Эмеральд

Эван Виттмен, 2023

Новый удивительный волшебный мир, вдохновленный Терри Пратчеттом и Анджеем Сапковским. Сюжет полный юмора и магии. В таинственном городе, сокрытом в глухом лесу, где волшебство тесно переплетается с размеренным ходом жизни, рождается ребенок? способный поставить под угрозу сам факт существования всего живого. Обремененный своей силой, повзрослев, он старается вести неприметную жизнь, но волею судеб вынужден отправиться в путешествие с юной и наивной спутницей. Они столкнутся не только с опасностями, тяготами пути, но и с самыми темными проявлениями человеческой природы. Мы посмотрим на мир под другим углом, так, как его видит наш герой, как видит его существо, чье восприятие реальности отличается от человеческого…

Вступление

Их было пятеро…

Вообще, нет лучшего способа привлечь внимание к истории или байке, чем начать ее со слов «их было пятеро». Вот представите: застолье уже перешло в ту стадию, когда гости разбились на группы по интересам, а вам невтерпеж рассказать байку. Тогда вы делаете вид, будто уже ее рассказываете кому-то, а сама фраза просто вырвана из контекста, громко, но не слишком вы говорите: «Их было пятеро». И вы увидите, как все вдруг резко прервут свои беседы под бормотание типа «тих-тихо» и «так, подожди», все глаза устремятся на вас и в воздухе будет витать коллективная мысль: «блин, как скучно я живу, а у кого-то, когда-то их было пятеро!». Причем кого или чего пятеро всем очень интересно, но у каждого в глазах читается, что он или она уже представили себе интересный вариант, и теперь просто хотят узнать угадали ли они. Естественно, каждый представил все в меру своей, как говорится, испорченности, но глаза почему-то у всех блестят одинаково.

Вообще, есть три способа завладеть всеобщим вниманием: это вышеописанный способ, обнажённая красивая женская грудь, или громко и отчетливо произнесенное слово «пенис».

Если вы серьезный руководитель и видите, что на важном совещании вашим подчиненным скучно, попробуйте сказать «Пенис» и сон как рукой снимет с коллектива. Также можно попробовать вариант с женской грудью (если такая есть в вашем распоряжении) и сравнить эффект. Не забудьте мне потом рассказать о результатах эксперимента.

Но вот для истории как ни что подходит «Их было пятеро».

А для вселенной лучшее начало большой взрыв. Поэтому…

БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ!

И перед нами вселенная! Правда, при создании этой вселенной никакого взрыва не было, но зачем пропадать хорошему спецэффекту?

Вселенная, перед нами планета, верней планетка, маленькая, невзрачная и имя ей — Понтэя.

Населена Понтэя густо и, хоть преобладают на планете люди, встречаются и не человеческие цивилизации.

К примеру, город-республика Камазоц, населенный огромными (ростом с лошадь), разумными и, более того, весьма интеллигентными и миролюбивыми нетопырями. Милейшие существа, когда к ним приходили очередные завоеватели, жители города закрывались в своих домах-пещерах за дверями, так мастерски пригнанными к самому дверному порталу, что снаружи и нож не просунешь. И делали вид, что никого нет дома. Но поскольку весь Камазоц в основном и является сетью пещер, снаружи грабить было нечего и зачастую завоеватели поумней уходили со словами: «ну может в следующий раз». Те же вражеские интервенты, что настаивали на «общении», обычно слышали их из-за овальных, плотно закрывающих пещеру дверей. Дак вот они слышали «уважаемые, чем бы вы не торговали, при всем уважении к вашей продукции или религии, нам это не интересно. Спасибо большое!»

Обычно, рассвирепев от услышанного, военачальники приказывали прикатить таран.

Ссылка: хотя, справедливости ради, бывали случаи, когда отряд противника и правда уходил, предлагать наборы косметики или моющий пылесос в другом городе.

Потом таран ломал дверь и отряды разъяренных врагов вбегали в пещеры.

В очень темные, нет, нет, по-настоящему, ну, вот хоть глаз коли, темные внутри пещеры.

И уже внутри, в темноте, обычно кто-то один говорил «ой», выражая тем самым общее к этому моменту резкое осознание, что у всех как-то вылетело из головы из-за возни с тараном, что Камазоц — Город летучих мышей.

И обычно вслед за «ой» звучал уже далекий от человеческого голос, эхом отражающийся в темноте от стен. И голос этот, не без грусти, разочарования и даже некого сочувствия, говорил: «зря».

Ну а дальше крики мольбы из серии «Нет! Пожалуйста! Это моя любимая селезенкААА!» и разные неприятные органические звуки знаменовали тот факт, что больше из пещер захватчики не выйдут

Ссылка: Ибо интеллигентный, разумный и миролюбивый отнюдь не значит, что можно вот так, за здорово живешь, ломать чужую дверь.

Так что на Понтэе чего только не было.

Говорят, среди них есть легендарный остров сладострастных девушек с темной как эбонит кожей и формами, что заставят кровь бежать по телу даже у столетнего парализованного старца. Из одежды они носят лишь украшения из ракушек и жемчуга, которые вплетают в волосы в самых неожиданных для этого местах на своем теле.

Многие мужчины и юноши отправлялись на поиски того острова, и наверняка захватили с собой не одного парализованного столетнего старца, дабы наверняка не перепутать остров при обнаружении оного.

Но ни один не вернулся назад.

Этот факт вселяет в равной степени тревогу и надежду, возможно все они погибли в бушующем море или сгинули невообразимым, чудовищным образом.

Да это возможно.

Однако разве тот факт, что они не возвращаются назад, не свидетельствует о том, что как раз-таки они нашли райский и гостеприимный остров дев с низкой социальной ответственностью?

Или вот к примеру Султанат Кифер, которым правит Султан Дерхек Да-очистится-мир-его-деяниями-но-не-сегодня.

Султанат Кифер богат. Много золота, много прекрасной еды, вкусного вина, привезенного по торговым путям со всего мира, много прекрасных, знойных, бронзовокожих красавиц в полупрозрачных нарядах, украшенных золотом, и попками такими упругими, что от них отскакивает четвертак.

Султану Дерхеку Да-очистится-мир-его-деяниями-но-не-сегодня есть, чем занять сегодняшний день, а завтра, завтра он очистит мир, если только завтра не превратится в сегодня, как это обычно бывает.

И его народ придерживается той же гедонисткой политики.

Если что, наш народ пойдет за султаном в бой хоть завтра. Вот прям с утра, все как один! Но только не сегодня.

Если чего на Планете и нет, дак это развития науки. Дело в том, что Понтэя пережила пару-тройку концов света и два Армагеддона.

В результате чего империи возвышались и разрушились, виды гибли и мутировали, технологии изобретались и забывались.

На данный момент научная мысль и социальные строи разнятся и переплетаются как замысловатые узоры или же как спагетти, кому как нравится.

В зависимости от континента, региона, а порой и страны, на Понтэе встречаются первобытнообщинный строй, варварство, позднее средневековье, а кое-где и промышленные города эпохи парового двигателя. Но дальше заводных механизмов и шестеренок наука все же не продвинулась нигде, а точнее больше не продвигается.

Разумные и прогрессивные виды сказали: «э-э не! Только заводные часы с кукушкой и пар, спасибо большое. Пары-тройки апокалипсисов с нас вполне достаточно, благодарим покорно».

Ходят легенды что где-то на севере среди льдов погребен механизм способный думать. Машина, что создана предками, чтоб она избавила их от необходимости мыслить самим.

Но поскольку также легенда гласит, что именно по вине этой машины север стал таким, хотя раньше был вполне себе привлекательным югом, а проклятая машина поменяла полюса планеты местами, никто эту машину искать не спешит.

Ссылка: особенно не спешат ее искать жители юга, бывшего когда-то севером. Что же до севера, возможно его аборигены хотели бы восстановить все как было прежде, загвоздка лишь в том, что никого из них живых не осталось.

Поэтому если где-то находится очередной умник, пытающийся делить атомы или изобретающий что-то более мудреное, чем рояль с перфокартами, Сильные мира сего говорят: «Так, любезный, на этом стоп, стоп, стоп», и не успевает затихнуть последнее «стоп, стоп…» как несчастный умелец навсегда исчезает в каких-нибудь казематах.

Еще один нюанс об этой удивительной планете: на ней есть магия. Да-да, и не то что бы это было чем-то из ряда вон. В конце концов, магия есть в той или иной мере везде, но на Понтэе магия уж больно концентрирована. То тут, то там как грибы после дождя появляются злые владыки, разные невысокие увальни норовят сунуть очередную бижутерию в вулкан, мечи, извлеченные из камня, определяют королевскую кровь, сексуально неудовлетворенные девицы в компании семи мужиков ждут прекрасного принца и все в том же духе, но все привыкли.

Нас же интересует одно конкретное место, именно там начинается история.

Узрите раскинувшийся между двух государств, империей Алюра на востоке и королевством Бравурия на западе, каньон Боргх. Именно на дне каньона расположился лес. Именно из-за этого леса, соседствующие с ним государства и не воюют друг с другом. И, что Алюра, что Бравурия уверенны и даже могут подтвердить и поклясться могилой матери (если бы у государств были матери), что проклятый лес относится к территории соседнего государства. И как уже говорилось, Алюра и Бравурия никогда не воевали друг с другом, потому что, если не дайте Боги, одна из сторон победит, значит и лес — теперь проблема победителя.

А лес был проблемой. Лес был весьма и весьма волшебным, ну прямо до неприличия волшебным местом. И назывался лес… нет, нет тут без сюрпризов. Братья Гримм мне в свидетели, будь бы это наша планета, он бы назвался Шва́рцвальд (нем. Schwarzwald — «чёрный лес»), а на Понтэе просто Черный лес.

И Черный лес, впрочем, как и любой другой уважающий себя волшебный лес, кишел Волшебными чудищами и зверями. Хуже того, встречались и единороги. Вы спросите, но почему же единороги вдруг хуже всего? Они ведь милые? На что я деликатно и таинственно не отвечу…

Посреди Леса, ровно в центре его сокрытый и защищенный от внешнего мира магией стоит Славный, если бы о нем кто знал, город-государство Мэджикшилд.

Глава 1. Девочка и женщина

Однажды давно в четверг, точно такой же четверг, что на этой неделе, только давно, шёл дождь.

Дождь лил и лил, хотя на небе не было ни облачка.

Вода барабанила по черепичным крышам Мэджикшилда, давно прогнав с улочек прохожих, а из торговых рядов рынка — продавцов и покупателей. Парк, скверы, дворы и подворотни — везде наблюдалось полное запустение. Не то чтобы дождь был так уж невыносим, но проходя через покрывающий городок купол магии, делавший его похожим на хрустальный шар с фигуркой города внутри, дождь приобретал некоторый заряд вероятности. Как известно, магия состоит из вероятности, именно влияя на вероятность, магия делает невозможное возможным. И дождевая вода с вероятностным зарядом может сотворить небольшие, но неприятные чудеса с живыми организмами при прямом с ними контакте. Как ни странно, неодушевленным объектам и даже еще недавно живым, а сейчас мертвым объектам, она совершенно безвредна. Ну или не более вредна, чем не зачарованная вода.

Однако промокните вы под таким дождиком, пусть и совсем чуть-чуть, вас ждут непродолжительные, но каждый раз новые впечатления.

Камни в почках могут превратиться в крупный жемчуг или каштаны.

Усы и борода могут вступить в вооруженный конфликт с бровями за территорию на вашем лице. Кстати, от вероятностно заряженного дождя усы начинают расти густые, а борода становится окладистой как лопата, но правда почему-то только у женщин. Язык покрывается бородавками. Или глаза начинают смотреть не наружу, а внутрь черепа. Нет никаких превращений в козлят или жаб, но вот если вы забыли собаку под дождем или оставили осла на улице. Ну скажем так, вид осла со щупальцами осьминога или овчарки, у которой вместо пасти анус, может серьезно пошатнуть ваше психическое здоровье, особенно если собака начнет лаять. Все странные метаморфозы пройдут за пару дней, также внезапно, как и появились.

Ссылка: но лай анусомордой псины будет преследовать вас в кошмарных снах до гробовой доски.

Поэтому даже зверей не было видно на улицах города. Домашнюю скотину попрятали люди, а дикие представители городской фауны достаточно умны, чтобы найти себе убежища и без двуногих.

И хоть городок был не велик, все же в нем жило достаточно людей, да и за городом, под все тем же куполом, были несколько, хоть и не больших, ферм и полей, которые давали весьма удовлетворяющий нуждам жителей урожай.

Ссылка: естественно таких результатов фермы добились скорей из-за напитанной магией почвы и кормов, но все же удивительно как им удавалось снабжать продуктами питания всех жителей. Но тем не менее им это удавалось.

Но именно в тот четверг шел дождь и поэтому не было свидетелей тому, как маленькая, все еще довольно стройная, несмотря на интересное положение, девушка спешит, озираясь по пустым переулкам.

И вот наконец свернув в очередной переулок девушка остановилась перед дверью не большого, но опрятного домика. Хоть она была совсем еще юной на вид дак совсем еще девчонка, но она была женщиной, и именно этот щекотливый нюанс привел ее сюда под дождем. А вернее не запланированные последствия не продолжительной любви, и последствия эти уже не получалось скрывать одеждой. На юной женщине был плащ с глубоким скрывающим лицо капюшоном, темно зеленого когда-то цвета, а на миниатюрной ручке бешено колотящей в дверь домика — плотные черные, явно отцовские перчатки. И по одному виду этих перчаток почему-то становилось понятно, что их истинный хозяин не будет в восторге от перспективы стать дедушкой.

Когда дверь открылась, кулачок еще не успел это осознать и по инерции еще нанес несколько ударов по воздуху, на месте которого секунду назад была мокрая древесина.

Охнув, девочка-женщина, не встречая больше сопротивления двери и увлекаемая вперед движением собственной руки, чуть не потеряла равновесие, но все же смогла устоять на ногах.

Тетушка Гертруда, тетушка Гертруда! Впустите меня это я Элли! я уже вииик про вииииии промокла!

На бледном веснушчатом личике подрагивал мокрый поросячий пятачок, а по щекам, на которых веснушки в прямом смысле прыгали как блохи, текли ручейки воды.

И опытные старые глаза ведьмы поняли, что эти два ручейка текли бы сейчас этим щекам, даже будь здесь сухо как в пустыне.

Причмокнув сморщенными губами, невысокая полная, той полнотой, которая бывает у некоторых женщин, когда времена их женственности давно прошли, молча отошла в сторону давая фигурке в капюшоне как мокрая мышка проскользнуть в дом.

Ее звали Тетушка Гертруда. Все звали ее так.

Конечно кроме Знатных горожан, куда уж им опускаться до панибратского «тетушка», только госпожа Гертруда.

Хотя тут нужно уточнить, госпожа ее звали знатные мужья Мэджикшилда.

И само собой их жёны тоже, но только в присутствии мужей. Когда оных не было поблизости, все благородные и знатные дамы города резко, как по команде, переходили с госпожи на тетушку Гертруду, стоило благоверному супругу покинуть приделы слышимости.

Тетушка не злилась и не удивлялась такому поведению.

Потому что понимала: семейная жизнь — та же политика и у нее есть свои правила. Правила и секреты.

А секреты были и много. У всех.

Потому что если не все они, то каждая вторая, приходили к тетушке с той же проблемой, что и сейчас бедняжка Элли. А те, что еще не приходили, отчетливо понимали, что такая необходимость может возникнуть.

И вот тогда, тогда любая светская дама очень будет нуждается в дружбе с тетушкой Гертрудой.

Потому что семейная жизнь — это политика, а не бывает политики без шпионских игр со встречами под покровом ночи, и встречами на тайных квартирах, явками и паролями.

Потому что семейная жизнь — это все-таки жизнь, а так хочется именно жить, а не существовать.

И Тетушка никого не осуждала, как, впрочем, не осуждала и госпожа Гертруда.

По тому что Госпожа Гертруда заводила знакомства и с мужьями благородных дам, когда те приводили к ней своих любовниц по сходим причинам.

Тетушка была старой женщиной, прожившей жизнь, и она была ведьмой.

И это был дом ведьмы, в котором трясущимися по стольким причинам руками снимала сейчас с себя мокрую одежду дочь мясника Элли.

Пошевелив кочергой поленья в очаге печи и дав пламени на съедение новое поленце, Тетушка поставила на печь чайник.

По молчав и выждав пока, стуча зубами, всхлипывая и похрюкивая, Элли наконец закончит и пройдет в комнату, ведьма заговорила.

–Ну?

— Что? Полу всхлипнула, полу прохрюкала Элли, пятачок жалобно подрагивал.

— Ты точно уверена? Это первая беременность, потом может и не быть деток, из-за этого. Тетушка строго посмотрела в глаза девочки-женщины.

Повисла пауза полная почти материального напряжения.

— Да… ведь папенька…

— Да псу под хвост твоего папеньку! Бурдюк с навозом твой папенька! Послушай, девица, твоя жизнь это. Твоя! Понимаешь ты это?

И решать-то тебе. У тебя может не быть боле детей, до конца дней твоих.

И то дите что под сердцем носишь, знать ничего о папеньках, ни о твоем, ни о своем не знает.

— Но ведь папенька вииии! Девушка взвизгнула бы и без пяточка, когда глаза старой госпожи Гертруды вспыхнули как у совы.

— Богами заклинаю, девка! Не смей мне про папеньку заикаться! Это тебе не платье и не товар, что можно вернуть торговцу, коли папенька не велит. Голос ведьмы сделался железным.

–Отвечай мне! Ты сама чего хочешь? Ты и только ты.

Элли затряслась как листок. Губы ее беззвучно что-то говорили, потом она, закрыв лицо руками и опустив голову на колени, какое-то время вздрагивала, не издавая ни звука.

Тишину в домике можно было резать ножом.

Потом медленно выпрямляясь и шумно дыша ртом, девушка вытерла слезы обратной стороной ладони. Потом, нервно поправив прилипшие к раскрасневшемуся лицу волосы и вздрогнув прикоснувшись к мокрому пяточку, Элли долго и медленно с шумом выдохнула, не произвольно хрюкнув, положила руки параллельно друг другу на ноги сказала:

— Да. Голос этот был измученный, охрипший, но голос взрослого человека, который принял решение.

— Да, Тетушка Гертруда, я решила, я это сделаю. Сделаю то зачем, тут голос на мгновенье дрогнул, но решимость тут же вновь вернулась, то зачем к вам пришла.

На Госпожу Гертруду смотрели полные уставшей решимости глаза, загнанного животного.

Такие глаза видел каждый кто встречался взглядом с лисой, которая отгрызла свою лапу, чтоб сбежать из капкана.

— Я вижу, спокойно сказала Тетушка Гертруда.

Мне нужно все приготовить, она вытащила из кармана на переднике, в котором была, продолговатый цилиндр из темно-коричневого стекла, закрытый пробкой.

Откупорив и протянув бутылек женщине, ведьма сказала.

Выпей это, только медленно, старайся, чтоб не попало на язык, а то вырвет.

Если захочешь выплюнуть, не смей, готовится оно долго и второго у меня нет.

И жди я скоро, когда почувствуешь боль, зови меня.

Элли послушно, хоть и с трудом, выпила черную жидкость.

Теперь, протянула ей маленький пучок травы Тетушка, жуй это.

Ты поймешь, когда хватит. С этими словами Старушка вышла, оставив Элли одну.

И время шло.

И шло, и шло, бесконечно. На самом же деле прошло от силы минут сорок, за это время сумерки, окутывавшие обезлюдивший город, когда Элли только постучала в дверь, постепенно начала сменять ночь.

Ночь черная и неприглядная, если бы не звезды. Ведь Мэджикшилд стоит в центре леса, здесь и днем-то не то, чтобы очень светло, а уж ночью и подавно.

Воздух наполнился звуками, присоединившимися к стуку дождя, это ночные обитатели леса просыпались в чащобах.

Где-то заухали совы, затянула песню волчья стая, заиграли на своих кроупизенонах и флейтах сатиры.

Прекрасные и пугающие звуки, но Элли их не слышала, только сидела напротив печи и нервно жевала травы, вручённые Тетушкой.

Она вообще ничего не слышала кроме стука своего сердца, и она бы не призналась позже об этом и на страшном суде, ей на мгновение показалось, что ее сердцу вторит еле заметный стук другого маленького сердечка.

На мгновенье в глазах у нее помутилось сердце застучало так, что наполнило стуком весь мир женщины.

Нет, нет, не правда она не слышала она не могла, она не хочет слышать тот другой стук. Она, она…

Вдруг накатила боль и тяжесть внизу живота и снова, и снова. Элли почувствовала, как по ногам что-то течет.

И снова боль еще сильней, намного сильней.

О нет, о нет я… я… рожаю! РОЖАЮ! Вспыхнула молнией в ее голове.

Те-виии-ту-вик-вик-шка!!!(будь проклят этот волшебный дождь) Полукрича полувизжа и хрюкая взмолилась женщина.

Откуда не возьмись ее уже подхватили старческие руки Тетушки Гертруды.

Приговаривая: «Идем, девонька, идем», ведьма завела ее в комнату, где уже лежали на полу белые простыни и стоял слегка парящий таз с теплой водой.

От потолка до пола в небольшом канате стояли два деревянных столба, поставив женщину между столбов, Тетушка сказала: «Над тобой балка, держись за нее и раздвинь ноги.»

Подняв затуманенный взор Элли увидела искомое и вцепилась в балку так, что костяшки побелели.

Задрав подол юбки ведьма, быстро скрутив из его переднего края что-то наподобие небольшой трубки, поднесла ее к лицу женщины и скомандовала: «Закуси и не выпускай.»

