Из мрака с любовью

Эльшан Таривердиев

Напрочь забытая семейная история. Не осталось ни участников, ни свидетелей повествующих событий. Известен был только финал. Основные события с позволения потомков семьи N являются вымыслом автора. События происходят в дореволюционном Баку.

Часть 4

Не отводя глаз…

— Надоело! Сколько же в них отверстий?! — возмутился Исрафил бей и продолжил шнуровать свои сапоги английского офицера, купленные в порту.

— Вероятно, эти вояки-англичане такую обувь надевают утром и ходят, не снимая, до самого отбоя, — вслух ворчал обозленный монотонным занятием старший Атабеков.

Исрафил выпрямил спину и, обреченно посмотрев на свое обременительное приобретение, тяжело вздохнул. — Ну их… выброшу, — вновь вслух произнес бек. — Пусть слуги носят, эти сапоги меня изведут!

Хумай остановилась в проеме двери в гостиную и мило подняла брови:

— Ата (отец. — Прим. авт.), я помогу тебе?

— Мы же договорились, что это не женское дело, — отказавшись от услуги дочери, Исрафил продолжил шнуровать обувь. — Лучше посиди рядом со мной, а то из-за дел редко вижу тебя.

Девушка, встав на колени вопреки запрету отца, выхватила из рук родителя шнурки.

— Отец, я не могу видеть, как ты мучаешься каждое утро, — Хумай проворно завела шнурок в отверстие сапога. — Позволь мне этим заниматься. И прошу, не запрещай мне это делать. Я хочу иметь возможность заботиться о тебе и маме. И еще, я хочу научиться выполнять хоть какие-нибудь обязанности…

— Дочь моя, что ты такое говоришь, — по-доброму возмутился Атабеков. — Ты у меня всегда должна ходить в беззаботных барышнях и, выйдя замуж, оставаться таковой — это прямая обязанность твоего будущего мужа.

Хумай подняла глаза на отца, очевидно, желая возразить.

— Не хочу беззаботной жизни, хочу посвятить себя интересному делу, чувствую в себе желание учиться и учить других.

— Замужество — не для этих занятий, — возразил отец, — ты — будущая жена, мать. Для каждой женщины это главное занятие в жизни.

Хумай улыбнулась и продолжила шнуровать отцовскую обувь, но на душе девушки скреблись кошки — хотелось, не согласится, спорить с дорогим ее сердцу человеком. Но подобное никогда между отцом и дочерью не присутствовало — не было ни ссор, ни обид.

Исрафил бек, как любящий отец угадал мысли дочери и, погладив Хумай по голове, нежно продолжил:

— Не обижайся на отца. Я желаю тебе всего самого лучшего, твои мнение и желания важны для меня и дороги, но как быть с замужеством? Или ты не думаешь о нем?

— Думаю. Но… не тороплюсь. — Хумай смущенно опустила глаза, однако, чуть поразмыслив, так же смущаясь, добавила: — Мое сердце еще никого не видит.

— Умница моя! — восторженно произнес Исрафил и нежно обхватил руками голову дочери. — Правильно думаешь, вернее — чувствуешь. Я так же твою маму выбрал: сердце подсказало. Жди и не торопись. Я тебе в этом помогу и не допущу, чтобы некто недостойный тебе сердце разбил. Ты самое ценное, что у меня есть.

Дочь прильнула к отцу и широко улыбнулась.

***

— Ну конечно… самое ценное в жизни! А мы, по-вашему, с сыном тут ни при чем… — на пороге гостиной, скрестив руки, стояла Солмаз ханум.

— Подслушивать нехорошо, — шутливо заметил супруг.

— Я и не собиралась. И нарушать такую нежную идиллию дочери с отцом — тоже…

Хозяйка дома прошла в гостиную и устроилась в мягком кресле.

— Ну, и что решили? До чего договорились? — игриво спросила близких Солмаз.

Хумай посмотрела на отца в ожидании, что на этот многозначительный вопрос ответит именно он.

