Из мрака с любовью

Эльшан Таривердиев

Напрочь забытая семейная история. Не осталось ни участников, ни свидетелей повествующих событий. Известен был только финал. Основные события с позволения потомков семьи N являются вымыслом автора. События происходят в дореволюционном Баку.

Часть 5

Ханская комната в ханском дворце

Положив ногу на ногу, в богатом персидском халате, с кальяном в руках, Мамедхан восседал на венецианском диване-троне, стоящем на большом персидском ковре, в просторной комнате, обставленной венецианской же мебелью с яркой обивкой. Глаза отпрыска ханского рода задумчиво скользили по стенам, на которых висели картины неизвестных европейских художников.

Запылившие вследствие небрежного ухода средневековые кольчуги, щиты и сабли говорили о принадлежности рода Мамедхана к военачальникам ханского войска.

Дым от кальяна частично заполнил комнату, поднимаясь вверх, к потолку, и почти скрывал голову хана. Упитанного мужчину с детским лицом и длинными черными усами называли по-разному: друзья — Мамедханом, прислуга и те, кто хотели угодить, — просто ханом.

Тяжело вздохнув, Мамедхан, закашляв, потянулся за недопитой чашкой кофе и, найдя его холодным, стал шарить рукой по столику перед диваном в поисках колокольчика, пожелав вызвать прислугу. Не найдя оного, хан истошно закричал.

***

Никто не отозвался.

— Подлые людишки! — выругался мужчина. — Совсем не уважают, сволочи! Вот не заплачу́, будете знать, как бездельничать!

В дверь постучались.

— Входите! Где вас носит? — Мамедхан решительно приподнялся, намереваясь отчитать прислугу.

— А, это ты… Входи, присаживайся.

Увидев на пороге приказчика — пожилого мужчину, хан плюхнулся обратно на мягкий диван.

— Ты мне ответь, где прохлаждаются эти проходимцы работники? Зову уже как час, а в ответ — тишина…

Приказчик в нерешительности помялся и, собравшись с духом, ответил:

— Хан! Я им вот уже месяц как не плачу́. Вчера ушел последний — садовник…

— Ты шутишь? Тогда кто утром мне кофе подал? — изумленно спросил хан.

Приказчик ухмыльнулся и тихо ответил:

— Это был я…

Мамедхан нервно потер обе щеки и, задумавшись, спросил:

— И давно мы так живем? Неужели все так плохо?

— Хан! Я вашему отцу в Петербург давно пишу о финансовых трудностях.

— Я не в курсе — ни сном ни духом не ведаю о делах отца, — Мамедхан замотал головой. — Ты же знаешь, всеми делами занимался отец, царствие ему небесное…

— Теперь знайте: все… Да неважно… — смело заметил приказчик. — Мы продали все прибрежные участки!

— Как? А что с нашим домом на набережной? Надеюсь, здание осталось за нами?

Приказчик выдавил чуть слышно:

— И здание ушло…

Мамедхан поднялся на ноги и застыл, словно памятник.

— Хан, и это еще не все… — пожилой мужчина со страху стал как будто меньше ростом и у́же в печах. — И этот дом отойдет, если за пару недель не внесем деньги по закладным.

Хан от полученной вести схватился за сердце и практически рухнул на свой венецианский диван.

В комнате воцарилось молчание. Мамедхан держал паузу, пытаясь «переварить» новость. Потом медленно подался вперед и, закрыв руками лицо, спросил у приказчика:

— Так сколько надо денег?

— Две тысячи золотыми рублями, — ответил приказчик.

Хан откинулся к спинке дивана и обреченно ответил:

— Я нищий и вдобавок бездомный…

В следующее мгновение Мамедхан вскочил с места и нервно заходил по комнате.

— Придумал! — вскрикнул мужчина. — Мы продадим всю мебель! Это же венецианская… самая дорогая.

Приказчик, прежде чем ответить, нервно потер виски.

— Мебели нет, вся оставшаяся мебель дома — в этой комнате.

— А ковры — наши, персидские — где они?

