Заменяющая солнце

Элейн Эванс

Эта история началась ещё в далёком 1950 году, в несравненном городе Париже. Страшная трагедия разрушила семью, оставив горе и шрамы на руках маленькой девочки. Течение времени переносит нас в Западную Вирджинию, где ещё одна героиня, светлая, ранимая художница Мария будет вести борьбу с тёмными демонами, поедающими её душу и только любовь настоящая, первая, сможет пролить солнечный свет в её мир.

Глава 4. Париж, 1950 год

Ветви магнолий обвивали парк Монсо словно настойчивая поклонница липнет к своему избраннику, и напористо, но с нежностью и некоторой наивностью вьётся вокруг его шеи, касается его лица подушечками пальцев и шепчет на ухо слова любви.

Весна стучала в каждое окошко и люди с восторгом и радостью впускали её в свои дома. Солнце украдкой проглядывало сквозь цветущие ветви деревьев, розовым облаком, меня встречала лукавая магнолия, белым пышным снегом были покрыты яблони, я остановилась под раскидистым деревом, укрытым цветением словно белым шёлковым покрывалом и залюбовалась.

Вдох. Сладкий аромат наполняет лёгкие. Выдох. Я закрыла глаза, а по щеке невольно скатилась слеза. Гейб. Мой милый Гейб. Нам с тобой никогда не суждено было вот так вместе прогуливаться вдоль парка, держать друг друга за руки, не боясь за свои жизни.

Мысли перенесли меня в ту ночь, когда мы виделись в последний раз. Он появился из ниоткуда как всегда спустя три месяца моих бессонных ночей полных тревог и переживаний за его жизнь. Гейб не был ранен, но лицо его выражало беспробудную усталость, хотя глаза улыбались, при виде меня. Я впорхнула в его объятия, а он обнял меня крепко прижимая к себе, и всё вдруг встало на свои места, каждая деталь стала такой естественной, такой правильной. Мы были половинками одного сердца. Он страстно целовал моё тело под звёздным небом, где-то вдали мы слышали рокот пушки, сердце выстукивало бешенные ритмы, а мы задыхались в объятиях друг друга. Той ночью он сделал меня своей женой. Я поклялась любить его вечно и отдала ему всю себя, а он сделал тоже самое. Мы ещё не знали, что видим друг друга в последний раз. И наша радость поглощала всё вокруг, пока не наступил рассвет и я с тяжелым сердцем отпустила его, он ещё раз поцеловал на прощанье мои губы, и я закрыла глаза, отпуская его. Слыша звук шуршащей листвы под его сапогами, я сдавливала рыдания, которые подступали к горлу. А когда шаги стихли дала волю эмоциям…

День в больнице протекал мирно, без особых происшествий. Две медсестры Катрина и Мишель как обычно обсуждали что-то очень интересное, выражая восторг яркой мимикой и заразительными смешками, пока я осматривала мальчика с поломанной ногой. Он не плакал, мужественно смотря на перелом. Его мать нервничала, и боль за ребёнка искажала её милое чуть пухловатое лицо. Причёска была испорчена, видимо она очень спешила, происшествие случилось на улице, когда ребёнок с друзьями играли в мяч, а она тем временем наводила утренний туалет или готовила завтрак, а затем услышала громкий плач за окном. Мальчишка тёр опухшие красные глаза, но не терял самообладания. Я омыла рану раствором и подготовила всё необходимое для наложения гипса, когда подошёл врач.

Катрина тем временем зашепталась о какой-то девице, своей приятельнице. Отойдя от койки с мальчиком, чтобы взять кое-какие инструменты я стала невольной слушательницей очередной девчачьей сплетни. Впрочем, я не особо сопротивлялась, это помогало мне отвлечься от тревоги за собственную дочь, которая оставалась в данный момент с моей властной сестрой, которая уже, к сожалению, начала оказывать плохое влияние на её такой юный и незакаленный характер. Няня была мне не по карману, а без работы я задыхалась. Сидя дома весь день я то и дело буду вспоминать о тех самых, что выглядывают из-за угла, стоит о них только подумать, старых добрых временах.