— Это наш секрет! — решительно заявил Атабеков. — Секреты бывают не только между матерями и дочками, но и мы, отцы, имеем право на секреты, поскольку ко всему имеем отношение…

— Я не против секретов, — спокойно заявила Солмаз. — Все равно чуть позже ты сам все расскажешь, дорогой супруг.

Хумай метнулась к матери и, присев рядом, обняла ее колени.

— Нет никакого секрета… Я сказала отцу, что мое сердце никем не занято и пока никого не чувствует.

— И что на это ответил отец? — Солмаз склонилась над дочерью и так же нежно погладила дочь по голове.

— Он сказал — не торопиться. Ждать, когда подскажет сердце.

— Хорошее пожелание, — не без иронии заметила Солмаз и бросила строгий взгляд на мужа. — А как быть с возрастом, сколько ждать того, кто найдет отклик в твоем сердце?

— Недолго, мама, совсем чуть-чуть, — шепотом отозвалась Хумай. — Только налюбуюсь на звезды — и сразу выйду замуж!

Девушка схитрила: перевела тему замужества в другую сферу.

— Звезды? Опять звезды? — воскликнула Солмаз. — Хорошо придумала! Хочешь увести нас от темы и напомнить отцу об его обещании?

— Я не забыл! — громко обозначил свое присутствие Исрафил бек. — Будь уверена, дочь моя, сегодня же зайду к Цемахам и поговорю о твоей вещице. Только вот незадача: как и где ты будешь наблюдать за звездами?

— Поднимусь на крышу с братом, — с трудом скрыв восторг, откликнулась Хумай. Обрадованная согласием отца, она светилась от счастья, у нее сверкали глаза.

— Нет, поднимешься на крышу со мной, мне самому интересно, что за диковина этот телескоп?

— Исрафил, разве подобает добропорядочной девушке по ночам по крыше ходить? — Солмаз, нахмурив брови, строго смотрела на мужа.

— Пусть кто-нибудь в Баку посмеет заикнуться о добропорядочности моей дочери — дело будет иметь со мной и моим кинжалом! — Исрафил ухватился за ремень, на котором не оказалось кинжала, но мужчина попытался изобразить его присутствие: получилось забавно.

Жена с дочерью рассмеялись.

— Дорогой, ты его давно не носишь, даже не знаешь, где сейчас твой кинжал хранится, — насмешливо покачивая головой, заметила Солмаз.

— Ты права, и зачем он мне на промыслах? Хотя порою так нуждаюсь в нем, особенно, когда приходится разбираться с работниками, поставщиками и прочей братвой. Кстати, что слышно от Горхмаза: гостей, когда ждать?

Солмаз еле заметно кивнула головой мужу, поняв, о каком госте идет речь.

О том же госте догадалась и Хумай и, не подавая виду, вновь принялась шнуровать сапоги отца. Незримый гость не покидал сознание девушки с того дня, когда она впервые услышала о затее родителей познакомить ее с молодым человеком. Интерес к образу юноши, получившему блестящее образование в большом европейском городе, рождал мысли о долгих увлекательных встречах и беседах, но не более…

***

— Ну, все готово! — гордо объявила девушка, завязав твердые узлы на одном и другом сапогах отца.

— Спасибо, дочь! — Исрафил бек, возрадовавшись, поднял руки вверх, а после полез зачем-то в карман. — Вот тебе за это пять императорских рублей, купи себе, чего пожелаешь!

Дочь, выхватив купюру из рук отца, радостно закружилась в танце.

— Если так будет каждый раз, дорогой супруг, ты разоришься, — любуясь изящными танцевальными па дочери, обратилась Солмаз к мужу.

— Готов хоть каждый раз так радовать ее. Ради кого живем — ради них, детей, — Исрафил бек поддержал танец дочери, похлопывая в такт ладонями.

— Как с деньгами поступишь? Куда отправишься? — спросила Солмаз, желая узнать планы дочери.

— В книжный магазин, — крепко сжимая в руках деньги, восторженно объявила Хумай. — Хочу купить книгу по астрономии.

