Безупречный

Элси Сильвер (2022)

Правило простое: следить, чтобы мой подопечный не наделал глупостей. Ну и не влюбиться в него. Ретт Итон — профессиональный наездник на быках и настоящая знаменитость в мире родео. Вернее, был ею до тех пор, пока сам же не уничтожил свою репутацию парой скандальных выходок. Его агент, а по совместительству мой отец, решает взять жизнь ковбоя под полный контроль. Привести имидж звезды в порядок придется… мне. Несмотря ни на что, я намерена выполнить просьбу отца, а потому не собираюсь поддаваться обаянию пусть и симпатичного, но грубого парня, к тому же известного своими постоянными интрижками. Хотя порой мне кажется, что образ нахального ковбоя — лишь маска, которую Ретт старательно надевает каждый день. Ему не нужна нянька, мне — лишние проблемы, поэтому мы не станем нарушать установленные границы. Репутация Ретта явно не выдержит новых ударов, как и мое уже и без того израненное сердце. Боюсь, удержать этого наездника в узде будет не так уж и просто.

8

Саммер

Папа: Он ведет себя как придурок?

Саммер: Нет.

Папа: Ты бы сказала мне, если бы вел?

Саммер: Тоже нет.

Папа: Саммер, если тебе понадобится поддержка,

просто скажи мне. Я могу послать Габриэля.

Саммер: Его даже не так зовут. И вообще

я выросла рядом с тобой. Я умею

обращаться с придурками.

Ненавижу эту жизнь.

Забудь, что я это сказала.

Папа: Уже удалил.

Сплю я очень плохо. Все остроумные реплики, которые я хотела бы сказать Ретту прошлой ночью, проносятся у меня в голове, как бегущая строка на новостном канале.

Он взволновал меня. Я позволила ему вывести меня из себя, хотя мне не следовало этого делать. Я ушла, сделав вид, будто я хозяйка положения, но все, чего мне хотелось, — пнуть его по ноге. А это было бы чертовски больно, потому что все в Ретте Итоне жесткое, подтянутое и словно высеченное. Он не перекаченный, но в хорошей форме. Телосложение пловца: достаточно сильное, но не громоздкое.

И, может быть, именно поэтому я так взволнована. Было забавно, будучи подростком, смотреть с сердечками в глазах на рекламную копию Ретта во «Вранглерах», но видеть его раздетым сейчас — нет. Это сложно.

Мне явно есть над чем поработать, вот почему я надеваю свои любимые леггинсы, спортивный бюстгальтер и свободную футболку. Быстрый поиск в телефоне выявил один из вариантов, и я отправляюсь в городской спортзал.

Я иду по коридору, конский хвост развевается за моей спиной, когда я с гордо поднятой головой вхожу на кухню, стараясь не вспоминать, как свет играл на каждой выпуклости на теле Ретта прошлой ночью: тени между каждым четко очерченным изгибом живота, впадинка на его шее, эта идеальная V-образная мышца, направляющаяся к другой голове…

Что за чертов придурок.

И отец этого придурка уже сидит за столом, потягивает кофе и читает газету.

— Доброе утро. — Харви улыбается мне. — Ранняя пташка, да?

— Да. — Я беру кружку и наливаю себе кофе, чувствуя себя как дома. Прямо сейчас мне отчаянно нужно немного кофеина. — Всегда была такой.

— Я тоже, — говорит Харви мне.

Проходя мимо холодильника со своим кофе в руке, я замечаю там фотографию, прикрепленную магнитом в форме лошадиной головы. Миниатюрная блондинка улыбается в камеру рядом с самой блестящей черной лошадью, которую я когда-либо видела. На девушке черная с золотом форма жокея, а на коня накинута попона из роз.

— Кто это? — с любопытством спрашиваю я Харви.

Он мгновенно улыбается в ответ. Глубоко и неподдельно.

— Это моя маленькая девочка. Вайолет. Она жокей, чемпион на скаковых лошадях. Живет недалеко от Ванкувера со своим мужем и детьми.

Я отодвигаю стул напротив, улыбаясь в ответ.

— Ты, должно быть, очень гордишься ею.

В глазах Харви мелькает печаль, но он быстро скрывает это.

— Ты и не представляешь, как сильно.

Я судорожно сглатываю. Чувствую, мне больше нечего сказать. Резко меняю тему.

— Я собираюсь в город, хочу позаниматься в тренажерном зале.

Пожилой мужчина кивает.

— Это полезно. Держу пари, ты вернешься еще до того, как Ретт проснется.

— Что ж, отлично. Если он встанет, дай ему успокоительное, пока я не вернусь.

— Он уже доставляет тебе неприятности?