Мамедхан набросился на приказчика с кулаками. Пожилой мужчина со страху прикрылся руками.

— Ковры скупили армяне-перекупщики, — голос пожилого приказчика задрожал.

— Ты им продал наши ковры?! Ужас! Эти же все за бесценок скупают!

— Что оставалось делать? — оправдывался приказчик. — Ваш отец меня постоянно торопил: мол, шли денег — дела плохи.

Мамедхан вернулся к дивану и медленно присел.

— Ну, батюшка, спасибо тебе, удружил — так удружил: оставил кучу долгов и отправился в мир иной, упокой Аллах твою душу…

Желание хана пооткровенничать смело подхватил приказчик.

— Хан! Осмелюсь спросить: где в Петербурге можно потратить столько денег? Ведь ваш покойный отец был таким серьезным, бережливым человеком.

— Чушь какая… Кто тебе такое сказал? — «взорвалась» ханская особа. — Папашка мой был транжирой и азартным человеком. Все состояние в карты просадил. Оставил семью с голым задом. А про то, где потратить деньги… — хан мечтательно откинулся назад и продолжил: — Э-эх, дружище, ты не знаешь Петербург, в нем есть места похлеще всякого Парижа!

Пожилой приказчик недоверчиво пожал плечами и неуверенным голосом спросил:

— Хозяин, не решаюсь вас просить. Но мне бы денег немного на собственные нужды получить…

Мамедхан усмехнулся и, вывернув карманы халата, развел руками.

— Нет, нет у меня денег, ты-то это лучше всех должен понимать. Хотя… — хан осмотрелся в комнате. — Забирай одну из этих картин, продай, вот тебе и деньги. Картины дорогие, написаны лучшими венецианскими художниками.

Пожилой человек обреченно закивал головой, при этом ни разу не взглянув в сторону предлагаемых «творений».

В дверь парадного входа большого дома постучали.

Приказчик подбежал к окну, чтобы понять, кто это.

— Хан! К вам Горхмаз бек пришел.

Мамедхан схватился за голову.

— Ах да, я же с ним на сегодня договорился. Веди его сюда, другие комнаты закрой, не показывай. Если что спросит — скажи, ремонт идет. И вот что еще: завари нам свежий кофе.

— Нет кофе, хозяин. Утром последний заварил.

— А что есть? — раздраженно спросил хан.

Приказчик пожал плечами.

Отпрыск «воинственного» рода заметался по комнате.

— Где-то должна быть начатая бутылка шампанского. Слава всевышнему, нашел, — Мамедхан заглянул в бутылку. — Как раз на два бокала хватит. Ну, все, дружище, веди его сюда, — хан по-дружески похлопал верного работника по плечу и выдворил за дверь.

***

— О Горхмаз, брат мой! Как рад тебя видеть! — раскрыв объятия, Мамедхан ринулся к двери.

Обнявшись, друзья прошли в комнату. Усадив гостя на свое место, Мамедхан устроился на стуле напротив.

— Мне как-то неловко… Ты — на стуле, я… — недосказав, Горхмаз привстал, пытаясь поменяться местами. — Ты же постарше меня будешь…

— Сиди, друг, на диване! Дай тобою налюбоваться, — жестом руки хан остановил юного друга. — Таких бы в Петербург побольше — красивых мужественных земляков, было бы кем гордится! А то одни эти новоявленные местные богатеи. Прут в столицу, норовят взятками проблемы решить. Многие толком русского языка не знают.

— Хан, о ком это ты? — настороженно спросил Горхмаз.

— Неважно! — отмахнулся Мамедхан. — Другое дело — ты. Вот порешаю дела в Баку, вернусь в столицу, буду тебя продвигать как новое поколение национальной аристократии.

Горхмаз, засмущавшись, сморщил лицо.

— Напрасно ты так реагируешь, — не согласился ханский отпрыск и категорично замотал головой. — Ты полагаешь, что я в Петербурге ни на что не способен? Ошибаешься и даже обижаешь. У меня много весомых знакомых, и даже кое-кто из них имеет отношение ко двору императора…

После последних слов Горхмаз сбросил с лица улыбку и выпрямился.