Мальчику накладывали гипс, в глазах стояли слёзы, а мать тем временем держала его за плечи. Я смотрела на согнувшуюся над ногой ребёнка спину доктора и переносилась в военный госпиталь, слышала плач умирающих, мольбы о помощи и каменела от страха.

Мне вновь понадобилось отлучиться за инструментами, так что беседа двух подруг стала для меня утешением. В этот раз я была вся во внимании. Катрина рассказывала, что та самая её подруга во время оккупации имела неплохой заработок, сопровождая разных военных на светских раутах, а сейчас она спуталась с коммунистами и родители больше не желают видеть её, узнав обо всём. Я слушала и представляла себе молодую добрую девушку, которая хотела заработать денег для своей семьи, возможно ею двигало даже большее, информация. Каждый хватается за ниточку, которая может спасти его жизнь по-своему. Она использовала свою молодость и красоту как инструмент, а сейчас, должно быть ей уже нельзя выйти из игры. Катрина рассказывала о сказочных нарядах, которая её подруга носила во время оккупации, всегда элегантная и такая взрослая при полном параде. Почему-то после этих слов передо мною всплыло лицо Элли. Я осеклась. Не может быть, чтобы она промышляла чем-то подобным, мать бы не позволила. Следующая мысль поставила мои размышления в тупик, если бы наша мать знала об этом. Заметить новые наряды сестры было сложно, ведь и до войны она не знала недостатка в поклонниках, её часто приглашали на свидания. Доктор позвал меня, и я поспешила вернуться в реальный мир, отгоняя прочь неутешные мысли об Элизабет.

Домой бежала спешно, пропуская прохладный весенний воздух сквозь пальцы, чувствуя тревогу, мне хотелось скорей примчаться и обнять свою дочь, прижаться к ней всем телом, только так я могла отогнать прочь все сомнения.

Малышка сразу же бросилась в мои объятия, как только я перешагнула порог нашей квартиры. На лбу у меня выступила испарина, а дыхание сбилось. В коридоре сразу же показалась Элли, в красном шелковом платье с бретелью через одно плечо.

— Ты марафон пробежала, что ли? — Ехидно подметила она. Я воздержалась от ответа, Лори прижималась к моим ногам, пока я нежно гладила её по белокурой головке, не обращая внимания на сестру. Элизабет картинно вздохнула и вернулась в свою спальню, оттуда она вновь показалась, только в этот раз с огромным коричневым квадратом в руках. Она вынесла его в коридор, и я сразу же узнала тот сверток, что принес в прошлый раз мистер Бергер. Развернув его ко мне, я увидела прекрасный пейзаж, море плещется белой пеной разбиваясь о скалы прибрежной полосы, а одинокий маяк у его подножия застыл в ожидании корабля. Моё сердце ёкнуло. По спине пробежал холодок. На секунду мною овладела неведомая сила, она тянула меня вглубь этой нарисованной истории, что-то было слишком знакомым и близким. Прекрасные тёплые тона, солнце на закате катится медленно, склоняя голову за линию горизонта, сливаясь с морской пучиной.

— Не знаю куда повесить эту безвкусицу! — В нашу квартиру меня вернул всё тот же едкий тон старшей сестры, её замечание сделало мне больно. Ещё минуту назад меня нисколько не ранили слова Элли, но это, не знаю, как объяснить свои чувства, этот её комментарий по-настоящему затронул меня.

— Картина бесподобна, можешь повесить её в нашей с Лори спальне. — Я была серьезна и полна решимости. Элизабет внимательно рассматривала моё лицо. Я не отводила взгляда. Что-то внутри неё боролось, поступить так как ей велят или же сделать как обычно — всё наоборот.

— Что ж, она твоя. — Сестра молча поставила картину у двери нашей с дочерью комнаты и нырнула в свою спальню, громко хлопнув дверью.

В этот момент я чувствовала себя победительницей. Нагнувшись я взяла Лори на руки и поцеловала в щёку.