— Не единой. Он просто лапочка. — Я подмигиваю Харви, и мы смеемся прежде чем вернуться к непринужденной беседе.

Я поджариваю нам с Харви по кусочку тоста, и его, кажется, очень забавляет тот факт, что я готовлю ему завтрак. Когда в разговоре наступает естественное затишье, я прибираюсь, выхожу через парадную дверь и сажусь в свою машину.

В течение следующего часа я тренируюсь до тех пор, пока пот не потечет по моему телу. Клянусь, он пахнет дешевым вином. Но мне все равно. Мое сердце перекачивает кровь по всему телу, и я чувствую себя живой. Сильной. В тренажерном зале тихо. Я приседаю, пока мышцы не начинают гореть, а ноги — трястись.

Снова проезжая парадную арку ранчо «Колодец желаний», я чувствую себя значительно более здравомыслящей.

Я вдыхаю свежий утренний воздух. По пути к дому любуюсь тем, как иней на мертвой траве окрасил пейзаж в сверкающе-белый. Он быстро растает, как только яркое солнце прерий поднимется достаточно высоко в лазурном небе.

Возвращаюсь на кухню, намереваясь сварить еще кофе. За столом сидит Ретт, на вид он такой же холодный, как примерзшая трава.

— Доброе утро. — Я ухмыляюсь ему. Он напоминает мне надутого подростка, который смотрит что-то в телефоне с наигранно нахмуренным лицом.

Он хмыкает, даже не отрывая глаз от экрана.

Что ж, пока все идет отлично.

— Кто помочился в твои «Шреддиз^[21]», Итон? — спрашиваю я, ничуть не смущенная грубостью Ретта, потому что кофе уже приготовлен и ждет меня. Остальное — мелочи в жизни.

— Все.

Я фыркаю.

— Звучит восхитительно.

Ретт рычит и бросает свой телефон с такой силой, что тот проезжает почти всю длину столешницы.

— Очень смешно, да? Я только что потерял еще одного спонсора. Ты думаешь, все, над чем я работал последние десять лет, кружа по стадиону, — какая-то шутка?

Я поворачиваюсь и смотрю на него. Очевидно, что сегодня утром мы не будем язвительно подшучивать. Ретт действительно расстроен.

— Я не нахожу это даже отдаленно забавным.

Он ставит локти на стол и прячет лицо в ладонях, грива волос падает занавесом и скрывает его эмоции.

Я порывисто вздыхаю, подходя ближе, и отодвигаю стул рядом с ним, а не напротив. Ретт по-прежнему не поднимает глаз. Он явно пробует какую-то технику глубокого дыхания, со свистом выдыхая воздух из ноздрей.

С громким стуком ставлю свою керамическую кружку на стол и протягиваю руку к широкой спине Ретта. Я колеблюсь, рука трепещет, застыв в паре дюймов над его простой белой футболкой. Всерьез сомневаюсь, хорошая ли это идея — прикасаться к нему. Напоминает попытку просунуть руку между досками забора, чтобы погладить незнакомого пса: он может оказаться хорошим мальчиком, а может и укусить.

Но я слишком эмпатичная и заботливая. Я практически вижу исходящее от Ретта разочарование. Лично мне объятия всегда помогают почувствовать себя лучше, но я не буду обнимать его — в основном потому, что мне это доставило бы гораздо больше удовольствия, чем положено профессионалу. Однако нежное похлопывание по спине никогда не причиняло вреда.

Итак, я опускаю ладонь на его плечо и слегка сжимаю, Ретт вздрагивает и делает глубокий вдох, как будто я сделала ему больно.

Я останавливаюсь. Ретт не реагирует, не отодвигается, и я отвожу руку назад, проводя ладонью ниже, и поглаживаю его по лопаткам через ткань футболки.

Описываю пальцами мягкий круг, как это делал папа в тяжелые для меня дни. Тогда он сидел в кресле рядом с моей койкой и часами растирал мне спину. И он никогда не жаловался.

— В подростковом возрасте я болела. Была неудачная операция, — тихо начинаю я, позволяя себе вспомнить то время. — Я провела много времени в больнице. Мне даже казалось, что я уже никогда не покину ее. И тогда я решила всегда смотреть на вещи по-новому. Тебе интересно услышать размышления вечно оптимистичного подростка?

— Конечно. — Ретт сильнее прижимает ладони ко лбу, его голос звучит напряженно.

— Если бы это были твои последние мгновения в жизни, ты бы ушел счастливым?

Он прерывисто вздыхает и прочищает горло.

— Нет.

— Но почему? У тебя так много всего есть. Ты столького добился. Ничья жизнь не идеальна.