Элли подчинилась.

«Теперь тужься, девица, тужься» — раздался приказ откуда-то между ее ног.

Мокрые ноги скользили по полу, боль схватками прокатывалась по телу и эта тяжесть внизу.

Элли закричала сквозь стиснутые зубы и подол, то ли от страха, то ли от боли, то ли от осознания, что настоящая боль еще впереди.

Госпожа Гертруда, конечно, была ведьмой, и самой что ни на есть настоящей.

Но вот Тетушка Гертруда, которая сейчас так ловко и умело совершала отточенные движения внутри измученной преждевременными родами Элли, нет.

Вернее, в том, что делала Тетушка не было никакой магии, лишь многолетний опыт акушерства.

Не подумайте, что она занималась только лишь такими проблемами как у Элли.

Акушерство, родовспоможение, гинекология, урология, проктология, хиропрактика и многое, многое другое, вот чем занималось Тетушка.

И занималась многие, долгие десятилетия, потому что кто-то должен это делать.

Когда человеку, больно, страшно и плохо люди вокруг делятся на два типа.

Одни говорят: почему я должен это делать? Вторые говорят: кто если не я?

А ведьмы пока те двое спорят просто, молча делают то, что нужно.

Потому что, когда человеку больно, страшно и плохо, не нужно ничего говорить, нужно помогать.

Поэтому люди шли к ней со своими бедами, а когда не могли она сама шла к ним.

И Тетушка помогала.

И такая помощь нужна людям неисчислимо чаще, чем проклятье или заговор, и с магическими просьбами люди часто могли услышать от нее отказ.

Но не было такого, что бы человек пришёл с горем или болью и не получил помощи от Тетушки Гертруды.

Мази, травы, а часто просто мудрый совет и чувство, что кому не все равно.

Ведь взять хоть Элли, которая сейчас кричит и выражается такими крепкими словами, что бывалый кучер смутился бы, сейчас ей нужна помощь, а не укоры и порицания.

Легко осуждать ее? Конечно.

Вообще сложно представить что-то проще, чем заклеймить позором молоденькую, не очень сообразительную девочку.

У которой нет матери, чтоб рассказать, что слова о любви при луне, теряют силу с лучами утреннего солнца.

Девушку, которая отдалась первому парню, который был чуть добрей с ней, лишь потому что ее нещадно бьет пьяный отец.

И теперь, когда Элли больше не девственница, папенька скорей всего будет ее не только бить, но делать чего похуже.

Но с этой бедой тоже можно помочь, но эту помощь Элли окажет уже Госпожа Гертруда.

Легко осуждать человека, страдания которого вам не видны, а главное вас не касаются.

Как это ужасно, она избавилась от ребенка!

А кто будет кормить ее и ребенка?

А кто купит лекарства ее ребенку, когда тот заболеет?

Кто приютит их, когда Папенька выбросит их на улицу?

Или кто-то из вас, благородные господа, что осуждающе качали головой и шептались за ее спиной, а то и открыто называли малолетней шлюхой, возьмёт ее в жёны с дитем?

Или кто-то скажет: вот отличная партия для нашего сына?

Никто.

И не говорите Тетушке Гертруде слова типа: «ну все еще образуется» или «найдет она еще себе парня».

Нет не найдет, нет не образуется. Потому что до этого нужно еще дожить, а ребенку будут нужны еда, дом и забота уже сейчас.

И когда Элли с ребенком постучится зимой к вам в окно, сколько на самом деле ее пустит, а сколько оставят?

Осуждать легко, когда, крикнув в след девочке «шлюха», вы идете домой ужинать, а она беременная к отцу, у которого уже кулаки чешутся.

Тетушка никогда не осуждала женщин, пришедших к ней за тем, за чем и Элли сегодня.

Но все же она боролась за них, за не состоявшихся матерей и не рожденных детей, боролась с их страхом, с их стыдом и паникой и надеялась, что они передумают.

И такое случалось редко, но случалось, но не всегда это было к лучшему.

Отговорив однажды одну такую мать, Тетушка узнала, что женщина была убита вместе с ребенком, разорённым мужем, который не узрел в ребенке своего отпрыска.

С того дня Тетушка не верила во «все как не будь образуется».

Но в случае с Элли сегодня Тетушка Гертруда знала, что ждет девчонку оставь она ребенка. И в душе надеялась, что девушка не передумает.

Если вы хотели сказать: «Нет, она не могла этого знать».

Могла, ведь она ведьма, а они способны прозреть время, но к сожалению, не всегда.

Откажи Тетушка Гертруда ей сегодня, и Элли сегодня же ночью уйдет из города в лес, и твари леса…

Ведьма, тряхнув головой отогнала видение, нахлынувшее на нее, пока она занималась своим ремеслом.

— Давай милая еще разок! Уже головка показалась!

Вновь напрялись окровавленные ноги, вновь судорожно сократились мышцы.

«И все закончилось Элли», — донесся издалека голос старой повитухи.

— Что… что с ребенком? — проговорила Элли выпустив из непослушных челюстей край подола.

От невероятных усилий во время родов организм пропотел настолько, даже вытеснил из тела вероятностные частицы дождя, и носик Элли уже начал вновь превращаться в человеческий.

Она так и весела на балке не в силах разжать руки.

— Ох девица, помолчав ответила ведьма, мертв твой сын.

— Сын, выдохнула Элли кисти рожались, и она рухнула без сознания.

Глава 2. Так не бывает

Тетушка Гертруда хоть и сказала Элли правду о том, что ребенок умер, однако, не стала уточнять, что маленький красный, окровавленный и однозначно мертвый ребенок, покинув лоно матери, отрыл глаза.

Это случилось лишь на пару мгновений как раз, когда Элли спросила «что с ребенком».

Этим и объяснялась короткая пауза, когда ведьма отвечала на вопрос. Серые, еще бесцветные глазки уставились прямо на Тетушку, а может в тот момент на Госпожу Гертруду.

И точно также бесшумно закрылись, не проронив ни звука, не подавая признаков дыхания или сердцебиения, мертвое дитя умерло снова.

Прежде чем бросится помогать потерявшей создание роженице, прежде чем успеть подумать, о чем либо, Госпожа Гертруда опрометью бросилась на двор своего небольшого домика и, положив мертвое тельце на стоявшую у стены дома скамейку, плотно закрыла дверь.

Постояв у закрытой двери. прислушиваясь, старуха вдруг вздрогнула, выходя из какого-то гипнотического состояния.

Элли! Вскрикнула Тетушка, приходя в себя. Да как же я, дура старая!

И путаясь в подоле и спотыкаясь, со всех ног она побежала к лежавшей на полу женщине.

Но все обошлось, если так можно назвать состояние, в котором находилась Элли, когда Тетушка Гертруда наконец привела ее в чувства.

Старая ведьма долго успокаивала ее, предоставив той возможность рыдать на своей старой груди.

Но спустя какое-то время Тетушка Гертруда помогла Элли привести себя в порядок и проводила измученную и уставшую на постоялый двор.

С болью в сердце она, Тетушка, оставляла Элли одну, сняв ей комнату на день и строго на строго приказав хозяину присматривать за бедняжкой.

Госпожа Гертруда дважды не просит и потому, сегодня Элли была в надежных руках.

Само собой, при других обстоятельствах Тетушка ни в жизни бы не оставила бедняжку одну и оставила бы ночевать у себя дома.

Но не в этот раз. Ведьма чувствовала, что ей нужно повнимательней присмотреться к тому, что осталось лежать на ее заднем дворике.

И посторонних в этот момент рядом быть не должно, пусть даже это та, что его родила.

Госпожа Гертруда направилась домой, но хоть она спешила, все же, проходя мимо лавки мясника, остановилась и пристально смотрела на окна витрины.

Вдруг раздался тихий треск и во всех уголках стекла пробежала чуть заметная паутинка трещины.

Госпожа Гертруда, отвернувшись, быстрым шагом поспешила дальше.

Как потом судачили люди, на здорового как бык мясника посыпались неудачи и напасти, и в течении года он из пышущего силой, здоровьем и алкоголем мужчины превратился в осунувшегося и болезненного старика. А с приходом холодов, заболел, слег и в скорости умер.

Элли унаследовав лавку прожила долгую, но все же одинокую жизнь, и, хотя к ней сватались пару раз местные парни, отказалась.

Но как бы не сложилась ее жизнь, больше мы с ней не встретимся.

Но вернемся в ту самую ночь, когда Старая, наконец вернувшись в свой дом, не раздеваясь, прямым ходом пошла на задней двор.

Тетушка Гертруда хорошо поработала этой ночью, но сейчас окончательно уступила место Госпоже Гертруде.

Не уловимым образом, пока та проходила по теперь уже пустому дому, из не высокой, по старчески полной старушки, она преображалась. Как-будто тени плясали по ней, и когда Госпожа Гертруда взялась за ручку двери, ведущей на задний двор, эта рука принадлежала уже статной, пусть и не молодой, но все еще весьма привлекательной даме, осанкой и плавностью движений больше походящей вдовствующей графине, а уж никак не городской повитухе.

Элегантная, высокая, аристократически стройная, с острыми чертами на благородном лице.

Когда люди приходят к знахарке, они знают, что должны увидеть, когда откроется дверь: старую мудрую, но мягкую и теплую, веющую заботой, жизненным опытом старушку, которой можно без затей поведать все, что их тревожит.

Когда же люди встречались взгляд Госпожи, на них смотрели глаза сарыча, заприметившего в траве что-то серое и пищащее.

А на ум приходили фразы типа «падите ниц», «отрубить ему голову» или «покайтесь, ибо грядет».

Это была одна и та же женщина, но как человек меняет одежду для занятий разными делами, так Гертруда меняла обличие.

К слову, одежда на ней тоже изменилась из скромных одеяний повитухи, она превратилась в элегантное, цвета трюфеля, платье с тугим корсетом, подчеркивающим осиную талию, длинными рукавами, воротником стойка, застегнутое на множество мелких пуговиц, с пышной многослойной юбкой, с ассиметричной драпировкой, ниспадавшей до самого пола. Платье было хоть и скромного кроя, но приталенное так, что выгодно подчеркивало все, что нужно подчеркнуть в стройной фигуре хозяйки. Широкополая шляпа, призванная защищать от дождя, преобразилась в декоративную шляпку с черными розами.

Вот так. Негромко сказала Госпожа Гертруда и, открыв дверь, решительно вышла во дворик.

Ну и что тут у нас? Ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла ведьма.

Она подошла к трупику младенца, лежавшего там же где и пару часов назад.

Дождик почти кончился и теперь на землю падали редкие последние капли.

Госпожа не боялась волшебного дождя, как и любой по чьим венам с рождения течет магия, ее тело уже содержит элемент вероятности, нужно намного больше чем дождь, чтобы причинить ей вред.

Ребенок был мертв, совсем мертв, бесспорно мертв. Она прикоснулась к нему — холодный как труп, сердце не бьется, дыханья нет, кожа мертвецки бледная, одним словом — покойник.

Ну допустим, сказала Госпожа Гертруда.

Возможно ли что это был побочный эффект того что Элли подверглась магическим мутациям незадолго до родов.

Возможно, вслух продолжала рассуждать ведьма.

Боги, да в конце концов, у нее был свиной пятачок.

Дак что же, обычный эффект вероятностной радиации, пусть и опосредованно.

Она подождала еще, трупик продолжал быть мертв.

Спустя еще какое-то время Госпожа вздохнула, «ладно, видимо, просто скачок магии, реанимировал на мгновенье бедное покойное дитя, а мои руки стали катализатором.»

Значит это все.

Боги, как я это ненавижу! Она повернулась и пошла к небольшому сарайчику с дымоходом, внутри которого находилась печь.

Вы слышали эти сказки про ведьм, детей и печи, ну в Мэджикшилд это от части правда.

За исключением того, что это ни что иное как кремация и не более того.

Дело в том, что в Мэджикшилд людей или животных не хоронят, земля здесь настолько напитана магией, любое индейское кладбище позавидует.

Поэтому кремация, без альтернатив.

У горожан был свой большой крематорий, а у нее свой маленький.

И как ни крути, время от времени ей приходилось им пользоваться.

Некоторое время спустя, Ведьма вернулась к мертвому младенцу, на ней был широкий черный фартук и кожаные рабочие перчатки углежогов до локтя.

Это были самые обычные вещи, ибо она не хотела иметь в своем магическом гардеробе ничего что было бы связанно с этим скорбным занятием.

Аккуратно взяв тельце, Ведьма уже хотела пойти с ним к сараю, как вдруг, когда она вытащила младенца из-под навеса крыши, который все это время скрывал его от дождя, сверху прямо на крохотную мертвую грудь упали несколько капель и, зашипев, исчезли.

Госпожа Гертруда остолбенела на месте, пораженно глядя на тельце.

И вот опять, капли как-будто попадали на раскаленный до бела метал, оставляя за собой тонкую струйку зеленоватого пара, тут же таявшего в воздухе.

Ведьма наконец смогла вздохнуть и облизнув пересохшие губы, сдавленно прошептала.

Послушай, парень, если тебе есть что показать, сейчас самое время.

Младенец по-прежнему был мертв.

Так продолжалось какое-то время, капли, шипение, дымка и ничего больше.

Ну что ж, чуть осипшим шепотом проговорила Госпожа и сделала шаг к сараю.

В том, что именно произошло дальше не раз пытались разобраться как ученые, так и летописцы, но что именно случилось таи, и как именно, и есть ли в произошедшем взаимосвязь, установить не удалось.

А произошло едино моментно сразу несколько событий.

Но чтобы видеть всю картину перенесемся на несколько минут назад в другой переулок Мэджикшилда, а вернее на одну из крыш стоящих там домов.

По которой в свете начинающейся зари карабкается человек.

История не сохранила его имени, ввиду полнейшей никчемности субъекта.

Это был воришка неудачник, который то ли по пьяни, то ли на спор, оказался на этих крышах, вполне вероятно, что он или хотел залезть в чей-то дом с целью мелкой кражи или же как раз, уже совершив кражу, теперь уходил с места преступления.

Одним словом, обстоятельства его нахождения на мокрых от дождя крышах, в столь неурочный час, не важны.

Но в какой-то момент рука соскользнула с мокрой кровли, а фортуна, последний раз отвернувшись от него, передала воришку на суд законов гравитации. Вот пальцы хватаются за воздух, тело устремляется вниз, в расширившихся глазах застывает последнее «ой», и раздается характерный треск, с которым черепная коробка встречает мостовую.

Смерть была мгновенной, но что важней всего, смерть была именно в то мгновенье, когда Госпожа Гертруда в другом переулке сделала шаг направляясь в крематорий. И в этот же самый момент времени на место солнечного сплетения мертвого ребенка падает капля волшебного дождя, но в отличие от своих товарок, прежде чем с шипением обратится в пар она вспыхивает изумрудной искрой.

Магия — это когда маловероятное стечение несвязанных обстоятельств, делает невозможное чудом.

А уже в следующее мгновение живой младенец на руках ведьмы открыл блеснувшие зеленым глаза и сделав первый в жизни вздох, закричал.

Глава 3. Дверь Дэроу

Солнечные лучи нового утра, преломленные прозрачным куполом, начали неспешно отвоевывать городок Мэджикшилд у ночных теней.

Это было обычное начало утра пятницы, и обычным оно и оставалось для всех в городке, кроме…

Кроме — Госпожи Гертруды которая, на подкашивающихся от испуга ногах медленно опустилась на влажную траву в своем дворике, все еще держа на вытянутых руках плачущего младенца.

Конечно, Госпожа была ведьма, само собой она повидала за свою долгую жизнь всякого, и она подсознательно готовилась к чему-то в этом роде, но между «готовится» и «быть готовым» есть огромная разница.

Когда мертвый малыш, которого ты собираешься проводить в последний путь, начинает плакать, это, знаете ли, произведет впечатление на кого угодно.

И сказать, что Госпожа вскрикнула от неожиданности и испуга, это не сказать не чего, но пусть мир рушится, а душа, решив сменить место жительства, переселяется в пятки, хорошая акушерка никогда не выронит младенца из рук.

И хоть сейчас Гертруда и Госпожа, но ее руки также были руками Тетушки Гертруды, а Тетушка была первоклассной акушеркой.

Поэтому, хоть сердце ее еще отплясывало дикую пляску паники в груди, Госпожа Гертруда медленно опустила живого теперь мальчика на землю, а уж потом позволила рукам начать трястись.

Так, выдохнула она и нервно икнула, затем на секунду прикрыв глаза, она резко сорвала с себя черный фартук, расстелила его на траве и молниеносными отточенными за десятки лет практики движениями запеленала в него младенца.

Почему он ожил? Это еще подождет, но теперь ребенок жив, а значит не должен лежать на мокрой траве.

Ведьма вновь взяла малыша на руки и, медленно встав с земли, перебралась на скамейку.

Так они сидели некоторое время в лучах утреннего солнца. И Госпожа Гертруда неожиданно для себя и скорее машинально начала баюкать на руках младенца, и приговаривать всю ту усыпляющую детей несвязную чепуху из слов и отдельных звуков.

По-прежнему мертвенно бледный малыш начал затихать и вскоре сладко зевнув уснул, посасывая свои мертвенно бледный пальчик.

«Ох, вы, боги-то мои. Кто же ты у нас теперь?» — на распев задала риторический вопрос ведьма.

И как будто отвечая ей, в сонных маленьких глазках пробежала зеленоватая тень.

«Ой, да будь я проклята, что же это за дерьмо?», — не меняя баюкающего тембра удивилась дама.

Она в который раз закрыла глаза пытаясь взять себя в руки и, сделав глубокий вдох, прошептала: «Проклятье, мне нужна помощь.»

Маленький сверток в ее руках недовольно запищал.

«Тих-тихо, дорогой, сходим мы сейчас с тобой к одному самодовольному старому прохвосту», — не в рифму закончила она мысль.

Все же сумев убаюкать ребенка, Госпожа Гертруда быстро затушила печь крематория, затем, нырнув в утробу своего домика, вскоре вернулась к мирно спящему свертку из черного фартука, с плетеной корзинкой в руках.

В корзинке предусмотрительно лежало теплое одеяльце.

Бережно чтобы не разбудить Госпожа переложила в нее дитя и убедившись, что одеяльце надежно защищает ценного пассажира корзины от ветра, отошла от нее подальше.

«Город просыпается, пешком лучше не идти, да и медленно это, — бормотала она чуть слышно, — и по воздуху не понесешь, ну что ж.»

Ведьма отошла еще на пару шагов от корзины и широко разведя руки ладонями вниз как птица, что вот-вот вспорхнет, резко одним движением опустила их вниз, и исчезла как будто осыпавшись, одновременно с этим появилось облако черного дыма.

Но уже в следующее мгновенье из черного облака, висевшего на том самом месте, где только что стояла элегантная женщина, вышла крупная, но поджарая и изящная словно лань, черная собака.

Быстрой, но бесшумной иноходью, как-будто ей стребовалась пара секунд, чтоб привыкнуть, что теперь у нее четыре ноги, собака, крепко зажав плетеную ручку корзинки могучими как капкан челюстями, рысью бросилась прочь из дворика, в один прыжок перемахнув не высокий заборчик.

Словно акула почуявшая кровь, фигура могучего зверя как будто плыла в утреннем воздухе городка.

Не многочисленные прохожие поражённо шарахались прочь и хватались за головные уборы, которые чуть не срывал ветер, поднимавшийся, когда та проносилась мимо, словно метеор проносился черный баргест.

Однако, если бы кто-то мог, хотя таковых не нашлось бы, разглядеть при такой бешеной скорости зажатую в зубах бестии корзинку, то наблюдатель поразился бы. Ведь плетёная ноша собаки даже не колебалась, и это при столь дьявольской скорости.

Петляя и поворачивая, пролетая над препятствиями, баргест с корзинкой в зубах неумолимо приближался к стоящей в отдалении от центра городка, мрачной громаде здания, чьи пикообразные купола подобно клыкам устремлялись ввысь, почти касаясь самого магического щита, в честь которого и был назван город.

В нем было величественно все и стеллы, высокие своды, широкие стрельчатые арки, массивные колонны.

Это была цитадель магов.

Приближаясь к цитадели, собака перешла на шаг.

Потом, поставив корзину на мостовую, огляделась по сторонам, как-будто желая убедится, не видит ли кто, потом отбежав назад, резко прыгнула на корзинку.

Но, оказавшись в воздухе, исчезла в клубах черной дымки, и на землю из ее клубов шагнула женская ножка в черной туфельке.

Подобрав корзинку, Госпожа Гертруда проверила ее пассажира, младенец сладко сопел, причмокивая бледным ротиком.

Убедившись, что все в порядке, ведьма посмотрела на высящуюся над ней архитектурную громаду и театрально закатила глаза.

«Боги, готова поклясться, их шарага стала еще больше, с тех пор как я тут была, — прошептала Госпожа, и вновь наклонившись к корзинке, еще тише добавила заговорческим тоном, — Вот увидишь, парень, это все от комплексов», — и быстро зашагала к цитадели.

Подойдя, однако, не к массивным воротам, а к укрытой тенью части кирпичной стены, Госпожа Гертруда, плотно прижав к ней ладонь руки, быстро провела ею по кирпичам, оставляя на поверхности розовый след из искр, сложившийся в замысловатый символ.

Проделав это, она тихо, но твердо произнесла: «Арчибальд Дэроу». Символ вспыхнул и как-будто впитался в кирпичную кладку.

Затем, после секундной паузы, по стене прошла рябь как по водной глади, и на этом же месте как бы проступила деревянная дверь.

«Кто?» — прогремел громоподобный голос.

Ребенок в корзинке захныкал и принялся возится.