Заметив серьезный вид юного друга, Мамедхан вошел в раж.

— Ты думаешь, в Петербурге жить легко? Чтобы быть успешным, знакомства нужные приходится искать. Там без денег ничего просто так не решается. Всем деньги нужны, но не у всех принимают…

Мамедхан пальцем повел вокруг своего упитанного лица. — Лицом надо выйти — происхождение иметь. А то эти… наши… — хан пренебрежительно махнул рукой в сторону улицы.

— Будет тебе, хан. Все мы разные, никто не виноват, что лицом не вышел, — Горхмаз постарался сменить тему, и ему это удалось. — Лучше расскажи, как родители поживают? Что от них слышно?

— Все у них прекрасно, в Лозанне отдыхают. Отец хотел вернуться, посетить наши дома на побережье, как-никак — родовые поместья. Но прихворнул, решили приехать попозже — так будет лучше.

— Дай бог им здоровья, нашим старшим, — почтительно заметил Горхмаз.

И Мамедхан без зазрения совести повторил за Атабековым-младшим:

— Дай бог им долгих лет жизни.

— Хан! Почему в доме так тихо, даже прислуги не заметно, — удивившись тишине, спросил молодой Атабеков.

— Да я тут ремонт затеял к приезду родителей, потому-то прислугу и отпустил — на время, — слукавил ханский отпрыск и, не моргнув глазом, продолжил врать: — Вот, думаю, под старость перебраться в Баку и окончательно обосноваться на земле предков. Хотя воздух тут паршивый — не то что в Лозанне…

— Ну что ж теперь, мы дышим — и ничего, не умираем! — Горхмаз в очередной раз деликатно смягчил невежество хана, в чем последнему уже отказало чувство меры.

— Хан! Какие у тебя на сегодня планы? — спросил Горхмаз, но, заметив, что Мамедхан его не слушает, с интересом рассматривая ковер под ногами, переспросил: — Мамедхан! Родители тебя сегодня приглашают на обед. Как ты на это смотришь?

— Прекрасно! Давно хочу познакомиться с ними, — встрепенулся от радости хан, торопливо перебирая в голове варианты продажи персидского ковра. — Но мне необходимо время. Знаешь, надо привести себя в порядок: навести марафет, дать поручение слуге выгладить форму.

— Да, конечно, не торопись, мы пришлем за тобой экипаж.

Пожав хану руку, Горхмаз направился к двери.

— Вот еще что, друг! — окликнул Мамедхан Горхмаза. — Ты мне можешь порекомендовать дельного человека — надо мебель старую распродать, место для новой освободить.

— Конечно! Есть у меня на примете человек, Логманом зовут. Да ты его видел в порту — он нам чемоданы помог поднести.

Мамедхан сморщил лицо и замотал головой.

— Да тут каждого и не упомнишь, притом в каком-то порту…

Атабеков-младший в очередной раз снисходительно улыбнулся, попытался не заметить снобизма ханского отпрыска.

— Переговорю с парнем и пришлю, сами договоритесь.

— Спасибо, друг! Жду не дождусь познакомиться с твоими родителями, — взяв за плечи Атабекова-младшего, Мамедхан широко улыбался.

— Не помню, я говорил тебе или нет… У меня есть сестра, она также желает с тобой познакомиться. Любительница поговорить о науке, всяких заморских странах…

Упомянув о сестре, Горхмаз постарался выглядеть достойно — не выказать ни словом, ни жестом особого рвения познакомить друга со своей сестрой.

— Непременно познакомлюсь. Уверен: она достойна имени своего благородного рода.

Проводив Атабекова до парадного выхода, хан отправился осматривать пустые комнаты отцовского дома. Переходя от одной к другой, Мамедхан каждый раз тяжело вздыхал, предчувствуя скорую утрату родового гнезда.