— Браво! Сразу видно — моя дочь, знания — прежде всего! — Исрафил бек посмотрел на жену с гордым видом.

Солмаз, улыбаясь, кивнула головой. Согласие на поход в книжный магазин было получено.

Юная особа, расцеловав родителей, подбежала к балконной двери и резко оглянулась на мать:

— Я только посмотрю, как одеться. Можно?

— Можно, только покрой голову платком, — наказала мать, остерегаясь взглядов завистливых и болтливых горожан.

Накрыв голову традиционным тончайшим платком, Хумай настороженно ступила на балкон.

Морской ветерок трепал ее каштановые кудри, выбившиеся из-под платка, яркое солнце принуждало щурить глаза, но эти обстоятельства не препятствовали ее желанию любоваться городом и морем. От мысли, что она на балконе, на виду у всех, Хумай чувствовала себя неловко, но при всем этом оставалась грациозной и могла сама стать объектом восхищения.

***

Хосров проснулся рано, но еще раньше проснулся Агарагим, а до него — хозяйка дома Парвана. Родители разошлись по разным делам: кто — открывать лавку, кто — готовить еду на утро.

Хосров разглядывал себя в зеркале. Так долго он никогда не задерживался перед зеркалом. Внешность — последнее, что его интересовало.

Это заметила мать и приятно удивилась:

— Надень новую рубашку, — предложила сыну Парвана. Мать заботливо протянула свежевыстиранную одежду. — Старайся, почаще менять рубашки. И еще тебе надо подстричься, будешь выглядеть аккуратно. — при этом Парвана нежно коснулась волос сына.

Хосров перехватил ее руку, не желая чувствовать прикосновения родного человека.

— У тебя исчезли синяки, — задержав руку матери, Хосров поднес ее к щеке.

Парвана попыталась вновь погладить сына по голове.

— Не надо, мама, я этого не люблю, — сказал, как отрезал, Хосров.

— Сам же любишь быть нежным, — заметила Парвана, умиленно улыбаясь.

— Не знаю… Не хочу… Не нравится… И я — больше не ребенок! — Хосров осекся. — Я рад, что руки зажили. Ты просто слушайся отца и не перечь ему.

— Сынок, я тоже человек и, как все люди, на все имею свое мнение, — возразила Парвана и протянула сыну гребешок.

— Нет, не требуется, и так сойдет!

— Тогда зачем тебе новая рубашка, раз тебе безразлично, как волосы лежат?

Поразмыслив, парень выхватил у матери гребень и развернулся к зеркалу.

Наспех пригладив волосы, Хосров огляделся и, заметив, что мать занята домашними делами, извлек из-под ковра некий предмет и тут же спрятал в карман.

— Что прячешь? — заметив его действия, спросила мать.

— Да так… Просто вещь…

— Покажи! Не прячь от матери, я все твои вещи знаю, — настойчиво потребовала Парвана.

Сын виновато полез в карман и извлек тонкий кожаный ремень.

— Хороший мужской ремень, — оценила женщина. — И выброси этот постыдный шнурок, которым ты подпоясан! Дай мне, сама выброшу!

Хосров протянул матери веревочный поясок и тут же забыл про него, с радостью примеряя настоящий, кожаный.

Парвана смотрела на сына и радовалась внезапным изменениям в его сознании. И еще ей было по душе, что навязанные ему отцом представления о жизни переосмысливаются и отмирают.

— Куда так прихорашиваешься? — не без любопытства спросила Парвана.

— У меня занятия в медресе́ (религиозная школа. — Прим. авт.).

— Разве по субботам ты учишься? — усомнилась мать, загадочно улыбнувшись.

— Сегодня у нас встреча с паломниками из Мекки.

— Это будет хорошая встреча, раз ты так туда стремишься.

Прибрав шнурок от мешка в карман, Парвана вышла из комнаты.

Хосров бросил настороженный взгляд вслед матери. В душе корил себя, что не до конца был честен — ни перед матерью, ни перед Богом. Девушка из его ведения не давала ему покоя, и именно она стала причиной изменений его привычного распорядка жизни. Мысли юноши были заняты только ею. Он осознавал, что его новое увлечение сильнее прежнего.