«Тише ты, старый дурак!» — зашипела как кошка Госпожа Гертруда и принялась укачивать пищащую корзину.

«Это я, и мне нужна помощь».

В тот же миг дверь отворилась, и за ней возникло старческое круглое обеспокоенное лицо, которое могло помимо возраста и округлых щек еще похвастаться пышной и белой как снег бородой, образовывающей конгломерат с топорщащимися того же цвета усами.

Прежде чем лицо произнесло хоть что-то, Госпожа зашипела на него: «Тссс! Только тихо, а то разбудишь!»

«Э-м, — лицо отрыло рот, лицо закрыло рот, — что случилось Труди?» — наконец вопросило лицо шёпотом.

И вот так всегда во всех мирах и реальностях. Вы можете быть уважаемой старой знахаркой, к которой исключительно уважительно обращаются все от богачей до нищих, и вы же можете быть грозной как шторм и вселяющей в душу трепет Госпожой, к которой и вовсе побоятся обратится кто бы то ни было. Но всегда найдется человек, для которого вы будете просто Труди, и плевать он хотел, насколько вы уважаемы и грозны.

–Да впустишь ты уже меня, не видишь что-ли, у меня ребенок? — гневно зашептала Госпожа Гертруда, и, не дожидаясь ответа, вошла в дверь, предоставив человеку за ней выбор отпрянуть или быть сбитым с ног.

–Эм… поздравляю? — с интонацией человека, проверяющего тот ли провод, на бомбе он сейчас перерезал, произнес старец, отпрянув в сторону перед летящей сквозь него Госпожой.

— Дурак! — повторяя высказанное минуту назад определение собеседника

— Это не мой ребенок, что ты несешь! — снова шептала ведьма, поставив корзинку на стоящий в комнате стол, и повернувшись лицом к пожилому стрику.

Тот пошамкал сухими губами и закрыл дверь, услышав на это очередное приглушенное: «Тссс! Тихо ты!» и баюкающее бормотание Гертруды.

— Это… — начала было Госпожа, убедившись, что тревога пробуждения ребенка оказалось ложной.

— Это… — вдруг она прервалась и, строго посмотрев на старца, сказала, — и прекрати паясничать! Я не могу с тобой серьезно разговаривать, когда ты вот… — она попыталась подобрать слово, указывая на него ладонью, но после непродолжительных попыток сказала «вот такой».

— Эх… — прошамкал старец и пошёл, направляясь к Гертруде, но на ходу преображаясь в высокого атлетичного пожилого мужчину, хотя при определении возраста вы бы растеряли все эпитеты.

На месте бесформенной мантии появились черные туфли, безупречно сидящие дорогие черные брюки, на поясе — широкий кожаный кушак с серебряной пряжкой, белоснежная шёлковая мужская блуза, белизну которой подчёркивал бархатный чёрно-красный жилет с мельчайшими резными узорами на боках.

Аккуратно уложенные и зачёсанные назад волосы цвета свежего снега, и лицо мужественное и загорелое как у морского волка, аккуратная ухоженная бородка и роскошные, чуть залихватски закрученные, усы как небо от земли отличались от того безобразия, что было на лице у открывшего дверь старца.

Одним словом, больше походивший на зимнего бога, к Госпоже Гертруде подходил настоящий боевой маг — Арчибальд Дэроу.

Подойдя ближе, он на ходу смахнул невидимую пылинку с плеча и одернул жилет.

Сама того не желая, ну, хорошо, чуть-чуть желая, Гертруда заметила, как при этих движениях, темной тенью под бархатом сорочки перекатывались мускулы.

И госпожа мысленно отругала себя за это.

Так как встретившись взглядом с глазами снежного барса, взгляд которых мог залить румянцем до макушки любую юную красотку, Госпожа прочитала в них игривое «Я знаю, на что ты смотришь».

«Зараза!» — подумала ведьма.

— Ну? — промурлыкал Арчибальд низким бас-баритоном, — Так лучше?

— Пижон — фыркнула Гертруда.

— Дак, что там с ребенком, Труди? — прошептал маг, подходя к корзинке.

— Я все расскажу, только наложи чары silentium intra¹, я не хочу его будить

Когда маг закончил с наложением выше упомянутых чар, они присели в удобные кресла, поставив их так, чтоб оба могли наблюдать за стоящей на столе корзинкой.

Однако, в процессе своего пересказа событий минувшей ночи, Госпожа Гертруда то и дело вскакивала и проверяла спящего младенца, в то время как Арчибальд Дэроу, упершись локтями в колени и сложив ладони домиком, внимательно и молча слушая, мрачнел все больше.

Когда же наконец Госпожа Гертруда закончила рассказ словами «И я пошла к тебе», Арчибальд, матёрый боевой маг, который прежде ни раз противостоял воплощениям зла, поражённо произнес: «Вот дерьмо».

В просторной, роскошно обставленной комнате повисло молчание.

Помолчав, Дэроу глухо сказал: «А ты не думала?» — и вместо продолжения он сжал левый кулак и, повернув внутренней стороной вверх, медленно развел пальцы, образуя из руки подобие чаши, в центре которой возник сгусток колдовского огня.

Он многозначительно посмотрел на гостью.

Та бросила на мага свирепый взгляд, но тут же смягчилась, встретившись со взором Арчибальда

Сейчас в строгих синих глазах не было и тени игривой веселости.

Так в другом мире, должно быть, смотрел айсберг на идущий прямо на него небезызвестный, круизный лайнер.

Дело в том, что между магами и ведьмами много общего, и не в последнюю очередь привычка действовать в ситуациях, когда у других не хватит сил или мужества сделать необходимое.

Труди отвернулась него и, опустив голову, неохотно ответила:

–Честно? Да, проклятье, да думала, в самом начале, когда он первый раз открыл глаза. Помнишь я говорила? Ну при рождении.

Маг не отвечал, было слышно только потрескивание огня в его руке.

— Но, — женщина запнулась, подбирая слова, — Но также нельзя! Это неправильно, я чувствую, что неправильно.

Ведьма, замолчав, вновь повернулась к собеседнику.

— Ну не знаю, Труди, — в полголоса наконец заговорил Арчибальд, — Превентивные меры, сама же понимаешь, это бы сильно все упростило.

Он посмотрел на огонь в своей руке.

— И не обижайся, дорогая, но разве ты сама не… Ну вот сколько ты проводила абортов? И другие такие же как он, — маг кивнул на корзину, — Не нужных, не желанных.

Он замолчал.

— Много Арчи, — грустно ответила Гертруда, но в голосе ее не было обиды, лишь грусть, — Очень много, — они вновь замолчали.

— Тут же есть определённые риски и… — Арчибальд снова замолчал.

— Ладно, — сказал он, спустя какое-то время, в течение которого маг смотрел на смертоносное заклинание в своей руке.

— Ты права, бедняга уже умер один раз за чужие грехи, нечестно убивать его по схожим причинам еще раз, — и легким движением маг повернул кисть, одновременно сжав ее в кулак, огненная сфера с хлопком исчезла.

Арчибальд Дэроу потер ладони друг о друга, как если бы хотел стряхнуть пыль.

–Что мы имеем? — риторически вопросил маг.

Краем глаза он на секунду посмотрел на Гертруду, та улыбалась как девчонка, которую первый раз пригласили на танцы.

«Проклятье, — подумал он, я люблю эту девчушку», — и усмехнулся в усы, и в глазах вновь засветились озорные искры.

И это было чистой правдой, они любили друг друга, но уже давно не так, как это принято у пылких любовников, и не так, как любят друг друга супруги, прожившие вместе жизнь, да и не та это была любовь, что заканчивается браком, но любовь, которая куется в огне войны, битв и сражений, когда они стояли спиной к спине, отбиваясь от врагов и скользя в крови друзей, любовь, что вела его ей на выручку, утопая по грудь в снегу, когда ее сотни лет назад похитил и сделал наложницей злой Шах чародей. Это была та любовь, что давала ей сил в одиночку пробиться к нему в тюрьму gurges в эпоху охотников на ведьм. И были в их любви боль и измены, и жертвы, причем взаимные, были времена, когда меж Арчибальдом и Гертрудой летали молнии, причем в прямом смысле, но человеческая память странная штука, со временем плохое почти стирается, а хорошее сверкает как драгоценности, что бережно хранятся в душе, а уж чего у магов и ведьм в избытке, дак это время.

Дело в том, что маги и ведьмы не стареют, верней, стареют не так как мы.

Магия, струящаяся в их телах, делает такие вещи как физический возраст весьма условными понятиями, и проходит не одна сотня лет, пока законы природы начнут одерживать верх над желанием носителя магии выглядеть так, а не иначе. Существу, которое может усилием воли менять свой морфогенетический код, сложно навязать такие вещи как морщины или седина, и государства рушатся охотней, чем грудь ведьмы начнет уступает силам гравитации. Однако, рано или поздно, а вернее очень поздно, старость возьмёт верх. Вот и Арчибальд, и Гертруда легко могут обратится с стариков или зверей по желанию, но в юношу и девушку уже нет.

Но вернемся назад в покои Арчибальда Дэроу.

— Дак, что мы имеем? Говоришь он точно был мертв? Ну в смысле совсем? Это не летаргия? Не кома? Не amplecti nocte ²или что вроде?

–Нет, уж смерть, знаешь ли, я могу узнать, когда ее вижу, — не без досады ответила Гертруда.

— Да, да, просто мыслю в слух, — поспешил ретироваться Дэроу.

— И дождь впитался в тело?

— В том то и дело что нет, наоборот, капли испарились, как на горячей плите, и даже пар шёл.

— Ага, — маг помолчал, усиленно разминая виски пальцами, затем встал, подошёл к корзинке и внимательно смотрел на бледное личико малыша. Потом снова вернулся на свое место, и снова проделал тот же манёвр.

Несмотря на всю пугающую неясность происходящего, Госпожа Гертруда, на время уступила место Труди, а той, если говорить по правде, нравилось видеть Арчибальда таким, как сейчас.

С магами одна беда: в определенный момент долгих жизней они перестают встречать на своем пути что или кого бы то ни было, представляющее для них угрозу или тайну, лишённые возможности противостоять вызовам, они, как следствие, начинают закисать, отравленные ядом собственного могущества, и не ровен час, могут совсем тронуться рассудком. Например, прийти к выводу, что пытаться захватить мир — отличное хобби для спортсмена и джентльмена.

Темные владыки получаются из могущественных и скучающих магов.

Ведь заметьте, разного рода темные властители обычно ни в чем не нуждаются, ну ни земли, ни пастбища их не волнуют, а рабов у них всегда столько, что и говорить не стоит, золота они тратят на все это больше, чем получат в итоге.

Да и с кем вести торговлю и тратить это золото, когда все и везде уже твое?

Ну вот чем таким будут заниматься темные властители мира, если победят? Решать вопросы внутренней политики, внешней-то политики не осталось?

И что, вся эта рутинная волокита стоила усилий по завоеванию мира? Нет.

Но темные властелины как одержимые пытаются снова и снова.

Хотя вот, посмотри ты на предыдущих пытавшихся. И, казалось бы, очевидно гиблое мероприятие.

Потрать ресурсы и силы на то, чтоб помыть, прибрать свои мрачные земли, организуй в них социальные льготы, построй больницы и школы, рабочие места. Да ты не будешь знать, как отбиваться от желающих тебе служить. Весь мир сам будет рваться под твою пяту. Но такого не происходит.

А все почему? Потому что темный лорд — это скучающий маг, и войну он ведет не ради победы, а из спортивного азарта и нарочно оставляет лазейки для сил «добра», которые обеспечивают ему проигрыш. Потому что в противном случае, ковались бы не волшебные кольца, которые снимаются посредством экстремального маникюра, а волшебные пояса верности с кодовым замком и системой оповещения.

— Дак, говоришь, мать подверглась вероятностной мутации? — спросил маг спустя какое-то время, сосредоточенно ища что-то в манускриптах и свитках, разложенных теперь на полу всей комнаты.

— Да, Арчи. Я уже говорила, у девчонки было свиное рыло на лице. — ответила Ведьма, которая стояла рядом с младенцем.

И тут же она иронично добавила:

–Пятачок как у поросёнка, ну сам-то ты как думаешь?

— Ну мало ли, — задумчиво пробормотал маг себе под нос,

— В лесу за щитом, много чего водится, может мамаша той девчонки, любила… ну экзотику, там сатиры, кентавры, ну, ты меня поняла. И вот вам на лицо свиной пятачок, прости за каламбур.

— О, боги! — закатила глаза ведьма, — Сколько же сотен лет тебе нужно, чтоб повзрослеть? Нет, Арчи, это обычная девочка, дочь мясника, ты бы ее знал, если бы выбирался иногда из этого, — она неопределенно обвела рукой комнату, — могильника.

— Ну хорошо, хорошо. Арчибальд снова посерьезнел.

— Знаешь, это просто глупо в конце концов, — с досадой сказал он спустя какое-то время, отбрасывая очередной испещренный рунами талмуд.

— Мертвенная бледность, зеленое свечение, отторжение природной магии, такой как местный дождь, и это, не говоря о… — он понизил голос до состояния полной секретности, — Самопроизвольном воскрешении.

— Ну а как насчет того парня из пустыни, ну ты помнишь? — невозмутимо прервала его Гертруда.

— Он пришёл на кладбище, встал у могилы приятеля и сказал что-то вроде «Эй, Луи! Встань и иди» и покойный воскрес.

— Ага, — согласился Дэроу, — Как же не помнить отличный мужик, да вот только тогда это была все та же магия что и, — маг кивком указал на корзину.

— Значит это все же — нек… — начала было Гертруда.

–Труди! — закричал маг так, что только наложенные чары тишины не перебудили всех обитателей цитадели.

— Ой, — пискнула Труди и плотно зажала рот руками. В глазах Госпожи Гертруды на мгновенье застыл испуг.

— Ну не в таком же месте произносить подобное! Последствия могут быть не предсказуемыми! — глухо проворчал Арчибальд.

Гертруда, все еще не отрывая ладони от рта, кивнула, оба замерли как-будто прислушиваясь, но все было по-прежнему.

— Ох, Арчи, язык сам хотел произнести это! — посетовала Гертруда, когда они наконец успокоились.

— Похоже обошло… — начал было говорить боевой маг, когда слова его оборвал громкий и жалостливый плач ребенка.

— Чего это он? — встревожился Арчибальд. — Это из-за сказанного?

— Нет, не думаю, малыш просто голоден, — сюсюкающим тоном отозвалась Госпожа Гертруда, извлекая плачущий комочек.

— И кого он собрался тут сожрать? — Еще более взволновавшись, не унимался маг.

— Ему нужно только молоко, ну как минимум пока, только молоко.

В Гертруде сейчас боролись материнские инстинкты Тетушки и холодный рационализм Госпожи.

Тетушка безоговорочно победила, и Ведьма скомандовала:

–Неси молоко, ну же скорей.

— А разве новорождённый кормят не грудью?

— Если хочешь. я могу отвернутся и.… ну, — озадаченно и смущенно пробормотал Арчибальд.

— Боги мои! Когда нужно сражаться с чем бы то ни было, Арчи, ты лучше всех, и я первая это признаю.

— Это правда, — маг просто не понимал такой концепции как скромность.

— Но, когда речь заходит о простых вещах, у тебя мозгов не больше, чем у зрелого кабачка, — продолжила Гертруда.

Могучий воитель поник как маленький мальчик, которому сказали «никакого десерта, пока не доешь брокколи».

— Ну подумай сам, у меня же нет лактации, Арчи. И вообще сколько по-твоему мне лет?

Арчибальд отступил на шаг и окинул гостью оценивающим взором

— Ну я бы сказал, что…

— Только посмей продолжить эту фразу старый дурак! — зашипела Ведьма, — А ну быстро нашёл молоко! Этот парень и так пережил больше, чем полагается в день рождения, чтоб его еще и голодом морить. И не забудь про бутылочку! — уже вдогонку крикнула Госпожа.

Вы наверняка думаете: «ну откуда в таком месте как цитадель возятся детской бутылочке?»

Но Магия — это концентрированная вероятность, поэтому в самом магическом месте найти что-то, чего там быть не могло, гораздо проще, чем то, чему там самое место. Скажем так, с точки зрения магии, вероятность обнаружить детскую бутылочку в цитадели магов была примерно сто процентной, чего не скажешь о мистических артефактах, которые пропадали, стоит вам отвернуться.

Учитывая выше сказанное, Арчибальд вскоре вернулся в свои покои, держа в руках добычу, состоящую из глиняного кувшина с молоком и, да, самой что ни на есть настоящей бутылочкой с соской.

— Подержи его, — передала ребенка ведьма, а сама, взяв в руки кувшин что-то пошептала над ним, и по молочной глади содержимого прошла рябь, и с хлопком поднялось маленькое, малинового оттенка облако.

— А в глазках-то у него и правда изумрудные тени бегают, — сказал маг, неумело трясущий ребенка, пытаясь убаюкивать на манер того, как это делала Гертруда.

— А я что тебе говорила? — ответила Госпожа, разгоняя рукой малиновый пар

— Постой, что ты сделала с молоком? — удивился Дэроу.

— Элементарная трансмутация молекул, дорогой Дэроу. Теперь это не коровье молоко, а человеческое. Новорожденным рано пить коровье, понимаешь, оно для них жирное. — нравоучительно поясняла ведьма, аккуратно переливая часть содержимого кувшина в бутылочку.

— Ну вот, теперь соску и готово! Давай его сюда скорей.

Арчибальд послушно и со страхом, свойственным мужчинам при обращении с маленькими детьми передал плачущего младенца.

— Он выглядит и ведет себя как обычный ребенок, — сказал маг, — Ну за исключением того, что бледный как труп, разумеется

–Ага, — отозвалась на распев Гертруда, скорей обращаясь к жадно сосущему бутылочку младенцу, нежели к Арчибальду.

Маг фыркнул, его всегда обескураживало то похожее на религиозный транс состояние, в которое погружаются женщины, занятые кормлением новорождённых.

— Ну свечение в глазах пройдет, когда его клетки полностью адаптируются к магии.

— Ага, ти мой хаёший, — вновь протянула ведьма, с блаженной улыбкой.

Дэроу покачал головой, точь-в-точь, что говорить с фанатиком на молебне, однако продолжил:

— Я вот что подумал, маги с рожденья имеют склонность к тому или иному аспекту магии так? — и не дожидаясь ответил, — Но сама магия проявляется позже, в основном в период пубертата, когда морфическая матрица и так готова к естественным изменениям, за исключением случаев, когда инстинкт самосохранения вынуждает магию проявится раньше. Однако, тело носителя магии продолжает взрослеть, пока не достигнет физиологического пика, а потом уже старение останавливается.

— Ах, если бы оно останавливалось, — с грустью ответила Гертруда.

И вновь Арчибальд поразился, как его дорогая подруга, несмотря на, по примерным прикидкам пятисотлетний возраст, хотя маг охотней откусил бы язык, чем признался Труди, что подсчитывал, сколько той лет, как и самая обычная женщина огорчалась, когда приходилось напоминать ей, что та не может вечно оставаться юной прелестницей, даже если она была таковой лет эдак двести к ряду.

«Ох уж эти женщины», — подумал Дэроу, неосознанно подчиняясь законам некоего мультивселенского жанра.

— Я это к чему? — продолжал маг, отвлекаясь от раздумий.

— Ума не приложу, — снова на распев ответила Труди

— Тому, что магия проявляется в первый раз спонтанно и невероятно мощно, как-будто лопнул нарыв. Я вот превратил отчима в горящую головешку, когда он в очередной раз избивал до полусмерти мать, а когда она же завопила от ужаса, и на крик прибежала стража, у первых трех, что попытались меня схватить, выкипели глазные яблоки, прежде чем я удрал.

— Ну да, магия разрушения — это твое. — подтвердила Госпожа, — А я первый раз превратилась, когда на меня в лесу напал вервольф. Это потом уже до меня дошло, что нормальная, любящая мать не пошлет дочку одну в лес в полнолуние, да еще нацепив на нее красный плащ, чтоб уж наверняка. — задумчиво и печально произнесла Госпожа, припомнив свое детство.

Поэтому Госпожа, помолчав, вздохнула, прежде чем уйти из деревни в ту же ночь.

— Я собственными руками вспорола брюхо своей суки матери.

Сказав это, Госпожа, на мгновенье отложив бутылочку отвела правую руку от младенца, и из изящных пальчиков дамы выросли длинные черные и тонкие как иглы когти.

Но малыш тут же захныкал, и в одно мгновенье смертоносная лапа, вновь став женской ручкой, взялась за бутылочку с молоком.

А через пару столетий эта история стала сказкой, и в ней появился дровосек, и бабушка, и все тому подобное.

–Ну да, а тех трех стражников сказанья зачем-то превратили в трех слепых мышат. Ей богу, Труди, какой-бы кошмарной ни была правда, дай только пройти сотне-другой лет, и эту же историю люди будут рассказывать детям как добрую сказку, — поддержал Арчибальд.

— Дак, о чем бишь я? Ну да, в твоем случае это магия изменений. Но ни разу нигде не было такого, чтоб так проявлялась, сама понимаешь какая магия, — он много значительно кивнул на ребенка.

— Ей обычно учатся, ей овладевают через обряды и практики, но не владеют от рождения. — подытожил мысль маг.

— Ты хочешь сказать, что он, новый подвид мага? — с недоверием спросила ведьма.

–Нет, не совсем. Ведь эта магия была всегда, что, если просто те маги что, — Дэроу осекся, но сразу продолжил, — что склонны к ней, раньше успевали овладеть иным мистическим искусством, так и не выявив свою предрасположенность, а позже начинали изучать это искусство и, на удивление для всех, моментально становились мастерами этого колдовства? Ведь, возьми хоть нас с тобой, ну как бы «такому» магу пригодилась его природная склонность, в ситуации схожей с твоей?