***

Хосров торопился обратно — туда, где последний раз видел девушку в сиреневом плаще. Подойдя к месту встречи, парень пристально посмотрел вперед, стараясь охватить взглядом улицу как можно дальше и шире. Девушки нигде не было, и это приводило его в смятение.

Он ускорил шаг, затем побежал, то и дело сталкиваясь с прохожими. Дыхание сбилось, в боку закололо… Хосров остановился, чтобы отдышаться, продолжая, насколько позволял его рост и слепящее глаза солнце, всматриваться вдаль.

Парню повезло: в конце улицы яркие лучи осветили знакомый женский силуэт. Солнце всегда предвещало ее появление… Позабыв об усталости, Хосров из последних сил ринулся вперед. Однако, добежав до конца улицы, он снова потерял из виду прекрасную незнакомку…

Осмотревшись, Хосров вдруг увидел большой магазин с вывеской на незнакомом языке. Как ни странно, он тут же почувствовал облегчение, ибо был уверен, что та девушка, за которой он бежал, направлялась именно к этому магазину.

Хосров с опаской подошел к витрине, но зайти внутрь помещения не решился. Прижавшись лицом к стеклу, попытался найти знакомый силуэт…

Посетители магазина были одеты в такие же красивые одежды, что и девушка в сиреневом. Однако чаще других среди посетителей ему на глаза попадались мужчины в форменных кителях — и это сразу же выдавало в них «технарей». Хосров был уверен, что именно такие молодые мужчины могут интересовать девушку его мечты.

Сам он, разумеется, был одет далеко не подобающим образом, и неуверенность в своем внешнем виде сдерживала Хосрова в желании войти в магазин.

Впрочем, когда он ранее попадал в подобные обстоятельства, каждый раз начиная мысленно винить себя за недостатки, злиться, то… неожиданно принимал непоколебимое решение действовать. Так и тут.

Хосров решительно подтянул ремень и вошел в магазин. Заведение оказалось книжным магазином, у стен которого стояли стеллажи с множеством книг в роскошных переплетах. Юноша страстно любил книги и потому тут же стал жадно рассматривать необычный интерьер. И вдруг он увидел ее…

Незнакомка стояла у прилавка, рассматривая какую-то книгу. Продавец что-то говорил ей на иностранном языке — очень певучем, изящном, звучащем, словно волшебная мелодия. Она отвечала…

На лице молодого человека появилась довольная улыбка, он испытывал чувство гордости за девушку в красивом платье, умеющую говорить на таком мелодичном языке. Ведь это она, и только она, теперь безоговорочно владела его сердцем! Безумное желание обладать ею вызвало у парня крамольную мысль завладеть незнакомкой… С этого момента Хосров только и думал о том, что кто-то может причинить ей зло, и перебирал в уме варианты, как защитить его «собственность», которую он уже считал неприкасаемой.

Продавец подвел девушку к отдельно стоящей витрине и извлек из-под стекла тяжелую книгу в толстом переплете.

Расстояние не позволяло Хосрову рассмотреть, что это была за книга. Единственное, что он понял, — фолиант был большой и с красивыми иллюстрациями.

Из-за страха нечаянно нанести вред книге юная особа с особой осторожностью перелистывала страницы. И то, как она это делала, приводило Хосрова в крайнее изумление. Он наслаждался движениями ее прекрасных рук…

Книга была слишком тяжелой для юной хрупкой особы, и хозяин книжного магазина любезно предоставил в помощь девушке молодого человека приятной наружности.

Расплатившись, незнакомка в знак признательности одарила работников книжного магазина чарующей улыбкой и вместе с помощником, который нес ее книгу, вышла на улицу.

Выждав немного, Хосров направился следом. Старясь не потерять парочку из виду, он неотрывно следил за общением девушки с парнем из магазина. И порой ему казалось, что тот как-то уж слишком жадно разглядывает девушку и особенно — ее руки…

В Хосрове вдруг вспыхнуло жестокое пламя ревности — дыхание сбилось, к лицу прилила кровь… Полон решимости, юноша ускорил шаг…