***

— Куда собрался? — спросил Агарагим сына.

Хосров стоял перед отцом, вытянувшись стрункой. Закусив губу, парень обдумывал ответ. Его терзало сожаление, что не ушел незамеченным.

— Еще раз задам вопрос: куда?

Но Агарагиму не дали досказать.

— В медресе он уходит, — послышался хладнокровный голос Парваны.

Женщина незаметно прошла в дукан и стала свидетелем жесткого допроса ее сына.

Агарагим медленно развернулся в сторону жены и недовольно сморщил лицо.

— Смотрю, у тебя голос прорезался? — злобно затянул лавочник. — Молчи, когда мужчины говорят! Или показать тебе, кто тут чего стоит?

На слове «показать» Хосров строго поднял глаза на отца, тот это заметил.

— Что? — в очередной раз протяжно произнес хозяин дукана. — Смотрю, ты осмелел, или тебе эту безродную нищенку жалко?

Хосров не ответил, но и глаз от лица отца не отвел. Подобное поведение парня проявилось впервые, и это был вызов, почти протест.

Парвана неотрывно наблюдала за общением отца с сыном и понимала, что в сознании ее чада что-то изменилось, и притом — в лучшую сторону. Женщина была готова защищать это лучшее, если лавочник решит здесь и сейчас перейти черту.

Вдруг, Агарагим резко посмотрел на жену и понял, что женщина, как никогда, полна уверенности в себе и ничего не боится, так же, как их сын. Лавочник взял паузу и решил временно отступить, чтобы разобраться, в чем дело.

— Хорошо! На сегодня я тебя отпускаю, можешь бежать к своим святошам, — Агарагим был полон пренебрежения и сарказма. — Завтра поедешь в порт к Логману, надо товар привезти. Все! — лавочник пренебрежительно махнул рукой в сторону выхода и развернулся лицом к жене.

Хосров, оглядываясь на отца с матерью, поплелся к выходу, но сердце его было не на месте — он беспокоился за мать.

— Уходи! А то передумаю, — сидя спиной, выкрикнул лавочник, адресуя угрозы сыну.

Беспокойство Хосрова за мать слегка утихло, когда в дукан зашли первые посетители. И он не ошибся. Завидев клиентов, хозяин дукана вскочил с места, позабыв о желании наказать непокорную жену.

***

Распрощавшись с клиентами, Агарагим вернулся за прилавок — спрятать деньги. Положив их в укромное место и распрямив спину, лавочник в недоумении застыл на месте: на прилавке лежал… аккуратно сложенная веревка от мучного мешка.

Почесав голову, Агарагим взял вещь в руки и, внимательно осмотрев еще раз, направился в торговый зал. Дойдя до мешка с мукой, остановился и после недолгого раздумья сунул веревку себе в карман.

***

Хосров шел по улице крадучись, постоянно осматривался. Казалось, он пытается что-то вспомнить и не заблудиться. Баку он знал неплохо, но сегодня волновался, вел себя словно приезжий в чужом городе.

«Виноградник, виноградник», — как завороженный, бубнил он себе под нос.

Через какое-то время, изрядно вспотев, остановился и снял тюбетейку.

«Почему я такой глупый, в двух соснах запутался? Почему найти не могу?» — Хосров корил себя и был близок к мысли вернуться домой.

И тут знакомый звук привлек внимание молодого человека. Он поднял голову. Над его головой мягко шелестели виноградные листья, а чуть выше нависал балкон из белого камня.

Хосров опустил голову и широко улыбнулся. По телу пробежала мелкая дрожь — страх растерянности отступал, и он еще раз поднял голову, чтоб убедиться, что нашел то самое место и не ошибся.

Вдруг его ослепили яркие лучи солнца. Парень прикрыл глаза и, когда открыл их заново, увидел на озаренном солнцем балконе молодую девушку, скрывшую свой лик тончайшим, почти прозрачным платком. Солнце продолжало бить в глаза, но Хосров не замечал этого, он продолжал неотрывно в восхищении смотреть на незнакомку.