— А я понимаю, о чем ты, — Ведьма сейчас перекинула ребенка через плечо пыталась помочь ему срыгнуть, — Не возникает того раздражителя чтоб она проявилась.

— И, кроме того, есть один нюанс, — продолжил маг, — Сколько мы уже тут? Ну тут в Мэджикшилде?

— С самого его создания, а это лет сто пятьдесят-двести, а что? — сказала Гертруда.

— И сколько магов или ведьм тут родилось за это время? Дети все время рождаются, не вопрос. А маги? Ты местная повитуха, если кто и может такое знать, то это ты.

— Ни одного, — задумавшись ответила Госпожа Гертруда, — Но мы же уже задавались этим вопросом, верней ты и твои соседи по цитадели. И ты сам объяснял мне, что магический фон Мэджикшилда слишком перенасыщен вероятностью, он агрессивен для того, чтоб тут рождались носители.

–Все верно, — кивнул Арчибальд, — Тогда это кто по-твоему? — он указал на малыша, — Просто внук мясника? Может и так, он же самый что ни на есть маг. Первый и единственный рождённый в Мэджикшилд за двести лет.

–Магия — это как-раз, когда происходит то, чего не может быть, — медленно, как-будто перекатывая слова на языке, подхватила его ведьма, — Например, маг склонный от рождения к, — она посмотрела в глаза Арчибальда. Маг кивнул.

Ведьма продолжила:

— Такой вот невозможный маг, рождается в месте, где магом родится невозможно, похоже на правду, Арчи.

— Ну и что нам теперь со всем этим делать, — говоря это, маг подошёл и нежно кончиком пальцев погладил еще совсем крошечную головку новорождённого чуда.

— Раз мы его не убиваем, значит нужно придумать, где и как ему жить.

— Чур живет с тобой! — хором произнесли маг и ведьма.

— Ну уж нет! — громко сказала Труди, и малыш заплакал, она тут же принялась баюкать ребенка. Хотя понимала, что выстрели она хоть из пушки, ни ребенок, никто бы то ни было кроме Арчибальда этого не услышал бы, чары — silentium intra не позволят.

— Но, Труд!

Госпожу Гертруду всегда раздражало это его прозвище как будто превратить Гертруду в Труди недостаточно коротко, и ее имя нужно обкорнать до жалкого Труд.

Она не раз пыталась сокращать имя Арчибальда, но мальчишке, живущему в душе каждого мужчины, все было как с гуся вода, а коверкать его имя сильнее чем Арчи, Гертруда считала занятием ниже собственного достоинства. Но боги свидетели, если он хотя бы раз уберет из Гертруда еще один звук и превратит ее в «Тру», магу придется искать себе новую вселенную для проживания.

–Вместе со мной в цитадели живет еще одиннадцать магов, не считая прислуги, — настаивал Арчи.

И ведь он серьезно считает, что двенадцать вечно прибывающих в раздумьях стариков это много. Да в громадине цитадели можно роту солдат расквартировать вместе с семьями, и не один из «соседей» Арчибальда этого не узнал бы.

Ох уж эти мужчины! — подумала Госпожа Гертруда, попав под влияния того же закона, что недавно Арчибальд.

— Зато у вас тут мыши в кладовую проходят по пропускам, — шепотом ответила она наконец, — У меня же проходной двор вместо дома, то у них понос, то геморрой, то любовное снадобье им подавай, по сетовала ведьма, то рожают, то чихают. Порой мне кажется, что в городе живет на пару тысяч больше, чем есть на самом деле. Дверь не закрывается от посетителей.

На самом деле, она преувеличивала и при том нещадно, но ведьма не ведьма, если не сумеет добиться своего, пусть даже привирая.

— А что случилось с тем несчастным, что залез к вам в цитадель пару лет назад? Говорят, хотел украсть волшебные драгоценности, — ледяным тоном вопросила Гертруда.

— Да ладно тебе, Труди, забавно же получилось, — Арчибальд безуспешно пытался уклонится от ястребиных глаз ведьмы.

— Забавно?! — свирепо зашептала Труди, стараясь одновременно и звучать грозно и не будить маленького ребенка, — Да части тела бедолаги потом месяц собирали по всему городу, при этом каждый ошметок его тела бормотал: «я больше так не буду, я больше так не буду».

— Ну дак и не будет же! — прыснул Арчибальд Дэроу себе в усы, но поймав на себе убийственный взгляд, тут же добавил, как проштрафившийся школьник перед учительницей, — Это все не я, Труд, честно. Это все Барт.

— Да верю я, верю, — смилостивилась Гертруда и положила задремавшего малыша в корзинку, — Ты хоть и старый дурак со скверным чувством юмора, но не конченый садист как Бартоломью.

— Вот как, «садист», а когда-то ты говорила, что он непосредственный и эксцентричный, — хотелось сказать Арчибальду, живо припоминающему как во времена их молодости, именно к Бартоломью ушла от него Гертруда.

Вместо этого маг сказал: «Да, Барт славный парень, ты же знаешь», нарочито проводя пальцами по виску, где за белоснежными волосами был шрам от шаровой молнии.

Напоминание о ревевшей когда-то дуэли между ним и Бартом, из-за некой знойной красотки, которая теперь стоит тут и умничает.

Труди заметила жест, и поджав губы, голосом, в котором было чуть больше беззаботной невинности, чем того требовала беседа продолжила:

— Я это к тому, что еще лет двадцать народ Мэджикшилда будет икать при одной мысли о цитадели.

–Без сомненья, — ответил маг, все еще мрачный от нахлынувших воспоминаний минувших лет, — Но что я скажу парням?

Они называли себя «славные парни». Двенадцать из тринадцати сильнейших магов и колдунов, живущих здесь, что еще не стали называть себя владыками и не принялись строить черные башни тут и там как раки отшельники. В общем нормальные парни, у и что, что любому из них человека испепелить, что муху прихлопнуть, все нормально, это же «славные парни».

В целом цитадель при всей мрачной готичности, больше напоминала мужское общежитие или студенческое братство, слившегося в симбиозе с домом престарелых, за теми исключениями, что тут не было какого-то ни было руководителя или директора, что мог бы призвать к порядку, да и девушки чирлидерши не лазили по ночам в окна. По той простой причине, что, если маг был в настроении, он вполне мог создать прямо из воздуха вполне материальные иллюзии девушек, в любом количестве и на любой вкус, этот способ досуга зарекомендовал себя в мистических кругах, поскольку с иллюзиями можно не разговаривать или ходить на свидания, а главное начисто отпадал вопрос о контрацепции.

Но в остальном это был дом для престарелых, и погружённых каждый в свой мир мужчин, которые не лезут в дела друг друга и требуют того же от остальных.

— Да эти твои парни и не заметят ребенка, если все правильно разыграть, — продолжила Гертруда

–Ну а почему бы не отдать его какой-нибудь семье в городе? — не сдавался маг.

— Потому что его силы уже активны, сам же сказал, и неизвестно, что будет дальше, — гнула свое Ведьма, — Как начнется ну допустим падеж скота, люди возьмутся за вилы и пойдут за головой мальчика, по той простой причине, что он не такой как все. И не важно падеж начался из-за него или нет, но что будет, когда толпа загонит его в угол? Я имею в виду, что случится с этой толпой?

— Много чего мало приятного, причем быстро, — согласился Дэроу.

–А в цитадели зашитые руны и прочие ваши фокусы, парни твои на худой конец. Все это приглушит его и на время сдержит, пока мы не придумаем, что делать дальше.

–Ну хорошо, — уступил маг.

Таков уж он был, непоколебим и властен, и даже Гертруда не решилась бы спорить с его решением в по-настоящему важных вопросах. Арчибальд легко уступал своей Труди в незначительных вещах.

«К тому же она права, — подумал Дэроу, — пока паренек растёт будет время все проверить.»

— Но не я же буду его растить? Все эти пеленки и распашонки, как ты себе это представляешь?

— Не волнуйся, дорогой мой, я бы не доверила тебе и печеной картошки, не говоря о младенце, — проворковала ведьма, то ли ради малыша, то ли ради Арчибальда, — У вас же тут прорва прислуги, так? Ну немного чар тут, капелька гипноза здесь. И малыша будут любить как родного. Да и парни твои не заметят. Подумаешь у челяди новый головастик или как-то так.

— Я было уже забыл, как ты коварна, — изумился маг.

— Ну, ведьма, я все-таки или нет? — подмигнула ему Труди.

— Дак нам нужна молодая девушка? Ну для, скажем так, усыновления? Ну мы могли бы нанять его мать, как горничную, ребенку же нужно молоко, — размышлял в слух Арчибальд

— Нет, нет. Только не ее. Подумай сам, Арчи, она хотела избавится от него, так или иначе хотела его смерти. И он мог это запомнить, как бы впитать через пуповину, — запротестовала Госпожа Гертруда.

— Я не думаю, что такое может быть, Труди. Это невозможно в конце концов! — изумился маг.

— Да, невозможно, как невозможно, чтобы мертвый, скорее выкидыш, нежели новорожденный, ожил сам по себе. Одним богам известно, на что, — и ведьма снова начала на распев растягивать слова, заглядывая в корзину, — Он спасёбин, а ня стё не спасёбень, да, мались? — риторически закончила ведьма.

–Еще завернет мамашу в бараний рог и поминай как звали. — произнесла Гертруда, обращаясь уже к Арчибальду, — Но мыслишь ты верно, только нужна не одна, а как минимум четыре кормилицы. И один надежный порядочный мужчина, желательно не очень молодой.

— Объясни почему, я заинтригован, — непонимающе сказал маг.

— Смотри, все просто, прислуга работает посменно. Мы найдем четыре девушки-кормилицы и каждой из них внушим, чтобы, как только она заканчивает смену, у нее возникало непреодолимое желание заботиться о «нашем» малыше так, как если бы это был ее собственный ребенок. А выходя на смену это чувство пропадало, и она забывала, что он вообще существует. Две девушки на дневную, две на ночную смену. Так мы сможем обеспечивать круглосуточный уход, а девушки смогут выполнять свои обязанности, не привлекая внимания твоих «парней».

— А мужчина нужен, чтобы мальчик жил у него в комнате, и его мы гипнотизировать не должны, чтобы в случае, если малыш будет вести себя странно, мужчина бежал ко мне, — закончил мысль Арчибальд.

–Ага, а мужчиной он должен быть, чтобы материнский инстинкт не мешал ему в случае чего, да и не будет кривотолков за спиной. Ну добрый одинокий джентльмен на старости приютил малютку.

Вот увидишь, еще сказку придумают, дескать вырезал сынка из полена или это ожившая кукла, что-нибудь в таком духе, — продолжала ведьма.

— Я только не понимаю, почему он не молодой должен быть? — задумчиво спросил Арчибальд.

— Да чтоб девок не попортил, дурья твоя бошка, когда четыре молодых бабы с раздутыми от молока грудями начнут ходить к нему в келью и днем и ночью, — фыркнула Труди.

— Это да, — засмеялся маг, — хоть у себя мальца оставляй, — он подмигнул ведьме.

Затем плавно подойдя к ней сзади, нежно обнял за талию. И положив свой подбородок ей на плечо, посмотрел на крошечного мальчика, что наделал столько хлопот в первый же день своей жизни.

Вопреки ожиданиям мага, Труди не стала вырываться, а плотней прижалась к мужчине.

— Только давай дадим ему имя, Арчи, дадим мы с тобой, а то еще назовут каким не будь Финном, Томом или упаси боги Гарри. Можешь представить, себе мага с именем Гарри? Фу! — Госпожа Гертруда поморщилась.

— Маг Гарри, а надо быть конченым извращенцем, чтоб пойти на такое, — промурлыкал он в ее ушко.

— Как насчет, Белиал или Асмадей, — маг резко развернул ведьму к себе лицом, заставив ту пискнуть кокетливо «ой» и заглянул ей в глаз.

— Ну не знаю у вас у всех такие длинные… имена, — хихикала Труди, — Всю голову забьешь, пока всех упомнишь, — и она ловко выскользнула и объятий, — Как насчет чего-то лаконичного?

— Но сильного и страстного, и мрачного, — голосом барса ответил Арчибальд, — мягко вновь приближаясь к Гертруде, — Что-то такое, что будет говорить за него: «не суйтесь к этому мужику, если не хотите, чтоб из ваших ребер сделали клавесин». Что-то типа Дарт, Дарк…

–А как тебе Дэрэк? — в полголоса смеялась Гертруда, теперь уже вовсе не против снова побыть чуть-чуть Труди.

— Дэрэк хорошо, а что с ним? — пробормотал маг, зарываясь лицом в ее волосы.

— Да нет же, как тебе, если мы назовем его Дэрэк?

Арчибальд, прервавшись, воззрился на свою Труди.

–Дэрэк? Серьезно? И что, Дэрэк лучше, чем Гарри? — он выгнул белую бровь.

— Конечно, глупый, намного, — прошептала Труди в его ухо и нежно поцеловала в щеку.

— Ну боги с ним, Дэрэк, дак Дэрэк, — мысли Арчибальда Дэроу сейчас куда-то плыли на волнах ее нежного и такого близкого аромата.

— Ты только посмотри на нас Труд, прямо молодые родители, выбираем имя сынишки.

— Не говори ерунды, старый козотрах, какие из нас родители? — уже томно бормотала ему Труди

— Да ладно тебе, это было-то всего один раз. И ты сама тогда захотела превратится козой, — напомнил Арчи, и прильнул к ее чуть раскрытым губам.

А время пошло дальше…

Глава 4. Шульц

Время пошло дальше — забавная фраза. Куда оно пошло? И что будет, когда время наконец туда доберется? Не известно.

Как вообще в древности люди придумали все эти сегодня, вчера и завтра?

Легко можно представить такой разговор, происходивший на заре цивилизации:

— Слушайте, нет, вы послушайте меня! Минута состоит из шестидесяти секунд, а час из шестидесяти минут! — разгоряченно объясняет один древний мудрец соплеменникам.

— Ты только не волнуйся, Фрэнки, нам всем очень интересно, — отвечают соплеменники, осторожно подходя к оратору — новатору.

— При этом сутки состоят из двадцати четырех часов!

— Конечно, конечно, — успокаивающе говорят окружающие, — Шестьдесят, секунд, шестьдесят минут, но двадцать четыре часа. Это очень логично, ты не волнуйся, Фрэнк.

— В неделе, — Фрэнк нервно сглотнул и облизал пересохшие губы, — в неделе — семь суток, а в месяце, — его глаза нервно метались, взгляд скользил по добрым дружественным лицам, сжимавших вокруг него кольцо соплеменников.

— А в месяце — семь недель правильно, Фрэнк? — ласково произнес лидер дружелюбных людей, незаметно подходя чуть ближе.

— Нет! Их четыре! — бешено захохотал Фрэнки.

— Ну, конечно, четыре, я просто ошибся, Фрэнк, — улыбался лидер группы.

–А… а еще… — Фрэнк начал нервно переминаться с ноги на ногу, инноватор, — А еще в месяце тридцать дней, — он снова облизнул губы, в уголках которых скопилась пена, — но иногда дней бывает двадцать восемь!

— Действительно, двадцати восьми еще не было, все это логично приятель, — люди вновь медленно начали окружать Фрэнки

–Назад! Не подходите! — взвился инноватор, и люди ненамного отпрянули.

— Тише, тише, дружище, — успокаивал его лидер, — Мне с ребятами очень интересно. Да, ребята, — он оглянулся и жестами призвал толпу подтвердить заинтересованность.

— Да, да, Фрэнк, здорово ты это придумал, Фрэнк! — кивая за бормотали люди.

— Я не придумал! Я ничего не выдумывал! Это все так и есть! Это — Время!

— Спокойно приятель, конечно, время, — нежно, как если бы обращался к ребенку, проворковал мужчина, выступавший от лица собравшихся.

— Дак что там дальше? — правдоподобно изобразил он заинтересованность.

— Дальше, дальше, что дальше, — нервно хихикал Фрэнки, — Год состоит из двенадцати месяцев, — и в то же время инноватор затравлено огляделся и шёпотом прошептал, — И в году триста шестьдесят пять дней, — как бы открывая страшный секрет пошептал он, приложив ладонь к лицу так, чтоб кто-то видимый лишь ему — Фрэнку, не мог прочитать по его губам. И, снова закатившись в припадке жуткого смеха, упал на землю и принялся кататься.

— Работаем! — коротко скомандовал мужчина, который столь терпеливо вызывал к спокойствию Фрэнка.

И первые, если угодно прото-санитары, быстро схватив и скрутив оратора-инноватора по рукам и ногам подняли его над собой.

— Я знаю, что ты снова ел те грибы, Фрэнк, спокойно сказал доисторический первый в мире психиатр.

— И, боюсь, ты не скоро теперь снова пойдешь на прогулку, — добавил он, строго глядя в безумные глаза Фрэнка.

— Нет! Это правда, это время! Время, оно идет! — извиваясь вопил безумец.

— Уносите его, парни, — скомандовал первый в мире психиатр и Фрэнка потащили по направлению к доисторической психбольнице.

Которая без сомнений понадобилась людям, намного раньше, чем концепция времени. С этим согласится любой, кто продолжительное время провел в человеческом обществе.

Когда вопли инноватора стали затихать вдали, до слуха психиатра донеслось приглушенное «время идет».

— Время идет, — печально повторил мужчина и, невесело покачав головой, ни к кому не обращаясь, добавил, — Время — что за безумие?

Однако, с тех пор время, как бы не была безумна сама эта идея, и правда пошло.

И с тех пор, уже не останавливаясь, время шло повсюду. Во всей множественной вселенной.

Шло время и в городке Мэджикшилд, что был затерян в лесу.

А точнее, он был в лесу спрятан, и очень надежно.

Ну, посудите сами. Во-первых, он был никому не нужен настолько, чтобы его искать среди мрачного и искажённого магией леса, в котором полно страшных тварей.

Во-вторых, жители остального мира считали город скорей легендой и не верили в то, что он есть.

И, наконец, в-третьих, если и находился смельчак, который ну очень сильно хотел найти мифический город и, отбиваясь от невыразимых тварей леса, пробивался к месту, где стоял Мэджикшилд, то храбрый, но скорей всего заведомо мертвый, герой просто-напросто не видел города, стой он от его стен хоть на расстоянии вытянутой руки. Ибо Мэджикшилд не зря носил свое имя, магический куполоподобный щит делал городок невидимым и неслышимым для всех, кто был по другую сторону. Если кто-то из жителей самого города выходил за пределы барьера, то не мог вернутся просто потому, что не видел больше города, с его улицами и рядами аккуратных домов, лишь лес и темноту.

Таким был Мэджикшилд, и таким его когда-то сотворили тринадцать магов, желавших скрыться от мира в те времена, когда на них велась охота.

Орден фанатиков поклялся выследить и убить всех носителей магии, после того как один недальновидный маг рассказал всем, что Понтэя круглая.

И начались облавы и костры, ловушки и засады.

Занятно, что маги всегда творили, что хотели и им все прощалось. Люди готовы забыть о любом геноциде дай им только время, но скажи им один раз, что планета похожа на шар, и все, за тобой и подобными тебе начнется самая настоящая охота.

И, устав от этого, сильнейшие из магов создали Мэджикшилд.

Но, как и следовало ожидать, не смогли учесть всего.

И после пары поколений жители волшебного города столкнулись с проблемой того, что нет притока новых генов.

Так у городка появилась страшная тайна, которая заключалась в том, что полуразумные твари леса несколько раз в поколение похищали молодых женщин соседних с лесом королевств и приносили их к барьеру города.

Только люди могли проходить через колдовской щит города.

В то время, как только маги могли создавать особый наркотик, в обмен на который и были совершены похищения.

Посредством того же наркотика и гипноза бедным женщинам стирали память, и они начинали считать, что родились и выросли в этом городе.

Лишь иногда такая женщина могла остановится прям посреди улицы и напугано озираться по сторонам как-будто не понимая, где она очутилась, но чем дольше они жили в городе, тем реже такое случалось.

Таких женщин «из вне» истинные уроженцы Мэджикшилда называли «бедняжки». Но таковы были правила жизни этого города и то, что казалось варварством, спустя годы стало именоваться — традицией.

Арчибальд Дэроу никогда не участвовал в этой традиции, однако один раз он все же прибегнул к услугам лесных тварей в тайне от остальных «Славных парней». И так, не заметно для всего Мэджикшилда в нем появился новый горожанин.

Это был некто Генрих Шульц, и, в отличие от «бедняжек», он прибыл в город добровольно.

У Арчибальда Дэроу нашлись свои, ведомые лишь ему способы, и он выбрал идеального кандидата на роль опекуна Дэрэка.

Шульц был мужчиной лет сорока, выправка и манера говорить и держатся, выдавали в нем военного человека.

А если бы вы знали о Генрихе то, что знал о нем Арчибальд, то непременно поправили бы меня.

Скорей, его можно причислить не к военным, а к тактическому оружию, нежели к человеку. Вот как можно охарактеризовать Генриха Шульца.

Шпионаж, контршпионаж, диверсии, внедрение, ведение допросов, ментальная, психологическая и физическая подготовка, ведение боя в любых условиях, и многое, многое другое.

Но на Понтэе не было такого слова как шпион, зато было слово — speculator

Несмотря, однако, на свои невероятные умения, Шульц попался, а точнее был предан собственным господином.

И теперь после долгих пыток, истерзанный, но не сломленный, он ожидал своей казни, истекая кровью на дне ямы.