Ретт выпрямляется. Янтарные глаза смотрят на меня так, словно я, возможно, не такая уж и злодейка, за которую он меня принимал.

— Ты гуглила мое имя? Там все просто, — он издает грустный смешок. — Тупость.

— Да, — соглашаюсь я, мрачно кивая и убирая руку.

— Я получил электронное письмо от твоего отца с предложением выкрутить все так, якобы я пошутил о ненависти к молоку.

Откидываюсь назад, потягивая обжигающе горячий напиток и вдыхая ароматный пар. Была бы возможность заменить кислород на кофе, я бы так и сделала. Уже пытаюсь.

— Можно.

— Но я не хочу этого делать.

Я наклоняю голову.

— Почему?

Ретт всплескивает руками в отчаянии.

— Потому что это правда! Я чертовски ненавижу молоко. И это не должно быть преступлением.

У меня вырывается хриплый смех, щеки подергиваются, пока я изо всех сил пытаюсь сдержать улыбку.

— Видишь? Ты смеешься надо мной. — Ретт почесывает щетину на подбородке. Протянув палец к моему лицу, он выводит в воздухе контур буквы U. — Вот такой ты и была с того первого дня в офисе. Эта маленькая ехидная ухмылка.

— Ретт.

Он закатывает глаза и избегает любого зрительного контакта со мной, как капризный ребенок. Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь своим коленом к его.

— Ретт.

Он все-таки обращает на меня свое внимание, от его взгляда мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Ни один мужчина не имеет права выглядеть так хорошо. Темные ресницы, острая челюсть… Встряхнув головой, я снова концентрируюсь. — Я смеялась не над тобой. Я смеялась над этой ситуацией. Знаешь, что я думаю?

— Ага. Что я тупой ковбой.

Я вздрагиваю, морщась.

— Нет. Я думаю, они настолько раздули все это дело, что я просто не могу удержаться от смеха. Кого, черт возьми, волнует, что ты предпочитаешь пить? Я смеюсь, или ухмыляюсь, или что бы ты там ни думал, просто потому, что вся эта ситуация настолько оскорбительна и притянута за уши, что, если бы мне не было смешно, я бы сразу уволилась и стала личным тренером.

Ретт уставился на меня, его глаза бегают по моему лицу, как будто он ищет доказательства того, что я шучу.

— И если я слишком много думаю об этом, мне становится обидно за тебя, и я правда начинаю злиться. А я не хочу злиться.

Ретт опускает взгляд вниз на свои руки, крутит серебряное кольцо на пальце, прежде чем прошептать:

— Хорошо.

Боже, он порой и правда ведет себя как обиженный и неуверенный в себе маленький мальчик.

Я снова толкаю его в колено.

— Хорошо, — повторяю я. — Ты расскажешь мне, почему так сильно ненавидишь молоко?

— Когда-нибудь пробовала сырое фермерское молоко? — спрашивает Ретт.

— Нет.

— Ладно. Ну, оно густое, желтое и жирное, и у нас в детстве была корова, и папа заставлял нас пить по стакану каждый день, и я почти уверен, что это было на грани жестокого обращения с детьми. Теперь мысль о том, чтобы сесть и просто залпом осушить целый стакан… — Он вздрагивает. — Я никогда не был так счастлив, как в тот день, когда умерла та корова.

— Кошмар! — Я разразилась смехом. — Впрочем, это правда звучит ужасно. Признаю.

— Я действительно травмирован. — Его щека подергивается, и Ретт одаривает меня мягкой, такой настоящей улыбкой, и в моем животе словно порхают бабочки.

Ого, это что, прогресс? Похоже на то. Но пока что этот парень все еще меня бесит. Так что, возможно, я ошибаюсь.

Наверняка я знаю только то, что от меня пахнет потом и я ужасно выгляжу. Поэтому я заставляю себя встать, но не рассчитываю расстояние, и наши колени соприкасаются. Ретт опускает взгляд на них.

Я резко втягиваю воздух и тороплюсь уйти. Мне очень нужно в душ, но я останавливаюсь в дверях, обдумывая только что состоявшийся разговор. Обернувшись через плечо, я ловлю взгляд Ретта куда ниже, чем следовало бы, но он мгновенно переводит его на мое лицо. Мои щеки пылают. В конце концов, Ретт Итон только что осматривал мою задницу, обтянутую спортивными брюками.

Должно быть, поэтому мой голос звучит более хрипло, чем обычно:

— Не соглашайся, если не хочешь. И не позволяй Кипу принуждать тебя.

Ретт сжимает губы и кивает. Потом я ухожу. Собираюсь принять душ.

Холодный.

Примечания

21

Марка готовых завтраков.