не могли этого увидеть. Услышать тоже: песчаник, в котором был выдолблен большой грот, глушил звуки, а эхо гуляло только в полностью обшитых камнем коридорах. Тем страннее прозвучало следующее предположение Дариса:

–Наверно, прислушивается.

–Как он может оттуда что-то услышать?

–Шепчущие умеют усиливать слух и зрение, — пожал плечами Дарис. — Может быть, и ты научишься.

Даже не скрывая от себя, насколько мне важен ответ, я спросила:

–Даже если он может, зачем ему слушать?

–Чтобы понять, не пытаюсь ли я убить тебя.

–Ты хочешь убить меня? — Сердце ухнуло вниз. Представилось, как Дарис приказывает мне перестать дышать — и я перестаю.

–Нет. Я люблю тебя. То, что ты сделала, не меняет того, как глубоко я узнал тебя за это время. Да, тогда я был под дурманом, но сейчас так же ясно помню каждый наш разговор, как помнил несколько часов назад. Только раньше все, что ты говорила, я воспринимал как попытку соблазнить меня. Протрезвев, я могу, пожалуй, действительно понять, о чем ты рассказывала и чем делилась со мной. Мне больно за тебя, я жалею тебя. Я даже понял бы, если бы ты прожарила мне мозги сознательно — и все же ненавижу ситуацию, в которую ты меня поставила, и то, каким ничтожным меня сделала. Но все равно я рад, что мы вытащили тебя. Это ты хотела услышать? — говорил Дарис ровно, и лишь на последней фразе голос его дрогнул.

–Прости меня, — снова попросила я, будто это что-нибудь могло изменить. Меня душили слезы.

–Возможно, тебе будет интересно узнать, — продолжил Дарис, — что я принял решение вытащить тебя еще до того, как ты заметила меня. Сразу, как увидел. Не потому, что ты невероятно красива, хотя ты и невероятно красива. — Он грустно усмехнулся. — А потому что ты была своей, попавшей в плен к чужакам, потому что ты сидела в клетке, как животное, и вид у тебя был несчастный и потерянный. То, что ты провернула, даже и не требовалось, Илиана. Я бы вернулся и без этого.

Он с силой сжал виски ладонями и снова закрыл глаза.

–Прости, — повторила я. Другие слова не шли на язык. Я понимала, что он ждет чего-то еще, и выдавила из себя: — Твой отец считает тебя очень достойным и добрым человеком.

–Мой отец… — Кажется, мои слова позабавили Дариса. — Достойным он меня назвать не мог. И я не так уж и добр. Просто он настолько не добр, и его подход к жизни так отличается от моего, что я кажусь ему добрым. Отец, кстати, доброту считает за слабость, а то и за глупость.

Это было неожиданно.

–Что ты имеешь в виду?

Дарис повернулся ко мне и заслонил свет свечи.

–Что если бы на моем месте оказался он, то одарил бы тебя вниманием не больше, чем собаку на привязи.

–Ты ревнуешь? — удивленно и потому чересчур прямо спросила я, вспоминая, каким наваждением была эта мысль для Дариса раньше.

–А нужно? — Он поджал губы. — Не думаю, что это имеет смысл, — ответил Дарис сам себе. — Моему отцу никто не нужен. Люди для него — игрушки, служащие его целям.

–Мне так не показалось, — покачала я головой.

Почему-то меня задели слова мужчины, будто они ставили под сомнение что-то очень ценное для меня. Да и разговор сворачивал в странное русло.

–Он пошел со мной только для того, чтобы я, влюбленный идиот, не наворотил дел, — снова печально улыбнулся Дарис. — И чтобы изучить тебя, как какого-нибудь почти вымершего вилохвоста. У тебя редкий дар. Когда я сказал ему, что ты умеешь читать мысли, вот тогда он заинтересовался, до этого и не думал мне помогать.

–Он не считает тебя идиотом, — ответила я.

–Считает, — пожал плечами Дарис. — Я не спросил тебя. Как ты себя чувствуешь?