Когда на рассвете вас ждет казнь, время для вас течет иначе. Кажется, что оно летит как стрела и вместе с тем, тянется подобно патоке.

Прибывая в столь неестественном для живого существа состоянии, Генрих все же заметил, скорей благодаря привычке все замечать, нежели намеренно, как над ним, на прутьях решётки что перекрывала собой яму, лишая пленника возможности выбраться, защебетала птичка.

Это не была ворона или сова, либо какая-нибудь еще птица представительского класса.

Обычная, маленькая трясогузка, однако, стоило узнику встретится с ней взглядом, как в ее глазах вспыхнул фиолетовый свет.

И в голове Генриха зазвучал голос, он звучал непосредственно в сознании, попадая в него, минуя органы чувств.

И трясогузка предложила ему спасение и новую жизнь.

Внимательно выслушав голос, Генрих Шульц подумал: «А почему бы и нет».

О том, как был вызволен из плена и избавлен от казни speculator, можно рассказать отдельную историю.

Там было все: ревущие твари из далекого черного леса, сминающие оборону тюремного лагеря.

И минотавр, разрывающий стальные прутья решетчатого потолка, словно они не прочней ивовых прутиков.

Был пожар, были жертвы, была длительная и безуспешная для преследователей погоня, путешествие к далекому лесу, и полное переживаний для Шульца путешествие в колдовской чаще.

И бывший speculator прибыл в Мэджикшилд, дабы стать опекуном младенца.

А время шло дальше.

И не замечая ход времени, хотя кто знает, некогда рожденный и оживший в тот далекий дождливый четверг, маленький Дэрэк рос.

Рос он совершенно обычным ребенком, разве что редко какой малыш может похвастаться сразу четырьмя кормилицами, но об это знали лишь трое Арчибальд Дэроу, Госпожа Гертруда и, естественно, выполнявший обязанности опекуна Генрих Шульц.

Что же до опасений Гертруды относительно взаимодействия Генриха с девушками, то все было более чем прилично, так как бывший speculator был гомосексуалистом и не проявлял к кормилицам Дэрэка ничего кроме чуткой учтивости.

Нужно отметить, что Генрих был крайне вежлив и учтив со всеми.

Его внедрение в цитадель прошло как по нотам. Благодаря чуточке магии ведьмы, заменившей на первых неделях вопрос «Что это за мужчина?» на «Я где-то видел этого мужчину» в головах окружающих.

А неисчерпаемое обаяние и навыки внедрения Шульца сделали так, что буквально все, разумеется, за исключением магов, видели в нем лишь милейшего джентльмена с тяжёлой судьбой, оставившей его с ребёнком на руках.

Когда необходимость в грудном вскармливании отпала, чары, наложенные на девушек, были сняты и теперь они растерянно смущались, когда малыш Господина Шульца бежал к ним с детскими объятьями.

«Ах, как это мило», — вздыхали они и норовили угостить Дэрэка конфетой, пока этого не видит Генрих.

Но наивные барышни ошибались, ибо не было того, что касалось бы этого малыша и оставалось бы в тайне, от его тренированных глаз.

Хотя Генрих и начал новую жизнь, и искренне полюбил подопечного как родного, он был выбран Арчибальдом не просто так.

Speculator следил, подмечал, контролировал каждый шаг, каждый вздох, каждый контакт ребенка с кем бы то ни было, днем и ночью. Но делал он это столь мастерски, что не то что заметить слежение, но и вообразить, что Шульц находится где-то рядом было просто невозможно.

Однако, стоило мальчику споткнутся или удариться, как он оказывался в крепких руках быстрее, чем кто-либо успевал сказать «ой».

И причины для этого были.

Потому что именно благодаря отменной реакции, которую развил speculator за десятилетия своей тайной деятельности, Дэрэка и считали «обычным» ребенком.

Так как нет ничего обычного в том, что ребенок, падая и обдирая колени или ударяясь и получая шишку на голове, не издает не звука. Дело не в том, что малыш не плакал, Дэрэк просто не реагировал, никак, совсем.

Не было дрожания губ, шмыганья носом, или обиды в глазах, вообще ничего. Так может упасть деревянная кукла или манекен.

Дэрэк не выражал эмоции, и та маленькая хитрость с объятиями для бывших кормилиц, была ничем иным как мастерством психологии и маскировки Шульца. Полезно чтобы все говорили: «Ой, как это мило», вместо «А вы уверенны что он живой?»

Несмотря на весь колоссальный опыт Генриха Шульца, даже ему потребовался почти год, чтобы привыкнуть к этому.

Поэтому, когда Дэрэк ушибался, Шульц прижимал его к себе и начинал подбадривать: «не плачь», «будь храбрым», «какой ты смелый, мой мальчик», и, вытирая несуществующие слезы, жестами и мимикой делал знаки окружающим, говорил: «Давайте не акцентировать внимание, чтобы ребенок успокоился». И отпускал спокойного как камень ребенка.

Но странности «обычного» Дэрэка на этом не заканчивались.

Бывают дети, которые как маленькое солнышко освещают собой комнату стоит им в нее войти. Они всегда веселы, говорливы и жизнерадостны.

Но не Дэрэк, он был их полная противоположность.

Когда этот ребенок входил в комнату, вместе с ним в нее как-будто входила черная дыра, в которой гибнет даже свет.

На мгновенье, не дольше, становилось холодней и как будто темней, тревожней на душе.

Коллективное подсознания людей, прежде чем рассудок затыкал им рот, пыталось вопить: «Опомнитесь! Почему вы не видите?! Бегите!!!».

И люди принимались встревоженно оглядываться, ища причину этого чувства.

Но в этот момент, где-то падала швабра, хлопала дверь и тому подобное и люди отвлекались от гнетущего чувства, все длилось от силы секунду.

И Генриху стоило не мало трудов снабдить все комнаты, где мог появится Дэрэк системой незаметных рычагов и веревок, благодаря которой двери и швабры всегда своевременно отвлекали внимание.

Работа Генриха Шульца была постоянна и тяжела.

А чего стоили те слезы и извивания души на кухне, когда Дэрэку было три года.

Генрих рыдал, и пил, сетовал и пил, хулил богов и пил. А добрые отзывчивые люди говорили, что может все еще обойдется и наладится.

Больной Дэрэк излечится от экзотического недуга, перешедшего ему от матери, из-за которого ему нельзя ни при каких условиях выходить на улицу. Ведь только защитные чары добрых и мудрых магов оберегают дитя.

Генрих умел пить, причем он пил так умело, что посредством резиновой трубки, вшитой в шов его пиджака, все выпитое попадало точно в недра большой фляжки, крепившейся под подкладкой.

Так, он на долго избавился от вопросов о бледности подопечного и назойливых предложений: «Надо ему на свежий воздух, чтоб разрумянился».

«Нет, будьте вы не ладны! — думал Шульц, — Не разрумянится он, если я правильно понял Госпожу и Господина, этот паренек не разрумянится, хоть его на плите поджаривай.»

Дэрэк не был бледным, или недостаточно розовощеким, но был цвета подходящего мраморному бюсту.

И эксперименты Генриха с гримом ребенка не принесли плодов. Кожа Дэрэка стремилась оставаться такой. Другого объяснения Шульц не придумал.

Какие румяна он только не пробовал, а один раз в отчаяньи натер щеки Дэрэка свеклой, но цвета блекли и таяли на глазах, и вскоре кожа снова была мраморной.

«Однако кровь от очередной ссадины парня осталась красной», — отметил speculator.

Но с ранами была другая беда, терзавшая Генриха, а ведь за такую беду любая любящая мать отгрызла бы и свою руку, и руку Шульца.

Раны, любые порезы, ушибы, синяки, шишки, растяжения и прочая палитра детства, проходили если не за часы, то за сутки обязательно.

И это все было бы чудесно и просто замечательно, если бы не приходилось это скрывать.

«Одно хорошо, у нас с тобой не заводятся тараканы», как-то сказал он воспитаннику.

И это было мягко сказано, тараканы и клопы, мухи и комары, мыши и крабы не просто избегали «обычного» ребенка. А один раз, когда Шульц по поручению кухарки вместе с Дэрэком спустился в погреба цитадели, то собственными глазами видел, как мышка при виде Дэрэка покончила с собой бросившись в мышеловку. «Для них лучше смерть, чем его компания», — в ужасе подумал Генрих.

Дело в том, что животные, в отличие от людей, верят тому, что говорит им их чутье, а оно говорит одно «БЕГИТЕ!».

Но не это было самое страшное, из-за чего Генрих Шульц, забыв про осторожность, схватил Дэрэка в охапку и с нереальной для скромной сноровки камердинера, коим он якобы являлся, пронесся наверх на кухню и по коридорам цитадели, пока не оказался в их с Дэрэком комнате.

Когда капкан помог мыше совершить суицид, от тушки грызуна поднялся маленький зеленый сгусток света. И раньше, чем даже speculator успел отреагировать, светящийся шарик влетел в протянутую ладонь Дэрэка и исчез.

Господа говорили о том, что так может быть успокаивал себя Генрих.

Но ночью, когда он докладывал об увиденном Госпоже и Арчибальду, speculator узрел то, что никто и никогда не увидит боле.

И хотя Генрих Шульц повидал немало удивительных и недоступных другим чудес за свою жизнь, зрелище того, как Могущественный боевой маг чуть насмерть не подавился, откусив от удивления мундштук собственной трубки, он не смог забыть уже никогда.

Наконец отхаркнув из горла мундштук, еще задыхающийся маг, не обращая внимания на обеспокоенную его состоянием Гертруду, переспросил:

— Что… — он прервался, кашляя, — Повтори еще раз, что ты сегодня видел?

Шульц пересказал инцидент с мышью еще раз.

–Уже?! Так скоро? — маг обратился не то к ведьме, не то к Шульцу.

— Ему уже почти восемь возразила Гертруда.

— Восемь лет! Уже пошло восемь лет! Почему ты мне ничего не сказала, Труди?

— Сказала… о чем? — непонимающе спросила Гертруда, — Что, когда солнце всходит и заходит, это что-то да значит? А если с неба падает снег, это уж совсем скверный признак? — уже язвительно добавила она.

— Госпожа, Господин? Простите, что прерываю, но какие будут указания?

— Ты молодец, дружище, продолжай все, как и прежде, — отмахнулся Арчибальд.

— Одну минутку, — остановила Генриха Госпожа Гертруда, когда, он уже хотел отключить переговорный артефакт, который искусно прятал.

— Да, Госпожа, — учтиво, но с достоинством поклонился ей Генрих.

— Дэрэк растёт, и не затруднит ли вас задуматься над вопросом его образования? Может стоит найти для него учителей, как вы думаете?

— Госпожа, я уже все обдумал и лишь ждал указания приступить, — отчеканил speculator, — В учителях нет необходимости, по крайней мере настолько, чтоб подвергать риску конспирацию.

Генрих Шульц готов был убивать во имя столь тщательно сохраняемой им тайны и Гертруда это понимала.

Между словами Секретность и Жизнь он, не задумываясь, ставил знак равенства.

— Что же вы предлагаете, любезный?

— Мои познания более чем обширны, Госпожа, а образование мое, без ложной скромности, одно из лучших, которое только может получить смертный.

И это не было хвастовством или необоснованным эго. Даже Арчибальд признавал ум и эрудицию Шульца.

А Арчибальд был маг и, чтоб впечатлить его, иному человеку не хватило бы и двух жизней, подумала Госпожа Гертруда.

— Без сомнения, ваша предусмотрительность как всегда на высоте, — благосклонно произнесла ведьма, ни намеком не выдав, что она сама собиралась попросить Шульца обучать Дэрэка.

— До свиданья Генрих, — Госпожа чуть заметно, как и положено благородной даме, кивнула.

— Да-да, до скорого, приятель, — прокашлял откуда-то Арчибальд.

— Госпожа, — поклон, — Господин, — снова поклон, и магическое изображение лица Генриха исчезло.

Когда Арчи и Труди остались одни в изысканных покоях мага.

— Ох Труди с горечью сказал маг, еще пара лет, и у Дэрэка начнет ломаться голос, как бы он не разломал при этом и законы мироздания.

— Его магия так же естественна, как и любая другая, не говори ерунды! — холодно заявила Гертруда

— Естественна, я и не спорю, но другие маги, не могут, приревновав, скажем, какую-нибудь девчонку, начать конец света. Вот ты можешь так? И я нет, — не дождавшись ответа продолжал Арчибальд, — А я маг разрушения! Но даже если б я захотел, мне бы не хватило сил уничтожить все живое! А Дэрэк…

Маг зашёлся кашлем: «Проклятый мундштук», — сдавленно прохрипел он.

Гертруда подошла к нему и нежно погладила сотрясаемую кашлем спину.

–Да, Арчи, я понимаю. И теперь ты думаешь правильно ли мы поступили, оставив его в живых?

— Нет, Труд, я годами думал об этом решении, — наконец заговорил маг, приходя в себя, — Сейчас я думаю о другом, о том, что пора бы и нам с тобой заняться его обучением.

— Ты с ума сошёл? Как и чему мы его научим? Ты будешь учить его разрушению? — она побледнела, представив возможные последствия.

— Нет, Труди, меня осенило, когда ты говорила с Шульцем. Он просто сказал: «Я буду учить его» и все, как-будто в этом нет ничего такого. Хотя мы и объяснили ему, кто такой Дэрэк.

— Да, он, Генрих, не маг, он не понимает, — возразила Гертруда.

— Нет, дорогая Труди, — и Арчибальд вдруг просиял, — Это мы ничего не понимаем, а все так просто.

А время пошло дальше…

Глава 5. Любовь, страх и славные парни

Идея Арчибальда была проста, раньше Некромантами, а именно им был Дэрэк, становились старые, опытные, видевшие жизнь маги, и становились они ими потому, что изучили за свои долгие жизни все, что могли, кроме запретного знания.

Но, как и положено людям могущественным, а могущество развращает, были эти старцы людьми весьма сомнительной морали, причем за долго до того, как впервые начали изучать запретное знание.

Дак, что удивительного в том, что, овладев некромантией, добра они и близко не творили.

Но проще всегда признать, что виновато само знание, нежели то, что у очередного славного парня просто наступил особо опасный для всего сущего старческий маразм.

И некромантия стала под запретом, но будучи частью мирового порядка, она жаждала быть познанной, вот почему даже упоминать слово на букву «н» было чревато.

Однако Дэрэк не был стар и не был испорчен, он был чистым листом.

Поэтому от того, как и чему Арчибальд, Гертруда и Генрих будут его учить, зависит и то, какой из него будет маг, а точнее, какой некромант.

Однако любой, кто, хотя бы вскользь касался такого сложного занятия как воспитание ребенка, скажет, что это невозможно делать так, чтоб ни разу не покривить душой.

Особенно в том, что касается вопросов «хорошо и плохо».

Обман, ложь? — Это плохо! Нужно всегда говорить правду.

Но при этом сказать тетеньке, что она толстая и новый наряд этого не исправит, когда та спрашивает: «Ну, как я выгляжу в этом платье?»

Или сказать: «Бабушка, мне не нравится, как пахнет у тебя изо рта, когда ты меня целуешь», — это тоже плохо.

Несмотря на то, что это как раз правда.

Если ты разбил банку с вареньем, то должен признаться.

Но о том, что пьяный папа, когда вы были в гостях, наблевал в горшок с фикусом — говорить не стоит.

Равно как не стоит упоминать то, что однажды видел в родительской спальне.

Даже если тебе очень интересно, почему отец был в маске свиньи, а у мамы в руках была плетка. Без сомненья, это связано с тем фикусом, не иначе.

Думает малыш и продолжает жить в мире честных и правдивых людей.

Поэтому легко можно представить, на какие сделки с истиной приходилось идти Генриху Шульцу, когда он говорил с Дэрэком о добре и зле.

Шульц, несмотря на свое прошлое, а возможно, как раз из-за него, был человеком добрым и любил Дэрэка, и хотел, чтобы тот вырос порядочным человеком.

Но все же моральным компасом для мальчика стала Госпожа Гертруда.

Она часто беседовала с Дэрэком и даже иногда брала его на прогулку по городу, к вящему неудовольствию Генриха и Арчибальда.

И в кругозоре Мальчишки появились такие вещи как рынок, магазины и лавки, парк, дома, улицы, но главное — люди и то, как они общаются, так сказать, в естественной среде.

Конечно, цитадель была полна прислуги и рабочих, поваров и кухарок, но это все же не то, что в городе.

О нет, городок в сравнении с обителью магов был хаотичен, и перенасыщен жизнью.

И все это весьма интересовало юного Дэрэка, который постепенно начинал превращаться из мальчика в подростка.

А мудрая Госпожа направляла эту любознательность в нужное русло, объясняя, что такое мораль, закон, добро и польза, вред и зло.

«Помни, мой милый, — часто говорила Гертруда, — люди живут не долго, и знают это. А потому людьми в широком смысле этого слова, управляет страх.

Страх смерти, страх перед старостью, страх, что они не успеют или не получат того, чего хотят, прежде чем состарятся и умрут. Эти страхи толкают людей на дурные поступки, преступления и войны.

Да Дэрэк страх и любовь.

Ибо любовь также сопровождает людей от рожденья до смерти. Любовь к родителям, любовь к жёнам и мужьям, к детям и даже любовь к своему городу или стране. Любовь толкает людей творить благо и добро, создавать законы, заводить семьи, строить и создавать, оставляя след в веках и приносить пользу окружающим.

Страх порождает злобу, а любовь доброту. И если в душе человека любви так мало, что хватает лишь на себя самого, а для других у него есть лишь страх и злоба, это дурной человек. А если в душе человека любви хватает и на других, пускай хотя бы на еще одного человека кроме себя, этого человека уже нельзя назвать дурным. Но все же, чем больше людей он любит, и чем больше людей любят его в ответ, тем человек лучше».

— А почему другие люди должны любить его Госпожа? — спрашивал Дэрэк.

— А они и не должны, но о человеке судят по тому, как он живет и по тому, что совершает. И доброго человека захочется полюбить и другим.

— Тогда откуда берутся злые люди Госпожа?

— Ну это не простой вопрос, мой милый, — вздохнула ведьма, — Иногда человек рождается и живет среди плохих людей и просто не видит любви, страх и злоба наполняют его сердце, и он вырастает злым.

Иногда человек встречает слишком много дурного в своей жизни и как бы ломается, ожесточается и перестает видеть что-то хорошее во круг. Сложно узнать любовь, когда ты долго видел лишь страх и злобу.

А иногда хотя и редко, — продолжала Гертруда, — человек рождается злым, без причин, его душа просто сломана, неправильна, и сколько не окружай такого человека любовью, в ответ получишь лишь злобу. Такие люди могут творить жестокость — ради жестокости, ненавидеть ради ненависти и нести другим зло ради зла.

Любое живое существо может быть жестоким, может возненавидеть, если на то есть причины. А разумные существа иногда творят дурное, если на то есть причины, такова жизнь.

Но только среди разумных видов иногда рождаются те, кто творит зло без причин.

Такова плата за разум, и, если, когда-нибудь ты встретишь такое, — Гертруда, помедлив, сказала наконец, — Такое существо, не важно человек это или нет, убей тварь в тот же миг, как у тебя не останется сомнений в том, что в его сердце и правда нет места добру.

— Тогда, какой я? — как всегда, без эмоционально спросил, ни к кому не обращаясь, Дэрэк

— А ты как думаешь? — поинтересовалась Гертруда и внимательно посмотрела на подростка.

— Я…

«Да вот оно! — подумала ведьма торжествующе, когда в холодных глаза на долю секунды блеснул изумрудный свет, — Как бы ни был холоден внешне, внутри ты бушуешь как буря, а сильные эмоции как гнев, раздражение, тревога и сомнения, вырываются наружу в форме этих зеленых искр. А как насчет радости или любви?»

— Я не совсем понимаю, что такое любовь, но и страха я не чувствую. Сказал Дэрэк, не знавший, о чем думала сейчас Госпожа.

Женщина ласково улыбнулась и изящно опустилась на одно колено, так чтобы ее лицо оказалось напротив мраморного лица юного собеседника.

–Я верю, что ты хороший и добрый, мой милый. Я, Арчибальд и Генрих, вложили в тебя столько любви и заботы, что хватило бы на три таких молодых человека как ты.

А вот ошиблась я в том, что верила в это, — в ласковом голосе ведьмы послышались раскаты грозы, когда она, резко встав, посмотрела на Дэрэка своими ястребиными глазами, — Ошиблась ли я в этом, зависит от того, как ты будешь жить, и от того какими словами тебя будут вспоминать встреченные тобой люди.

А жить ты будешь очень и очень долго, и тебе придется немало постараться, чтоб в итоге никто не мог сказать, что Госпожа Гертруда ошибалась. Ты это понял, юный господин Дэрэк?

— Конечно, Госпожа Гертруда, я это запомню, — спокойно ответил юный господин.

И Гертруда привычно отметила, как пробежала изумрудная тень по его холодным нечего не выражающим глазам.

«Я очень надеюсь, что сейчас это была любовь и нежность», — подумала Гертруда.

— Простите, Госпожа Гертруда, — отвлекая от размышлений, донесся до ее сознания голос Дэрэка

— Что? Ты что-то спросил? Я задумалась, — рассеяно переспросила ведьма.

— Нет, Госпожа, я просто не понял, почему вы сказали, любовь и нежность, — спокойно ответил подросток.

«Проклятье, уже начинаю бормотать вслух, когда думаю, а когда девушке слегка за пятьсот — это скверный знак», — подумала Госпожа.

— Это не важно мой милый, — и, поспешив сменить тему, Гертруда спросила:

— А тебе уже стали нравиться, девочки или девушки, или…иное? — добавила Госпожа Гертруда, вспомнив о предпочтениях его опекуна.