— Мама, ты сегодня очень красивая. — Изрекла она. Я заволновалась. Ведь дети не лгут. Что-то во мне только что изменилось. Я смогла дать отпор сестре. И это отразилось на моей внешности. Позади раздался стук, а затем без посторонней помощи дверь отперлась и на пороге показался огромный букет белой сирени, завернутый в красивый коричневый пергамент с причудливым узором.

— Мадам, позволите, не было сил больше ждать на вашей холодной лестничной клетке. — Джейкоб М. Бергер вошёл в наш дом как в свой собственный, я молча стояла на пороге, мы оба оказались в слишком тесной ситуации, цветы между нами немного примялись, а я всё ещё не делала шагу назад, зачем-то разглядывая его лицо. Он был хорош собою, приятная улыбка, кожа чуть смуглая, на лице ни следа щетины, а глаза лучились добрым светом, что несомненно подстегивало, уверена именно этим взглядом он цеплял всех своих пассий, интересно, а Элли тоже купилась на него?

— Джейкоб! — Из комнаты тут же показалась Элизабет, быстрым шагом она поспешила к нам, схватив букет и затянувшись его ароматам как-то очень элегантно подтолкнула меня своим костлявым локтем в комнату.

Я не подала виду, что мне больно, а лишь наконец выйдя из транса очарования глаз Джейкоба двинулась в направлении своей спальни.

— Рад, был повидаться, мисс…

— Роза, — улыбнувшись ему в ответ, мы с Лори скрылись в своей комнате.

Картина весела напротив нашей кровати. Лори уснула после второго прочтения сказки на ночь, а меня напротив мучила бессонница.

Откуда мне знаком этот пейзаж? Я встала, чтобы поближе присмотреться. Крупные мазки мастерски отображали бурлящую воду, краски и полутона были подобраны безупречно, по крайней мере так казалось моему взору, ведь я совсем не разбиралась в живописи… Однажды в юности, в тот самый период, когда все гадают кем они будут в будущем, одним из моих увлечений стала живопись, узнав об этом мама стала водить меня на художественные выставки, а по выходным я и сама любила гулять по картинным галереям. И тут меня озарило. Подпись в правом нижнем углу — буква «М» с завитушками. Мишель Буайе. Занавески на окнах вдруг всколыхнулись, прохладный вечерний воздух освежил мои воспоминания. Я поспешила закрыть окно и поправить одеяло Лори. Вновь природа возвращала меня в прошлое. Ещё утром по дороге на работу она бросала меня в объятия моего любимого Гейба, а сейчас я вспоминала свою первую любовь. Он был гораздо старше меня, высокий, брюнет, его волосы всегда беспорядочно вились и спадали ему на лоб, глаза голубые как призрачная гладь воды, которую он всегда рисовал. Мишель был маринистом. Именно его работы покупали чаще всего в галерее, но на роскошную жизнь ему всё же не хватало. Никто не спрашивает почему первая любовь стучится в двери, неизвестно как она выбирает человека, и никогда нельзя узнать наперёд о её сроке годности. Молодой художник пленил моё сердце своими работами, бурлящая пена с его полотен то и дело тревожила моё сердце. Я трепетала и замирала рядом с ним, приходя каждый день в течении месяца пока продолжалась выставка. Я наблюдала как он рисует и задавала вопросы, зачем он берет ту или иную кисть, как правильно накладывать цвета, откуда он берет все эти прекрасные пейзажи. Мишель никогда не возражал, что я прихожу, но однажды он всё же сказал мне, что не хочет ранить такое юное сердце, ведь мы не подходим друг другу. Не в силах сдерживать эмоции я бросилась прочь. Прорыдав всю ночь в подушку, я решила, что больше никогда не заинтересуюсь живописью, а дальше были другие юношеские увлечения. Сейчас спустя столько лет я впервые вспомнила об этом. Мне стало тепло и трепетно. Как же всё-таки наша юность пылка и неосторожна, но притягательна и незабываема. Сколько всего раннее было способно выдерживать наше сердце и отчего же теперь мы так слабы?