***

…Хумай вернулась обратно в гостиную и закрыла балконную дверь.

— Можно, я пойду? Стоит чудная погода! — радостно спросила родителей девушка.

— Конечно, иди. Я приставлю к тебе охрану, — обеспокоился Атабеков-старший.

— Отец, можно без этого… Я ведь только в книжный магазин — и обратно.

— Пусть идет одна, нам работники понадобятся дома, — вмешалась Солмаз, бросив на мужа полный нежности взгляд. — Нужно провести дома некоторые приготовления. Я все же полагаю, что нас сегодня посетят гости.

***

Хосров ходил вдоль улицы и то и дело поднимал глаза вверх, к балкону, в надежде на повторное явление там ангела в женском обличии — причину его новых грез. Парень был крайне доволен собой, ибо ему удалось найти, дождаться и увидеть ту, о которой думал все эти дни. Пребывая в состоянии сильной эйфории, ему было все равно, сколько времени придется провести рядом с ее домом, чтобы еще хотя бы раз увидеть девушку.

Яркое солнце напомнило о себе. Хосров, почувствовав некоторый дискомфорт, решил поискать прохладное место. Перейдя улицу, он устремился в тень виноградника.

***

Хумай, распрощавшись у входной двери с прислугой, вышла на улицу. Хорошая погода вызвала на ее лице милую улыбку. Легкая шляпка, декорированная мелкими цветками сирени, была в тон ее изящному приталенному плащу сиреневого же цвета. Руки, покрытые тончайшими перчатками, тоже были сиреневыми. Легкие сапожки из тонкой кожи облегали ее стройные ноги и делали походку особенно грациозной.

***

Хосров не успел перейти улицу, застряв на ее середине. Сердце учащенно забилось. Не отводя глаз от девушки с балкона, парень вдруг понял, что безнадежно влюбился в нее.

Истошный окрик фаэтонщика вернул Хосрова в реальность. Завороженный незнакомкой, молодой человек даже не заметил, что стал причиной дорожного затора.

***

Окрик обозленного фаэтонщика стал объектом всеобщего внимания прохожих и торгового люда. И Хумай не стала исключением, так же обратив взор на стоящего посереди улицы нескладного молодого человека.

Быстро сдернув перчатки, Хумай ринулась на проезжую часть и, ухватив Хосрова за руку, вывела из опасной зоны.

Хосров был в полной растерянности, не верил, что такое возможно, и, пока она тащила его к тротуару, неотрывно рассматривал черты лица своей спасительницы. От прикосновения ее руки по телу пробежала легкая дрожь. И последнее, что он успел рассмотреть, — была именно рука этой юной особы.

— С вами все в порядке? — услышал он как бы издалека нежный женский голосок.

Хосров, который был в полуобморочном состоянии, и видел, и слышал все будто в тумане, не смог вымолвить ни слова. Он хлопал глазами, испытывая чувство стыда и неловкости. А желая привести в порядок свою одежду, в первую очередь ухватился за свой кожаный ремень.

Заметив старания Хосрова, девушка поправила ворот его рубашки, от чего он вздрогнул.

— Поблагодари барышню, невежда! — кто-то из прохожих сделал Хосрову замечание.

Юноша безмолвствовал и продолжал нервно мять руками свой новый ремешок.

— Не стоит, пустяки… Я рада, что он в порядке, — вежливо заметила Хумай и, улыбаясь, отошла от Хосрова.

Молодой человек смотрел вслед удаляющейся Хумай и понимал, что никогда не видел прежде таких прекрасных женщин, не знал, какими красивыми могут быть женские лица и изящными их тела.

***

Хосров бесцельно шел по улице, злясь на себя, затем резко ускорил шаг. Его раздражало то обстоятельство, что он проявил нерешительность и не заговорил с красивой девушкой, а теперь, должно быть, она его не запомнила и скоро забудет.

Последняя мысль заставила его остановиться…