— Я бы сказал, что это скорее я стал нравится им, те девочки встречают меня в цитадели, странно на меня смотрят и заводят бессмысленные разговоры со мной, а иногда смеются и шепчутся за моей спиной, когда думают, что я не вижу, — он замолчал, спокойно глядя перед собой.

Повисла тишина, которую можно было бы счесть неловкой, если бы в разговорах с Дэрэком бывали другие виды тишины.

Дело в том, что, общаясь с ним, вы никогда не могли понять, он обиделся, он задумался, он закончил говорить или продолжит через секунду? От этого становилось не по себе, даже когда темы были не столь шкодливыми.

Выждав немного для соблюдения приличия Гертруда спросила:

— А что ты думаешь об этом их, как ты сказал бессмысленном поведении и о самих юных дамах?

— Я не вижу логики в их поведении, ведь раньше они не вели себя подобным образом. И я не нахожу причин для перемены их действий. Что же до моих мыслей о них… — Дэрэк замер как бы погрузившись в раздумья.

Госпожа Гертруда, тактично скрыв улыбку за веером наблюдала за его мучениями.

«А это у тебя смущение?», — думала она, глядя на сейчас уже однотонно изумрудные глаза паренька.

«Мы с Арчи просто старые, особенно Арчибальд, волшебные реликвии», — мысленно хохотала ведьма.

«Мы так сосредоточенно ждали как будет проявляется твоя магия, когда ты начнешь превращаться в мужчину, что совсем позабыли о том, какие не магические перемены с тобой приключатся в этот период. Это все потому, что у тебя нет прыщей, как у других тринадцатилетних мальчишек», — подытожила она.

— Ну, Господин мой Дэрэк! Что же вы молчите? — нарочито спокойно спросила Госпожа.

Время позднее и нам пора возвратиться с сегодняшней прогулки.

— Прошу прощенья, Госпожа Гертруда, — отозвался Дэрэк, прерывая свои раздумья.

И Гертруде вновь пришлось прибегнуть к помаши веера, когда его тихий, спокойный голос, что всегда звучал подобно подземному ручью, на мгновенье превратился в рокот водопада.

–Вот это голос! Такой и мертвого поднимет, — подавляя смешок, сказала Госпожа

И тут же подумала: «Добрые боги, что я несу!»

— Да, Госпожа, и мой голос, он всегда становится таким, когда…

— Когда ты думаешь о женщинах, — подтолкнула его мысль Гертруда.

— Да, но эти мысли, они спонтанные, хаотичные и я не могу ими управлять, они возникают в моей голове сами по себе и…

— И тебе страшно, что бы ты там не говорил, — остановила его ведьма, пока Дэрэк не начал перечислять, что еще происходит, когда им овладевает демон взросления.

— Все хорошо мой… — начала говорить Гертруда, но секунду помолчав, сказала: «Все хорошо юноша, но напомни мне изучить с тобой репродукцию, когда мы будем заниматься анатомией», — строго сказала Госпожа.

— Что же до твоих волнений, и не смей говорить мне, что ты не волнуешься, поговори об этом с Генрихом. Хотя нет, поговори об этом с Господином Дэроу, уж если кто и знает, как заморочить голову честной девушке, дак это он. Ты уж мне поверь, — и издав резкий щелчок закрывая веер, ведьма дала понять, что эта тема закрыта.

–Как прикажите, Госпожа, — Дэрэк вежливо поклонился.

— Ну что ж! Это была дивная прогулка и приятная беседа, но поспешим же обратно, Генрих наверняка волнуется, и завтра у вас занятия с Арчибальдом.

И они поспешили по вечерним улицам Мэджикшилда, ведущим к цитадели.

На следующий вечер, когда Дэрэк пришёл в покои Арчибальда Дэроу, маг как всегда был в приподнятом расположении духа.

Арчибальд старался всегда быть весел и энергичен, потому что как он сам говорил: «Когда живешь так долго как я, начинаешь понимать, что горе или беда сами заставят тебя быть грустным и серьезным, и покуда этого не происходит, грустить нет ни малейшей надобности. Радуйся, парень, всегда, когда это возможно, жизнь сама найдет способ заставить тебя грустить».

Доброжелательно побеседовав с Шульцем и дождавшись, когда опекун, наконец уйдет, Арчибальд закрыл за Генрихом дверь, и, повернувшись к Дэрэку, как всегда заговорчески подмигнул и сказал: «Ну, привет, парень».

Это был некий ритуал, означавший, что сегодня ночь принадлежит им двоим, двум «славным парням».

Арчибальд уважал Генриха Шульца, но несмотря на то, что часто называл его приятель или дружище, это было уважение Господина к компетентному работнику, иногда уважение одного мужчины к другому, и не более.

И Дэроу любил парнишку, это было очевидно, но не это определяло их отношения.

Славный парень, Господин Арчибальд Дэроу, уважал юного Дэрэка и видел в нем ровню себе.

Так было заведено у магов, возраст и опыт дело наживное, как и знания или мастерство.

Эти люди могут не успеть достичь вершин в своем искусстве за столь короткую жизнь, маги живут так долго, что волей не волей станешь мастером во всем, хотя бы от нечего делать.

Если ты маг, то этого факта достаточно, чтобы тебя уважали, и чтобы потерять это уважение, нужно очень постараться.

И даже о тех, кто, выжив из своего ума, стал называть себя Властелином, часто вспоминали фразами на подобие «Да, старик стал совсем плох, может кому сходить к нему, проведать как он?»

На встрече двух магов, учитывая, что маги встречаются крайне редко, можно услышать такой разговор.

— А ты не знаешь, как там (имя текущего Владыки)?

— Да, я был у него недавно, лет семьдесят назад.

— И как он там?

— Ох, дружище, стыдно и вспоминать.

— Что, так плох?

— Сидит один, в башне, весь грязный, борода что твой ковер.

— Эх, а ведь (имя текущего Владыки), славный парень.

— Я ему говорю: у тебя Око на башне, не работает, по хрустальному шару одни помехи, дурень старый.

— А он в ответ, наверное, только хохочет, да?

— Они все хохочут, да… Ну, я настроил конечно, жалко его.

— Да, совсем плох стал.

— О, это не самое главное! Он же дев похищает!

— Да ладно? И что, много похитил?

— Гарем целый, все, кто принцесса, кто княжна, ну фетиш у (имя текущего Владыки) такой, ты в курсе.

— Ну да, кто ж не без этого, и что?

— Он маразматик старый, как похитить то помнит, а что дальше забыл…

— Ох, срамота…

— И не говори… а главное, перед девчатами-то не удобно, они же уже комплексовать начали…

— А ведь был славный парень.

И пускай ему было всего тринадцать, Дэрэк был славным парнем.

— Ну что, как говорится, ночь еще молода, чем ты планируешь заняться? — озорно спросил Арчибальд, хотя Дэрэк и пришёл учиться, но маги не указывают друг-другу, а лишь делятся планами.

Просто это весьма кстати совпадает, что юноша планирует учиться, а боевой маг планирует его учить.

Дэрэк знал об этом и подыгрывал.

— Я планировал научится чему-то новому и закрепить уже изученное, — произнес он спокойно.

«Так он проявляет привязанность, — объяснила магу Гертруда, — но не видит причин играть в твою игру, но и не видит причин не играть в нее. А раз тебе хочется так говорить, то и он подыграет, потому что ты ему очень дорог, Арчи».

— Недурно, недурно! Я, знаешь ли, тоже засиделся здесь, Господин, — небрежно обвел рукой свои роскошные покои, — Ну что? Прогуляемся? — лукаво улыбнулся маг и, летящим шагом, подошёл к одной из стен.

Какое-то время Арчибальд молча смотрел на стену собственных покоев, после чего повернулся к подростку и, изогнув белоснежную бровь, спросил: «Ну?»

— Вы правда хотите, чтобы это сделал я, Господин? — негромко спросил Дэрэк

— Смелей парень! — подбодрил его маг и снова уставился на стену перед собой.

Помедлив немного, как-будто в нерешительности, паренек, встав рядом с Господином, вытянул перед собой обе руки с ладонями, сложенными в замок и начал медленно разводить их в стороны.

В начале ничего не было, потом на стене появилась сине-зелёная точка, которая начала расширятся, превращаясь в кольцо.

Все шире все больше пока кольцо не стало размером с весьма приличную дверь.

На мраморно бледном лице Дэрэка выступили крупные капли пота, его трясло как на сильном морозе, но все же портал был готов и был относительно стабилен.

Внутри сине-зеленого кольца как в зеркале виднелись темные громады деревьев.

Черный лес.

— Идем, — скомандовал Дэроу, и схватив парня за руку, шагнул в портал, увлекая за собой и Дэрэка.

Когда они вышли с другой стороны кольца, оно, повисев еще не дольше минуты, резко съёжилось в точку и исчезло.

— Да… — медленно протянул маг, глядя на место, где только что был портал, — Не долго он продержался, парень, — и перевел взгляд на стоящего на четвереньках и лихорадочно хватающего ртом воздух Дэрэка.

Арчибальд покачал головой, и строго сказал: «А почему он продержался не долго?»

И хором с еще приходящим в себя подростком он сказал: «Потому что сине-зеленый — это не синий».

— А должен быть синий парень, сапфир — перемещенье.

— Я..я.. знаю, Господин, но все всегда получается хотя бы слегка, но… зеленым.

Дэрэк наконец смог восстановить дыхание, встал на ноги.

— Ну да ничего, парень, — снова бодро и весело заговорил Арчибальд, — Массовую эвакуацию, я бы тебе не советовал, но, в случае чего, удрать ты сможешь, а это главное.

Парнишка молча кивнул и принялся осматриваться.

— Господин, а вы уверены, что нам стоило приходить в лес? — спокойно, но лишь потому что не мог выразить свой страх, спросил Дэрэк.

— А ты тоже их слышишь, — подмигнул ему боевой маг, но они нападут, когда все смолкнет.

–Как сейчас? — непривычно громко прозвучал голос подростка в гробовой тишине, которая резко воцарилась в лесу.

Резко из кустов на них прыгнула огромная фигура, увлекая за собой вверх мелкие лисья и ветки своего укрытия.

Но, когда существо находилось на верхней точке своего параболического прыжка, Боевой маг, не отворачивая своего лица от Дэрэка, указал на атакующего рукой и громоподобно рявкнул: «ЛЕЖАТЬ!»

И тут же смертоносный снаряд, состоящий из мускулов, клыков и когтей, летевший на магов, рухнул на землю.

А если быть точным вошёл в грунт наполовину своей распластавшейся туши.

«КО МНЕ!» — вновь прогремел голос мага и зверя быстро проволокла невидимая сила, распахав телом дерн словно плугом.

Огромный человекообразный монстр остановился у самых ног Арчибальда.

Начавшийся было шум вокруг, снова затих, но это уже была не тишина перед атакой, а тишина, продиктованная страхом.

— Ты знаешь кто я, зверь? — грозно спросил маг у горы мускулов, лежавшей у его ног.

Превозмогая невероятную тяжесть, чудовищное существо подняло морду и прорычало: «Кудесник». В гортанных рычавших словах слышался неподдельный ужас.

–Твоя стая разве не видит, что мы с другом гуляем здесь? — глаза Арчибальда вспыхнули оранжевыми огнем.

— Это наша земля, — прорычало существо, но тут же жалобно заскулило словно пес, которой услышал, что он «плохая собака».

— Земля мага — там, где стоит маг, вы слышите? — обратился Господин уже к лесу в целом.

Лес утвердительно зашуршал.

— А ты? — маг снова воззрился на зверя, глазами, цвет которых походил сейчас на зарево пожара.

Существо жалобно заскулило и заерзало, придавленное к земле незримым прессом.

Однако Дэрэк заметил, что вокруг огромной туши, как бы опутывая ее, блестят паутинки серебра.

Тем временем Арчибальд, принявший поскабливание твари за утвердительный ответ, при выяснении вопроса «Чья, где земля», наконец сказал лежавшему пред ним монстру: «Уходи и помни мою доброту, ибо второй раз пощады не будет».

И сила державшая тварь исчезла.

Если вы огромный человекоподобный зверь из волшебного леса, это еще не значит, что вы — дурак, который не понимает намеков.

И благоразумное чудовище опрометью скрылось в чаще.

Арчибальд, проводив существо взглядом, повернулся к Дэрэку и улыбнувшись сказал: «Ну, а теперь пройдемся?»

И они пошли. У Арчибальда Дэроу было много прекрасных качеств, которыми он располагал к себе людей: острый ум, добрый и веселый нрав, отличное чувство юмора, но ни одно из этих качеств не подкупало настолько, как благоговейное ощущение безопасности, превращавшее передвижение, даже в таком жутком месте как Чёрный лес, в милую прогулку по парку.

Потому что казалось, что появись сейчас дракон, Арчибальд возьмёт газету и приговаривая: «Кто плохой дракон, кто плохой дракон», — будет лупить ящера по морде, пока тот не улетит.

Наконец Дэрэк заговорил:

–Господин?

–Да, — вальяжно промурлыкал маг, и его безупречно подкрученные усы слегка дрогнули.

— А то, что вы сказали про то, что земля мага там, где стоит маг — это правда?

–Да, и когда-то все это знали. Границы и государственные суверенитеты — это не для нас, не успеешь привыкнуть как вникнет новая граница. И что теперь переезжать? Дудки! Это они пусть подвинутся.

Однако не стоит все же настраивать людей против себя, — продолжал маг, — Пусть строят, пусть создают, всегда пожалуйста, как говорится. И законы у них в основном разумные, ну что они у тебя просят?

Не жги города, не насылай погибель, не превращай почтальона в лягушку, если он не доставил почту вовремя, нечего из ряда вон, как по мне. Дак почему бы и нет. Ну в качестве жеста добрососедства? — он улыбнулся парнишке.

— Нет, ты, конечно, можешь воевать на все фронта, имеешь, так сказать, право, ты же маг. Но оно того не стоит, это, как бы сказать, дурной тон, понимаешь? Мы называем друг друга «славные парни», подразумевая: «Он не устраивает геноцид по пустякам, ну разве он не славный парень?»

Воевать с людьми это некрасиво, непорядочно, не славно. Понимаешь, о чем я?

— Да, Господин, кажется, я понимаю, — ответил Дэрэк и, немного помолчав, спросил:

— Господин Арчибальд?

–Да, — маг шёл, сложив руки за спиной, с видом таким, будто вокруг не была колдовская чащоба, а, как минимум, имел место быть лазурный пляж.

— А тогда с этим зверем, вы ведь использовали силу гравитации?

— А, заметил! Молодец, — весело ответил Господин Дэроу.

— Да, серебряные нити на существе, серебро-гравитация, но…

— Но почему тогда глаза горели оранжевым, да? Как если бы я использовал разрушение? — Арчибальд засмеялся, — Это для эффектности, огонь в глазах производит впечатление, знаешь ли.

— А вы не боитесь говорить это, когда они рядом, — подросток указал взглядом на старательно пытающиеся казаться пустыми кусты.

— Нет, с чего бы? Я ведь и правда могу использовать разрушение, просто тогда беседы со зверем не вышло бы, — он снова засмеялся.

Кусты благоразумно, решили опустеть по-настоящему.

Какое-то время маги шли молча

— Господин Дэроу, — вновь подал голос Дэрэк

— Да, парень, спрашивай.

— А что это было?

— Ты о чем? — беззаботно переспросил маг.

— Что это за монстр?

— А это был ликан или ликантроп, впечатляющая зверюга, да? Их часто путают с оборотнями, но это не верно.

Оборотни — это люди под воздействием вероятностной магии, когда-то в их гены попала волчья, как бы сказать, суть.

Суть — это то, чем существо является, хочет оно этого или нет.

Вот моя суть — разрушение, твоя — некромантия, мы не в городе, так что можно говорить это слово.

Ну дак вот, в гены человека попала волчья суть, и в полнолуние оборотни превращаются в волков или вервольфов, тут как повезет.

А ликаны людьми не были и не будут, они другой вид, просто когда-то магия вероятности, посмотрев на то, как у эволюции ловко получилось сделать из обезьян людей, подумала: «Эй! а ведь не плохо вышло» и сделала тоже с волками.

Причем одним махом. Раз, и новый вид готов.

— И что, они однажды станут как люди? — спросил Дэрэк

— Нет, не думаю, им это ни к чему, они умнее зверей, сильнее людей. Ты видел ту тварь? Да, по-моему, у его мускулов есть мускулы. Он может говорить и строить планы на будущее, — продолжал Дэроу.

— И поэтому вы его пощадили, из-за разума?

— Нет, вернее не столько из-за разума, а из-за того, что его все же не много. Он атаковал, не зная кто мы, подчиняясь инстинкту. Он хотел убить нас? Да, но не потому что он злой, а потому что примитивный. Он зверь и ему не повезло, за такое не убивают. Это слишком, как мне кажется, все могут ошибиться. Но сейчас они знают кто мы, и, если нападут, это уже будет осознанный выбор, и пощады не будет, — последнюю часть Арчибальд произнес нарочито громко.

И Дэрэк заметил, как разочарованно опустел еще один густой кустарник впереди них.

— К тому же у ликанов сейчас сезон спаривания, и наш приятель наверняка хотел просто произвести впечатление на какую то, — маг кашлянул, но все же продолжил, — сучку.

— К слову о делах сердечных, Господин искоса глянул на Дэрэка

Тот как всегда был непроницаем.

— Труди, то есть Госпожа Гертруда, хотела, чтоб я поговорил с тобой о… ну о женщинах, — он снова кашлянул.

Повисла пауза.

— Ну, парень! Что ты там такого ей сказал, что милейшая Госпожа так разволновалась?

Дэроу остановился на опушке и весело посмотрел на своего протеже.

— Господин Арчибальд, я не говорил ничего такого, я просто, — и паренек пересказал магу суть вчерашней щекотливой беседы с Гертрудой.

В процессе пересказа серые бесстрастные глаза то и дело поблескивали изумрудным светом.

— И ты говоришь, они хихикают? — со всей серьёзностью уточнил маг.

— Да, Господин, — спокойно ответил парнишка.

— Ну, сказать, что ты привлекаешь внимание, парень, это ничего не сказать. Но и тут Труд права, мы все как-то позабыли, что привлекать к себе внимание ты будешь и женское, в том числе.

–А скажи-ка мне дружище, что ты знаешь о сексе?

— Ничего Господин, — спокойно ответил Дэрэк.

— И это полностью моя вина, признаю это, — задумчиво пробормотал Арчибальд.

— Ну тут дело такое… секс это…

И бывалый боевой маг просто начал рассказывать, однако постепенно к рассказу присовокуплялись красноречивые жесты.

Я избавлю себя от труда пересказывать суть этой лекции или описания самих жестов, их не сложно вообразить любому, кто знаком с данным вопросом.

Ссылка: не врите что вы совсем не понимаете, о чем там шла речь, в конце концов, в начале книги было слово пенис. Конец ссылки

По окончанию лекции Дэрэк невозмутимо спросил:

— Значит, оргазм — это своего рода сильнейшая судорога, в результате которой происходит выброс эндорфинов в мозг?

Арчибальд задумчиво почесал свою щеку, прежде чем ответить.

— Да, но скажи мне парень, тебе и правда тринадцать лет?

— Да, Господин.

— И в тринадцать лет, после рассказа о сексе, все что тебя волнует — это судорога и эндорфины?

— Да, Господин Дэроу, вы все доходчиво объяснили, — Единственное, что я не понимаю, почему этот процесс должен вызывать столько, как вы выразились, волнений?

— Ты знаешь, Дэрэк, я был лет на сто пятьдесят постарше тебя, когда пришёл к этому же вопросу. Но к тому времени, надо признаться, уже порядком пристрастился к…эндорфинам. Но как бы то ни было, при удобном случае обязательно попробуй этот, как ты сказал, «процесс». Только пусть девчонка будет знать заранее, кто ты такой, а то у тебя глаза так вспыхивают, что ты ими любой бордель распугаешь.

— Да, господин Арчибальд, — честно пообещал Дэрэк.

–Ну… знаешь, что, теперь давай займемся уже магией разрушения, оно всяко поспокойней, чем эндорфины, — сказал наконец Арчибальд Дэроу.

А время пошло дальше…

Глава 6. Во власти сил…

Если наблюдать за событиями со стороны, они всегда кажутся интересней и значительней, в то время как участники происходящего зачастую даже не замечают, что в их жизнях происходит что-то интересное.

Казалось бы, жить в Мэджикшилд само по себе приключение, верно?

Нет. Любой город, даже если он находится в волшебном лесу и укрыт от посторонних магическим куполом, это прежде всего город.

А в любом городе жизнь течет примерно одинаково: люди просыпаются, занимаются своим ремеслом, едят, спят и так постоянно.

Конечно, в этом нет нечего плохого, это жизнь, но иногда людям так остро хочется, чтобы что-то наконец произошло.

Любому человеку хоть раз в жизни хотелось отвесить пинка вселенной и сказать: «Я вообще-то живу, и мне все опостылело! Ну, когда там уже произойдёт что-то интересное?»

И люди ошибаются, «интересное» уже происходит, причем постоянно.

Просто принято думать, что перед тем как произойдёт что-то значимое, непременно должны быть знамения.

Ну вы знаете, звезды упадут из своих святилищ, дождь из лягушек, ну или на худой конец начнется солнечное затмение.

Однако весь секрет, хотя это и не секрет вовсе, в том, что необычные, знаменательные события происходят в самые обычные дни, никак не удовлетворяя при этом человеческой страсти к спецэффектам.

Вот и в нашей истории не произошло ничего драматического, в тот день, а вернее в ту ночь, когда упорядоченная жизнь Дэрэка навеки переменилась.