–Хорошо, — честно ответила я. — Если не считать вины, которая дерет меня пополам.

И страха. Я не смогла сказать про страх, что Дарис сделает мою жизнь кромешным кошмаром, пользуясь своей властью. Ко мне иногда приводили тронувшихся рассудком бывших рабынь, сумевших сбежать с торговавших с Пар-оолом судов черноторговцев и переплыть Живое море. Благодаря этим сломленным женщинам я узнала, что если мы показываем кому-то сильнее себя, что готовы к плохому к себе отношению, то это зачастую толкает их на предложенный путь. Получается, что своим предположением мы не только даем разрешение, но даже подсказываем, каких условий для себя ждем. Так, например, тема насилия может перестать быть запретной даже у того, кто смущался взять женщину против воли — стоит бедняжке в плену попросить ее не насиловать, и укравший ее пират понимает, что именно насилие является для нее нормой, — нормой, его устраивающей. Никакого поиска, никаких размышлений о правильном или неправильном: жертва уже готова ко всему.

Я не хотела давать ему подсказок. Не была готова ко всему. Поэтому я сжала зубы и промолчала.

–Потому что ты очень хорошая, — неожиданно нежно ответил Дарис. — Давай бросим это. Знаю, звучит невыполнимо, и все же предлагаю заключить еще одну маленькую сделку: я не грызу себя, ты не грызешь себя.

–Звучит не слишком честно, — отозвалась я. — Ты в ней приобретаешь меньше, чем я, ведь ты и так не виноват.

–А в той сделке, на которую я вынудил тебя, разве не приобрел я больше?

Я понимала, о чем он говорит, но, сама не зная зачем, изобразила удивление, всем своим видом показывая, что жду пояснений. Дарис неспешно приблизился, сел на край тюфяка и взял меня за руку. Ладони его были большими, теплыми. Сейчас его касание не было ловушкой. Руки я не отобрала, не понимая, какие чувства теперь рождаются во мне в ответ на его прикосновения. Некстати вспомнилось, как эти самые руки ласкали меня недавно, и как сладко и невыносимо это было. Я возблагодарила судьбу, что мы находились в темном подземелье, и что свеча чадила, почти не давая света — так он не мог увидеть моих горящих щек.

–Я ведь обманул тебя тогда, Илиана. — Теперь он произносил мое имя, не растягивая гласные. — Эта клятва не была помолвкой, шепчущие не делают подобной глупости, и уж тем более нет в ходу таких традиций. Я читал о клятвах на крови в книгах моей матери и, возвращаясь в Пар-оол, уже в деталях обдумал этот план. Я хотел, чтобы у тебя не было шанса мне отказать, и считал, что это обернется нам на пользу. То, что я пошел на такой шаг — вот самое ужасающее последствие твоего влияния на меня.

–Ужасающее, — шепотом повторила я, пытаясь уложить в своем сознании это слово. — Ты можешь ведь просто освободить меня? Есть же способ?

Он поднял мою руку и поцеловал ладонь — совсем не страстно, скорее, как-то задумчиво. И снова я не решилась отнимать у него руки. Сейчас, за его рассуждениями, которых я не могла услышать, решалась моя судьба: отпустит или не отпустит.

–Все сложнее, — наконец, произнес Дарис. — Я узнал тебя, Илиана. Я не понимал, что вижу и слышу, все это не слишком интересовало меня, но сейчас иначе. Когда я проснулся, то сначала подумал, что ты внушила мне любовь. Но я продолжаю чувствовать ее. Она живая. Я держу тебя за руку, и мне кажется, что ничего естественнее быть не может. Я хочу согреть тебя. Не только спасти, а залечить раны, которые должна была оставить эта история на твоей душе. Хочу сделать счастливой. Если бы не любовь, да, я бы просто разорвал связь.

–И? — Мне было страшно дышать. Сердце колотилось, как будто молот ударял в наковальню.

–И я не могу вернуть тебе клятву, Илиана. Вот что ты сделала со мной. Я не могу.