Возможно, вы скажите: «Ага это была ночь! Наверняка ночь была особо темной, или, возможно, на город опустилась гроза с молниями?»

И снова нет. И нет, не было даже приличного размера стаи ворон, круживших над цитаделью, хотя, признаю, это было бы весьма уместно.

То была обычная, непримечательная ночь, когда пятнадцатилетний, мраморно-бледный юноша, лежавший в своей постели, резко открыл глаза.

И в тот же миг в его серых нечего не выражающих глазах вспыхнуло изумрудное свечение.

Но нет, то были не вспышки, не отблески, не легкие зеленые искры, а равномерный, постоянный и негаснущий свет двух зеленых светил.

Дэрэк резко встал, и движениями, скорей напоминающими заводной механизм, нежели живое существо, направился к двери комнатки.

–Дэрэк? Дэрэк! — закричал, проснувшись, его опекун Генрих Шульц.

И боролся на перерез юноше, пытаясь остановить его.

«Куда? Куда ты? Очнись! Да проснись же!», — кричал пожилой мужчина, всем весом повисая на фигуре молодого парня.

Но, хотя Генрих был высоким, как и Дэрэк, при этом намного тяжелей и сильней своего подопечного, ему не удавалось ни остановить, ни хотя бы замедлить механическое продвижение.

Попытки Шульца задержать мраморного юношу, были подобны, попыткам остановить голыми руками продвижение слона.

Однако, не переставая взывать к сознанию подопечного, Генрих предпринял очередную попытку и, встав между ним и дверью, всем весом навалился на обманчиво тщедушного Дэрэка, и принялся толкать в противоположном направлении.

Заметив наконец неожиданное препятствие на своем пути, юноша, а скорее то, что сейчас управляло его телом, медленно положил бледную руку на плечо Шульца.

— Сынок? Что? — начал говорить мужчина, надеясь, что смог докричатся до его сознания, когда тонкие пальцы Дэрэка словно железные тиски сжали плечо.

И резким движением, как-будто отбрасывая с пути набивную игрушку, некромант отшвырнул опекуна в сторону.

Генрих всем телом налетел на стену и упал на пол комнаты, то время как Дэрэк прошёл сквозь дверь, не удосужившись ее открыть.

И это не было мистическое прохождение сквозь дверь, о нет.

Примерно так же бульдозер проходит сквозь забор из картона, никакой мистики, лишь щепки.

Когда Дэрэк вышел в общий холл помещения для прислуги, раздались первые крики испуга. Генрих Шульц подполз на локтях к своему тайнику и скривившись от боли в сломанном ребре, достал из него маленький магический артефакт, инкрустированный камнями.

«Надо позвать Господ», — думал он.

Однако, при попытке активировать волшебное переговорное устройство, по его золотому корпусу пробежали зеленые молнии, и артефакт треснул как скорлупа ореха.

«Ну конечно», — с досадой и болью сказал мужчина и отшвырнул бесполезный теперь артефакт.

«И куда же ты направился?» — пробормотал Генрих, с трудом поднимаясь на ноги и смотря туда, где минуту назад была дверь их скромной комнаты.

А тем временем Дэрэк шёл словно марионетка, а вернее его вели по коридорам и лестницам цитадели магов.

Люди не пытались его остановить.

Вернее, уже не пытались, когда, механически переставляя ноги, он уже выходил из коридора, где были комнаты прислуги, трое дюжих мужиков с криками: «Эй, стой» навались и попробовали его задержать.

Знаете, всегда, в любой человеческой коммуне находятся люди подобные этим мужчинам. Они не злые, не глупые, просто такими людьми, по непонятной причине, управляет инстинкт, гласящий: «Я не знаю, что тут творится, но я в это вмешаюсь».

И они вмешались, повиснув на тощем парне всем весом.

Со стороны это выглядело так будто кто-то решил, что лучшее место для тюков с мукой — это вешалка для верхней одежды.

Мужчины кряхтели и ругались, пытаясь опрокинуть юношу и тем самым помешать ему, в принципе довольно безвредно идти по своим делам.

Но жизненное кредо: «Я этого не понимаю и потому остановлю» слишком укоренилось в логике рабочих мужчин, чтобы променять ее на такую штуку как логика.

И, наконец, победа. Им удалось остановить парня, но ликование было не долгим. Возгласы одобрения, такие как «Ага, молодцы парни» и «Вот так! Держи его», сменились криками боли и ужаса, когда тело Дэрэка вспыхнуло объятое зеленым огнем.

Заставив плотно обхвативших его мужчин падать на пол и кричать, пытаясь сбить с себя колдовское пламя.

Зеленоглазая фигура, превратившаяся в живой факел, как-будто не замечала этого огня, медленно переводя взгляд с одного обожжённого здоровяка на другого.

Как-будто убедившись, что препятствие устранено, то, что сейчас управляло телом Дэрэка двинулось дальше.

Огонь пропал так же внезапно, как появился, и теперь совершенно обнажённый, подобно марионетке, он двигался вперед, и вниз, вниз, вглубь цитадели.

А вслед за ним двигался раненый Генрих Шульц, стараясь не приближается к своему подопечному.

Обитатели ночных коридоров поспешно запирали двери, открытые чтобы посмотреть, что там за шум, когда во мраке появлялись два зеленых глаза.

И Дэрэк, наконец, добрался до широкой винтовой лестницы, ведущей на подземный уровень хранилища магов.

Шульц, державшийся позади, понял, что будет дальше и бросился, чтобы помешать, но не успел.

Бледное щуплое нагое тело парня просто прыгнуло в лестничный пролет, не утруждая себя спуском по лестнице.

Когда Генрих подбежал к перилам и, перегнувшись через них, посмотрел вниз, то на дне шестиэтажного лестничного колодца, он увидел два далеких зеленых огонька, которые, как ни в чем не бывало, двигались дальше.

Знаете, в том, чтобы быть стражником, нет ничего веселого, особенно в том, чтобы стоять на посту.

Даже если вы стоите на посту у дверей хранилища магов Мэджигшилда.

Вообще, Бил и Фрэд были единственными стражниками в цитадели.

Они заступали на пост у дверей хранилища каждую ночь от заката и до рассвета, прекрасно осознавая при этом, что в их работе нет никакого смысла.

Просто когда-то маги решили, что у дверей хранилища должна по ночам стоять стража, и точка.

В этом было что-то схожее с тем, как люди устанавливают горшки с пальмами и прочими подобными растениями в офисных помещеньях.

Просто так принято, и все.

Ссылка: или кто-то всерьез думает, что один жалкий забытый богами куст может обогатить кислородом целый офис? Конец ссылки.

И потому Бил вместе с Фрэдом стоял на посту или на часах, как вам больше нравится.

Как и их отцы до них, а до того их деды.

Работа была не бей лежачего, но до безумия скучная, не происходило ровным счетом ничего, никогда.

Отец часто рассказывал Билу, как лет, эдак, восемнадцать назад был один воришка, который пытался что-то украсть у магов.

Но был пойман еще до того, как он добрался до его поста, так что даже это событие нельзя назвать значимым.

«Начинается ночь, и ты стоишь, — часто думал Бил, — Ты стоишь, а рядом спит Фрэд, вот и все».

Есть категория людей, которые просто не реализуют себя, ну не складывается их жизнь так, чтобы талант нашёл применение.

Взять к примеру Била, он был стражник, причем отличный, даже к этому декоративному посту он относился серьезно.

Он не спал, он не отвлекался, он нес свою службу и выполнял свой долг.

Такому человеку цены бы не было, лови он преступников или охраняй покой граждан на ночных улицах, но судьба и преемственность поколений распорядились иначе.

Другое дело, его напарник Фрэд, простой и неприхотливый, темно, тепло и не нужно ничего делать, пришёл, прислонился к стене с алебардой в руках и все, спи не хочу.

И потому нет ничего удивительного, что именно ответственный и серьезный Бил первым закричал: «Стой, кто идет!», когда в темноте показались изумрудные глаза.

— Ну… ну что ты оре…Боги мои! — перепугался спросонья Фрэд и схватился за древко своего оружия.

–Что… Что это Бил?

— А ну, стой! — приказал Бил вновь, обращаясь к неведомому нарушителю.

«Отвага, она или есть, или вы Фрэд», — часто думал Бил и сейчас готов был это доказать, взяв алебарду на изготовку.

Довольно странно, что стража, которая обычно охраняет разного рода двери внутри помещений, часто вооружена древковым оружием.

В узком коридоре, где развернутся-то толком нельзя, куда уместней длинный кинжал или короткий меч. Ну насколько часто внутри помещения нужно отражать атаку кавалерии?

Но, нет, почти всегда на посту стоят люди с пиками или алебардами, по-видимому, здесь действует все тот же эффект офисных насаждений.

Как бы то ни было, глаза приближались, и Бил был готов встретиться с чем угодно, с любой тварью, любым ужасом, любым…

«Это голый парнишка? — неожиданно осознал Бил, и неуместность происходящего не укладывалось ни в какие рамки, — Так, так это не спроста, судорожно думал он, глаза светятся, весь какой-то щуплый, движется как-то рывками, что он тут делает? Это магия, магическая тварь, вот он и пришёл к хранилищу магов, нужно быть на стороже, тянуть время, дождаться магов и тогда…»

— Ах ты, мелкий поскудник! Рявкнул осмелевший при виде подростка Фрэд и рубанул пришельца алебардой.

Однако зеленоглазый нарушитель, резко выбросив руку вперед, перехватил оружие раньше, чем лезвие достигло его шеи.

Бил был человек не глупый, а о том, что сейчас произойдёт догадается любой, кроме Фрэда.

Поэтому стражник Бил успел только сказать своему напарнику, голосом полным рухнувших надежд:

— Ну почему ты такой тупой?

А в следующее мгновение свет вырвался из изумрудных глаз существа и заслонил собой весь мир Била и Фрэда.

Когда туда добрался раненый Генрих Шульц, которому стоило огромных усилий преодолеть шесть этажей лестницы, и который теперь отчетливо понимал, что кроме ребер у него несомненно треснула еще и бедренная кость.

Перед его глазами предстало зрелище у дверей хранилища, как-будто что-то с неимоверной силой, приложенной к одной небольшой точке, продавило их внутрь.

По обеим сторонам от входа валялись груды одежды и доспехов, а когда Генрих подошёл ближе, он заметил и мумифицированные останки стражников, выглядевшие так, будто они долго лежали под солнцем пустыни.

Сжав зубы от нестерпимой боли, причиняемой ему при ходьбе, пожилой мужчина медленно вошёл в дверной проём.

За массивными, но более бесполезными дверями находилось оно — хранилище магов.

Стены облицованы золотом, массивные колонны подпирали куполообразный потолок — все было залито светом, который просто присутствовал в помещении, не нуждаясь в каких-либо источниках.

А в центре всего был купол, подобный тому, что закрывал город, однако, он не был прозрачен, а скорее темен и, лишь приглядевшись, можно было различить как внутри него бушует смерч, переливающийся всеми цветами радуги.

Вся ирония в том, что у магов невозможно украсть что-либо ценное, купол не пропускал внутрь тех, в чих венах нет вероятностного элемента, проще говоря, не маг не сможет его преодолеть. Как не могут преодолеть городской щит лесные чудовища.

И неизвестно, что было внутри вихря, укрытого куполом.

Скорее всего все, что было, будет или могло быть, переплетается с тем, чему быть невозможно и, попав в это хаотичное безумие, маг просто находил то, зачем пришёл.

Так же инстинктивно как птица знает, как найти путь в теплые края, даже ни разу не бывав в них.

И перед куполом стоял Дэрэк, погрузив свои руки сквозь щит, он как-будто что-то искал в глубине волшебного вихря.

«Дэрэк!» — окликну его опекун.

Откуда-то из-за двери на лестнице уже доносился топот множества ног.

«Маги идут за ним, — подумал Шульц, — они убьют его, и даже Господа их не остановят».

–Дэрэк, беги отсюда, — простонал Генрих. — Они уничтожат тебя сынок! За то, что ты некромант, — в отчаянии закричал Шульц.

«НЕКРОМАНТ!»

Голос отразился от золотых стен, и в то же мгновение голос, который не мог принадлежать миру живых, произнес:

«НЕКРОС!»

Магический вихрь содрогнулся и, из переливающегося всеми цветами, вспыхнув, стал изумрудно зеленым.

«Проклятье», — закричал мужчина, и пожилой, раненый Генрих Шульц, движимый безысходностью и отчаянием, забыв про собственную боль ринулся к своему мальчику.

Налетев на Дэрэка всем телом, опекун втолкнул его внутрь купола, отдавая того на волю изумрудного вихря.

Но магический барьер не терпит посягательств и как только влекомый инерцией Шульц коснулся его, пучок молний, пробежавших по магическому щиту, пронзил тело Генриха Шульца, превратив его в прах.

И хоть этого никто не видел, но прежде, чем исчезнуть в водовороте магии, зеленый свет погас в глазах Дэрэка, а мраморное лицо единственный раз за его жизнь исказилось от боли и скорби, и он исчез.

Пару мгновений спустя в хранилище ворвались маги, но не найдя ничего, кроме горстки праха, оставшегося от Шульца, они долго и разъярённо бранились, стараясь выяснить, что же стряслось,

Когда все немного успокоились славные парни решили запечатать хранилище. И они возвели новые двери и наложили новые руны, и много чего было потом, но главное время пошло дальше…

Но не для Дэрэка.

Глава 7. Ночной визит

На улице было темно.

Вернее, на улице было то время суток, когда нельзя с уверенностью утверждать, поздняя ли это ночь или все же раннее утро.

Нет-нет, это не были утренние сумерки, но тот час, когда, небо чуть заметно меняет свой тон, хотя солнечные лучи еще и не думали появляться.

В час, когда кажется, что ночь вполне может передумать и остаться в мире навсегда, хотя этого еще не бывало, по улице бежал человек.

Точней, человек скорей скользил, поскольку в это время года любая поверхность, которую власти городов во всей множественной вселенной осмеливаются назвать дорожным покрытием, превращается в сущий ледяной кошмар.

Этакий гибрид из страшного сна фигуриста и мечты, сделать из суицида что-то веселое и простое.

Хорошо, вы правы. По улице скользил человек, и в те моменты, когда его траектория вынужденно делала поворот, центробежная сила, беспощадно и весьма настойчиво, знакомила бегуна с прелестной кирпичной кладкой стоящих рядом домов.

Ситуацию усугублял необычный выбор обуви для зимней ночной пробежки, по тому, как обувь на его ногах отсутствовала как класс.

Впрочем, иной одежды на высоком, жилистом теле мужчины не наблюдалось.

Если, конечно, вы не склонны считать одеждой ковер, который мужчина обмотал поверх своих бедер на манер весьма откровенного килта, и теперь был вынужден придерживать его одной рукой.

Однако для нас, как для сторонних наблюдателей, коими мы и являемся, в происходящем важно лишь два обстоятельства.

Ссылка: Ну хорошо, три обстоятельства, но не больше. Конец ссылки.

А именно: первое — улицы, составлявшие маршрут бега-скольжения, были улицы Мэджикшилд.

Второе — эти улицы были примерно на пять лет старше, чем они были в ту ночь, когда погиб Генрих Шульц.

И наконец третье — весь этот бег, скольжение, падения и врезания в стены, болезненно, но верно приближали тощую фигуру мужчины к конкретному переулку, а точнее дому, а еще точней двери.

Тихий, но все же весьма отчетливый стук разбудил чутко спящую Госпожу, известную также как Тетушка Гертруда.

Гертруда встала с постели и настороженно прислушалась к темноте, наполнявшей ее домик, стук повторился и снова, и снова.

Но было в этом скуке в ночную дверь ведьмы что-то необычное.

Когда люди приходят ночью к Тетушке, они всегда торопятся и хотят, чтобы их впустили, так как боятся, что кто-то узнает, что они приходили к ведьме.

И от этого любой стук любого ночного визитёра, становился все громче все нетерпеливее, когда ему, визитёру, приходилось ждать.

А госпожа считала правильным, заставить кого угодно слегка понервничать, раз уж они будят ее среди ночи.

Но этот ночной стук в ее дверь оставался ритмичным, тихим, но настойчивым, даже когда прошло добрых пять минут ожидания.

Гертруда, решив, что ждать дальше становится уже неприлично даже для дамы, направилась к двери домика, на ходу принимая облик Тетушки.

Однако, открыв дверь, полная старушка непонимающе окинула взглядом высокого мужчину, и настороженно спросила старческим голосом:

— Кто вы?

–Госпожа Гертруда? Спросил мужчина низким бас-баритоном, а в его глазах блеснули изумруды.

И нано секунда не смогла бы втиснутся между вспышкой в глазах пришельца и превращением пухлых пальцев Тетушки в длинные черные когти.

Инстинкт и жизненный опыт ведьмы наперебой твердили, если видишь зеленый свет, сначала выпускай когти, потом начинай думать, так как в обратном порядке можно и не успеть.

Проворно отскочив назад, одновременно превращаясь из Тетушки в Госпожу, Гертруда приготовилась к битве.

Но в это момент юбка — ковер с предательским шорохом раскрылась, представляя на суд ведьмы, то, что должна была скрыть.

Повисла пауза, после чего незнакомец, спокойно посмотрев вниз, абсолютно бесстрастным голосом произнёс:

— Проклятье.

Гертруда жила долго и повидала много мужчин, и хоть она в этом и не призналась бы, многие из этих мужчин представали ее взору, как бы это по деликатней,…au naturel, не только по медицинской необходимости.

Но за всю свою жизнь ведьма знала лишь одного человека который, даже в ситуации, когда с него сваливаются штаны, а точнее ковер, оставался бы настолько безэмоционален.

— Дэрэк? Это ты, — все еще с недоверием спросила Гертруда и ее когти исчезли.

— Да Госпожа, это я, — ответил мужчина, который, отвернувшись быстро, но все же без суеты, повторно придавал, противоестественный любому ковру, функционал юбки.

–Но… Но как? Мы…Мы думали, — ошарашенным, но все более восторженным с каждым словом голосом начала было Госпожа.

Но Дэрэк, наконец совладавший с предательской одеждой, прервал ее.

— Госпожа Гертруда, простите, что прерываю, но хоть по мне и не заметно, все же я констатирую у себя обморожение, если вас не затруднит, я бы хотел войти.

Говоря, это ночной визитёр, смахнул с мраморного плеча появившийся на нем иней.

–Добрые Боги! Что же я мой милый! Конечно, скорей-скорей заходи.

И всплеснув руками, Госпожа Гертруда поспешно втащила его в свой домик.

А потом было много суеты и хлопот, включавшие себя первую помочь при обморожении, а также горячий куриный бульон, крепкий алкоголь и многие, многие другие мероприятия, увенчавшиеся наконец горячим чаем.

Удовлетворённо глядя на сугроб из оделял, из которого торчала темноволосая голова некроманта, Госпожа, равно как и Тетушка Гертруда, вздохнула и, изможденная хлопотами по спасению, рухнула в вишневое кресло напротив Дэрэка.

И, смотря на него, словно мать, дождавшаяся сына с войны, она спросила:

— Мой дорогой мальчик, как, как это возможно?

Мы с Арчи год пытались найти хоть зацепку, указывавшую, что с тобой случилось той ночью. Но все было безуспешно, тебя как-будто стерло из самой реальности, ни крупиц, ни молекулы ничего не было, а…

Ведьма, замолчав, долго смотрела перед собой, потом перевела взгляд на Дэрэка, и наконец печально продолжила:

–А Генрих, он…

И Госпожа Гертруда разрыдалась, просто по-женски, как-будто она вовсе и не была могущественной и грозной ведьмой.

— Я знаю, — выждав паузу, спокойно ответил мужчина.

— Знаешь? — все еще плача переспросила Гертруда, вытирая белоснежным платочком слезы и тушь.

Ссылка: не важно двадцать тебе или пятьсот, подобающая косметика, равно как и белоснежный платок должны быть спутниками уважающей себя ведьмы, считала Госпожа.

Но… Откуда? Я имею веду как? — наконец совладав с эмоциями, продолжала она.

— Я это видел, — бесстрастно пояснил Дэрэк.

Госпожа, охнув, закрыла свой рот рукой, и в покрасневших от слез глазах попеременно отражалось сочувствие и ужас перед тем, что пришлось пережить ее воспитаннику, при виде гибели Генриха Шульца.

Не обращая на это внимания, некромант монотонно говорил, как-будто речь шла не о гибели дорогого его сердцу человека, который стал для него отцом, а так, как-будто это был бухгалтерский отчет о доходах и расходах.

И только человек знавший его так же хорошо, как Госпожа Гертруда, по одной лишь силе и интенсивности вспышек колдовского света некромантии в его пустых серых глазах, мог бы оценить ту бездну страдания, которую ему принесла гибель Генриха.

–Это было как во сне, когда кричишь, но не можешь проснутся, но его смерть я видел собственными глазами, — наконец закончил он свой рассказ.

— А что же с тобой было? Где ты был? Ведь прошло пять лет, — говоря это благородная дама сделала жест кистью руки, и все следы недавних слез исчезли с ее лица, а макияж вновь стал безупречен.

Теперь лишь маленький, некогда белоснежный платочек, плотно зажатый в другой руке, был свидетельством ее недавних слез.

Дэрэк сделал глоток горячего чая из кружки, которую держал в руках и, помедлив, сказал:

— Госпожа Гертруда, я не знаю, как описать это, я как-будто спал, тело и сознание рассыпалось, но вместе с тем я присутствовал там, как-бы глядя на свое тело со стороны. Как-будто моя личность была удалена на время, изъята из тела как нечто ненужное. Я не испытывал ни жажды, ни голода, это не была жизнь, вернее это было что-то за гранью жизни и смерти. Я прибывал между этими понятиями. В то же время я видел, как растут волосы, как изменяется тело, пока моя память заполняется как сосуд жидкостью, в меня вливались знания, а тело, или если угодно душа, сама моя суть, наполнялась силой…

Он замолчал, пытаясь найти формулировку точнее и через некоторое время сказал:

— Простите, Госпожа, но «неописуемой» силой, хотя это описание не имеет смысла, — констатировал он. — И, хотя я стараюсь максимально точно описать пережитое мной, в нашей реальности нет слов, способных это сделать.

После чего некромант посмотрел прямо в глаза ведьме, сидящей напротив, и сказал:

— Госпожа, более нет ничего, чего бы я не знал о смерти и жизни, и нет таких чар или тайн, связанных с этой магией, которыми я бы не овладел.

И, повинуясь мультивселенскому жанру, Дэрэк добавил:

— Я знаю некромантию.

Госпожа Гертруда в ужасе уставилась на мужчину.

–Ты что, нельзя говорить, — зашептала она.

–Госпожа, мне можно, — и с этими словами глаза некроманта на мгновение превратились в изумрудные солнца.

— Охотно верю, мой милый, — поспешно подтвердила Гертруда. — И не нужно мне ничего демонстрировать, договорились? — с интонацией учительницы, она добавила:

–Надеюсь ты помнишь наши беседы? Я всегда говорила, что нужно стараться обходится без магии тогда, когда это возможно, особенно тебе, молодой господин.

Дэрэк благоразумно не стал намекать Госпоже, на то, что косметику тоже вполне можно наносить без магии, а лишь спокойно ответил:

–Да, Госпожа, я все помню.

–Однако я не понимаю, как ты вернулся и почему ты, ну…

Благородная дама в душе Гертруды, взяла в этот раз верх над урологом, и она, слегка покраснев, продолжила:

— Ну…В ковре?

— И снова мне нечем удовлетворить ваше любопытство, милостивейшая Госпожа Гертруда, — мужчина вновь сделал глоток чая. — Просто примерно пару часов назад, я обнаружил себя лежащим на полу хранилища магов, совершенно голым. Я даже не сразу догадался, где я, но потом активировалась защитная система рун.

Однако руны нанесены так, чтобы не впускать никого внутрь хранилища, а не на то, чтобы не выпускать.

И все же руны обнаружили мое присутствие и мне пришлось открыть портал, а вам известно, что магия других сфер мне не дается. Поэтому меня перенесло в какой-то переулок города, и я пошёл к вам, так быстро как мог. А что до ковра, это единственная одежда, которую я смог найти, вернее украсть в одном из дворов.

— Но почему ты не пошёл к Господину Дэроу? — удивленно спросила Гертруда.

— Я не был уверен, что защита цитадели не помешает мне переместится, к тому же, я интуитивно хотел оказаться за пределами этих рун, их гул сводил меня с ума, — бесстрастно ответил некромант.

— Конечно, я хочу встретится с Господином, однако я хотел попросить вас Госпожа, привести его ко мне. Я думаю, что из-за того, что я стал некромантом в полной мере, так сказать, зашитая магия цитадели стала реагировать на мое присутствие более агрессивно. И я не уверен, смогу ли я вернутся обратно, — наконец подытожил он.

— Хорошо, мой дорогой Дэрэк, конечно, я приведу Арчи, он будет счастлив, узнав, что ты жив, — ласково улыбнулась Госпожа. — Но все же я не понимаю, почему ты не создал себе одежду, как это делают все маги?

Теперь убедившись, что все хорошо, вопрос с ковром не давал ведьме покоя.

–Госпожа, ну разве вы не помните? Господин Арчибальд даже сформулировал теорию на этот счет?

— Правда? — удивилась Гертруда

— Да, он утверждает, что из-за моей природной склонности к некромантии, прочие сферы магии мне почти не подвластны, однако по той же причине я, более чем другие маги, склонен к мономорфичности. Иными словами, я постоянен, как смерть. Мои раны не вылечиваются и не заживают, как раньше думал Генрих…

Дэрэк на секунду застыл, а Госпожа Гертруда силой закусила нижнюю губу, увидев, как вспыхнули глаза молодого некроманта, когда он произнес это имя.

— Как он думал, — медленно проговорил мужчина и вновь продолжил, — мое восстановление — это не регенерация тканей, это стремление моего тела к постоянству, я просто не могу меняться, пока я жив, за исключением взросления до пика физической формы, как и у прочих магов и ведьм. С учетом всего выше сказанного, у меня не получается творить магию изменений, — закончил наконец Дэрэк.

— Знаешь дорогой мой, а ты редкостный зануда, — ласково улыбнулась Госпожа Гертруда, — ну разве нельзя было просто сказать: «У меня не получится»?

— Но такой ответ не дает полного понимания первопричин и…

— Хорошо, хорошо, мой милый господин Дэрэк, просто постарайся изъяснятся покороче, особенно при разговоре с дамой. Иначе любая девица с тобой с тоски помрет, — засмеялась Гертруда.

— Наступление летальных последствий от тоски маловероятно, не зависимо от половой принадлежности, — спокойно ответил молодой мужчина.

— Добрые боги! Просто остановись и посиди тут, а я пойду приведу к тебе Арчибальда.

А про себя она подумала, когда уже спешила по утренним улицам:

«Да, таких вещей как иносказательность или фигура речи ты по-прежнему не понимаешь, но речь твоя стала более человеческой, хоть и по-прежнему безэмоциональной. «И снова мне нечем удовлетворить ваше любопытство», паренек, которого я знала пять лет назад никогда не говорил так, по-человечески, только: да Госпожа, нет Госпожа.

А как ты выругался во время пришествия ковром, — Гертруда мысленно улыбнулась при помнив конфуз. — Дэрэк пять лет назад, просто пришёл бы к моей двери в чем мать родила и даже не понял бы, что тут не так.

Он изменился, став некромантом, как будто механизм в его голове наконец-то получил недостающие детали и теперь стремительно учится работать нормально.

Хотя еще и подзаедает, — вновь улыбнулась ведьма, вспомнив, нудное объяснение Дэрэка. — Нужно будет не забыть сказать об этих наблюдениях Арчи».

И Госпожа Гертруда ускорила свой шаг.

Глава 8

Конец

Дэрэк тихо лежал на вишневом диванчике Тетушки Гертруда и спокойно смотрел на пламя в камине.

Мраморное тело некроманта ныло от боли и усталости, а душа и разум требовали покоя. В первые за пять лет он вновь мог размышлять, но все, что ему хотелось сейчас — это ни о чём не думать.

Физическая боль, душевные муки и даже простая человеческая усталость были неотъемлемой частью его жизни, хотя об этом редко кто задумывался, видя его безэмоционального поведения поведение.

Казалось бы, для живого существа, проведшего целых пять лет в состоянии магической комы, странно желать покоя и отдыха.

Но это не так, вновь ощущать холод, гравитацию, атмосферное давление и даже дыхание — все это, после столь длительного перерыва, утомляло само по себе.

А чего стоила для его отвыкших от нагрузки мускулов, ночная пробежка по зимним улицам?

Но не это более всего не давало ему покоя, когда он лежал один в уютном домике Тетушки, а осознание того, что нужно будет сделать дальше.

Дэрэк думал об этом с того самого момента как выбравшись из цитадели магов, оказался в объятиях холодной зимней ночи Мэджикшилда.

Он думал об этом пока бежал, и когда беседовал с Госпожой Гертрудой.

Но, сколько бы молодой некромант не взвешивал все за и против, логический вывод был один и тот же.

«Что ж, так тому и быть», — подумал Дэрэк и усталость начала одерживать над ним верх.

Веки начали тяжелеть и его серые холодные глаза уже почти закрылись, когда посреди комнаты, где он лежал, возникла синяя светящаяся точка и быстро превратилась в портал.

В следующее мгновение из него вышел Арчибальд Дэроу и закричал:

— Дак это правда, парень! Ты жив! — радостный рев Арчибальда был подобен горной лавине.

— Доброе утро, Господин Арчибальд, — едва успел выдавить из себя Дэрэк, когда медвежьи объятья мага чуть не раздавили его в порыве радости.

–Он жив Труд! — кричал Арчибальд и принялся подбрасывать двадцатилетнего мужчину в воздух и ловить, на манер всех отцов, играющих с трехлетними сыновьями.

— Боги мои! Отпусти ребенка, пока ты его не угробил, — строго ответила Госпожа, выходившая из портала.

Хотя Гертруду и умиляло такое поведение Арчи, она знала, что радость боевого мага может быть не менее разрушительна, чем его гнев.

Наконец Дэрэку позволили стоять на ногах, и он, слегка пошатываясь, сказал:

— Я тоже рад вас видеть, Господин Арчибальд.

— Ох, парень! Дай я на тебя посмотрю! — проревел в ответ Господин Дэроу.

И, отойдя на шаг, окинул некроманта взглядом.

— Ох, и здоровый ты стал! — одобрительно отметил маг, как-будто минуту назад не он подбрасывал Дэрэка словно игрушку.

Вдруг белоснежные брови Арчибальда нахмурились, обнаружив несоответствие, но через секунду он хлопнул себя полбу и воскликнул.

— Ах да точно, я принес тебе штаны!

Сказав это Господин Дэроу из глубин внутреннего кармана своего камзола, мужские брюки.

Нужно сказать, что маги не признают разного рода ручную кладь, и, если возникает необходимость, все помещается в карманы одежды, даже если это логически невозможно.

Ссылка: Потому что исказить пространственно-временной континуум удобней, чем таскать в руках разного рода мешки. Конец ссылки.

И, пока некромант одевался, Арчибальд продолжал:

— Это самая обычная одежда, парень, не волшебная, ну то есть из ткани и ниток, ну и всего остального. Я одного не пойму, Труди, — повернулся он к ведьме, — почему ты до сих пор не одела парня сама? Маг серьезно посмотрел на Госпожу и выгнул бровь.

— Во что прикажешь его наряжать, в платье? Что бы там ни думали про меня твои «парни», но в доме приличной, одинокой дамы нет места мужским штанам, — фыркнула Гертруда.

— А? — начал было Арчибальд.

— А магическая одежда вступает с Дэрэком в резонанс и исчезает, мы уже пробовали, когда он пришёл, — все еще сердито прервала его Госпожа Гертруда.

— Благодарю, господин Дэроу, — прервал их Дэрэк, — Правда они немного жмут, — спокойно констатировал некромант.

— Да уж, надо полагать, парень, — расхохотался Арчибальд и весело хлопнул Дэрэка по плечу.

А Госпожа Гертруда, смущенно раскрасневшись, поспешила на свою кухоньку, ставить чайник.

— Ну… — маг опустился в кресло, и пристально глядя на воспитанника, мрачно сказал:

— Рассказывай.

И Дэрэк снова пересказал все то, что недавно поведал Госпоже Гертруде.

Когда некромант наконец закончил свой рассказ, Господин Дэроу медленно протянул:

— Да, дела, — и откинулся на спинку кресла, — И ты… как ты вообще себя чувствуешь, дружище?

— Я очень устал, Господин, — спокойно ответил Дэрэк

–И я даже не представляю насколько, дружище, — понимающе кивнул маг. — Но теперь все позади, — Арчибальд встал, принимая у Гертруды поднос с тремя кружками чая и небольшой сахарницей.

— А может чего покрепче чая, а, Труди? — спросил маг у хозяйки.

— Нет, Арчи, если я правильно догадываюсь, у нас еще много хлопот, да, молодой господин? — Гертруда бросила быстрый взгляд на Дэрэка.

— Вы как всегда правы, Госпожа Гертруда, — подтвердил он, делая глоток горячего чая.

— Права? Права в чем? — недоумевая, Арчибальд переводил взгляд то на ведьму, то на некроманта, — Я чего-то не понимаю? — спросил маг и нахмурился.

— Господин, Госпожа, — молодой мужчина вежливо поклонился наставникам, ставя кружку на столик, — Я много думал сегодня, и, как уже догадалась Госпожа Гертруда, хочу просить вас о помощи.

— Да все что угодно, приятель, — охотно заверил его маг, — но в чем мы должны тебе помочь?

— Помочь мне уйти из Мэджикшилда, — спокойно пояснил Дэрэк.

Госпожа чуть заметно кивнула, как бы подтверждая собственную догадку.

— Уйти? Но… но почему? — ошарашенно спросил Арчибальд

— Мне нет места в этом городе, больше нет. Теперь я осознаю, какой труд вы приложили, воспитав меня в тайне, и я безмерно благодарен вам за это. Но теперь мое нахождение здесь лишено всякого смысла, более того сопряжено с опасностью.

— Это он про твоих «славных парней», — не оборачиваясь к Арчибальду, сухо произнесла Гертруда

— Да, Госпожа, маги не потерпят некроманта и не примут меня, а притворяться человеком я не смогу, это и раньше было непросто, а теперь невозможно. На эту мысль меня натолкнула реакция цитадели на мое появление, защитные руны восприняли меня как врага, и лишь то, что я хотел не войти, а выйти из цитадели, уберегло меня от уничтожения.

— Да, но, — начал было Арчибальд, но замолчал, грустно кивнув, — Ты прав парень, так и есть, — пробормотал себе под нос боевой маг.

— А это значит, что у Дэрэка есть только два варианта, уйти или сражаться, — продолжила Госпожа.

Точно так же, как и у нас когда-то, ты помнишь? — ведьма посмотрела в голубые глаза Господина Дэроу, — Тогда давно, когда люди объявили охоту на магов, ты и еще двенадцать магов и я с другими девочками, создали Мэджикшилд, чтобы сделать то же, что сейчас должен сделать Дэрэк. И мы с тобой хотели остаться в нем лишь на время, пока все не утихнет, верно, дорогой?

Ведьма ласково коснулась руки Арчибальда.

— Да Труди, а потом все как-то затянулось. Верно говорили мудрецы прошлого «нет ничего более постоянного, чем временное», — вздохнул он, — Твои подруги давно ушли, из ведьм осталась лишь ты, из-за того, что привыкла заботится о местных. А я не мог уйти без тебя, — продолжил маг печально.

— Боги! Ты серьезно? Все эти годы ты думал, что… Ну каков дурак, — поражённо произнесла ведьма и драматично закатила глаза, — Арчибальд, я осталась не из-за них, а из-за тебя, ты меня слышишь?

— Что?

Белоснежные брови поползли верх по загорелому лбу, нарушая все принятые среди бровей нормы поведения.

— И за триста лет ты ни разу мне этого не сказала?! — к удивлению, в голосе мага присовокупился гнев.

— Ну я намекала на это, — обиженно фыркнула пятисотлетняя ведьма, подобно юной девице.

— Намекала? Ты намекала? Века! Труди, века, я твержу тебе, я мужчина. Мужчины не понимают намеки, не связанные с сексом, да и те мы понимаем через раз, — негодовал Арчибальд.

Повисло молчание

— Еще чаю? — с надеждой спросила в гробовой тишине Труди, не обращаясь ни к кому конкретному.

Чай предлагался так сказать непосредственно для самой вселенной.

— Три сотни лет. Три… — сокрушённо бормотал Господин Дэроу.

— Господа, у вас все в порядке? — бесстрастно поинтересовался Дэрэк.

— Да дорогой, все хорошо, просто небольшое недопонимание, — ласково улыбнулась ему Гертруда.

— Труди? — с закрытыми глазами проговорил Арчибальд

— Да, Арчибальд?

— Труд?

— Да, дорогой, я слушаю, — спокойно ответила ведьма.

— Давай тоже уйдем, а? — простонал маг, — Мне так (нецензурная брань) этот город, с его (нецензурная брань) цитаделью, и этими (нецензурная брань), старыми, (нецензурная брань) маразматиками в ней. Наконец успокоившись, Арчибальд взял ее за руку.

Труди улыбнулась ему ласковой нежной улыбкой, глядя в его глаза и сказала:

— Арчи, ну как ты можешь так выражаться при ребенке, — она кивнула в сторону двадцатилетнего мужчины, сидящего напротив.

— А, махнул рукой маг, ему все ровно, вон штаны жмут, — и засмеялся, — И к тому же он прав, нужно уходить из этой проклятой пародии на реальность.

–Ну и хорошо, значит пойдем втроём, — сказала Госпожа.

— Нет, Труди, — Арчибальд посерьёзнел, — Мы должны пойти своим путем, а Дэрэк своим.

— Почему? — начала протестовать ведьма.

Но маг прервал ее и спокойно сказал:

— Мы с тобой прожили примерно двести лет, пока не увязли в этом болоте, — он указал рукой на улицы города, видневшиеся через окна дома, — И за двести лет что ты, что я, встречались, влюблялись, сражались, находили сокровища и попадали в передряги, но мы жили. И жили мы своим умом, и это сделало нас такими какие мы есть. Дэрэк маг и взрослый мужчина, он не попадет в беду, а если и попадет, то это будет его беда, и его опыт. Мы, ты, я и Генрих сделали все, чтобы он вырос правильным, порядочным магом. И видят боги, у нас получилось, а если и нет, то это уже твоя ответственность. Слышишь, парень? — Арчибальд перевел глаза на Дэрэка.

–Да, Господин, я не подведу вас, — спокойно ответил мраморно бледный мужчина, и в его глазах блеснули зеленый тени.

— Ты себя не должен подвести, Дэрэк, — строго сказала Госпожа Гертруда

И вновь взяв ладонь Арчибальда в свою, сказала:

–Я поняла, о чем ты, Арчи. Ну что ж, Господа маги, — Гертруда встала и с достоинством произнесла: — Если вы не возражаете, я, как хозяйка, должна предложить вам завтрак, а после начнем приготовления к нашему путешествию. Арчибальд ты должен подобрать для Дэрэка приличное снаряжение, а я займусь подготовкой провианта для нас.

— Эх, — мечтательно произнес боевой маг и, подойдя к некроманту, дружески хлопнул его по плечу, — Прямо как в молодости, — и смеясь и замурлыкал старую песенку искателей приключений.

Летит мечта за горизонт

Средь гор и средь полей

И я, оставив отчий дом

уже спешу за ней.

В поход, ступая за мечтой,

Я знаю лишь одно:

Меня в пути удача ждет,

А может быть дерьмо.

Прекрасной девы стройный стан

Иль вражеский кинжал,

Меня мечта с собой зовет

в чарующую даль.

Но ласточкой летят года,

И стал тяжёл топор.

Прекрасной девы стройный стан

Давно не манит взор.

Пускай я беден и устал,

Жизнь прожил хорошо.

Ведь шёл за собственной мечтой

Порой через дерьмо.

Сборы, как и всегда в подобных случаях проходят весь день, постоянно подгоняемые мыслями: «главное нечего не забыть».

Хотя сборы в основном были направлены на обеспечение всем необходимым Дэрэка.

Так как маг и ведьма, всегда путешествовали налегке.

Ну согласитесь, кто будет собирать чемоданы, когда даже одежду можно просто создать, в случае необходимости.

Нет, конечно, некоторые маги и ведьмы за свои долгие жизни обзаводились приличным скрапом.

Это легко подтвердит любой, кто часто менял место жительства. Порой ты просто не успеваешь привыкнуть к новому месту, как нужно двигаться дальше, но при упаковке нажитого, ты непременно обнаружишь, что вещей уже успело стать больше.

Но это правило не распространялось на Дэрэка, так как за свою жизнь он как обнаружилось не нажил ничего из вещей.

Однако это не представляло особой проблемы, для горящего энтузиазмом Арчибальда Дэроу.

— Ну перво-наперво тебе нужны одежда и броня, — потирая от предвкушения ладони рассуждал он.

— Ему нужны деньги! Деньги, Арчи! — донесся до них голос Госпожи из ее спальни, — Ты все время забываешь о деньгах, — посетовала дама.

— Это да. Это правда, — с досадой признался Дэрэку Арчибальд

— Не слушай его, мой милый! — вновь крикнула из комнаты ведьма, обращаясь к некроманту, — Арчибальда заботят только битвы, оружие, броня, оружие и так без конца.

Госпожа наконец вышла из своего будуара и подошла к мужчинам.

— А о таких вещах как деньги, ночлег, еда, и прочее ты не думаешь, — нарочито строго сказала она, но приблизившись к Арчибальду ласково поцеловала его в лоб.

— Ну, Труди я же Боевой маг как ни как, битвы это…Ну…Это то, что занимает все твои мысли, когда в них остаётся место, свободное от молодых женщин.

И кокетливо качнув бедрами перед самым его носом, Госпожа проследовала дальше. Боевой маг проводил ее долгим взглядом и вновь повернулся к некроманту.

— Ну если честно, то она права, — заговочески прошептал Арчибальд и подмигнул воспитаннику, — Труди, а какие у людей сейчас деньги? — проревел он на весь домик.

— А мне почем знать? Просто насыпь мальчику драгоценностей. Золото, каменья, что-то из этого наверняка еще в ходу, — отозвалась из откуда-то Гертруда, просто поразительно как ей удалось даже в столь не большом как ее домике, всегда находится где-то далеко.

— Ну тогда нет проблем, — улыбнулся Господин, — этого хлама у меня полно. Как не пойдешь порой в какое-нибудь приключение, ну там затерянные города, гробницы королей и прочее, обязательно найдешь горы сокровищ. Ну все начинают делить добычу, и отказывается от своей доли как-то неудобно, — пояснил мечтательно Арчибальд некроманту.

— Раньше мир кишел сокровищами, просто обычно для их экспроприации нужно сковырнуть с насеста дракона, ну и тому подобное. Сокровищ в мире потому стало меньше сейчас, потому что я и подобные мне нашли и присвоили их тогда. Ну и еще работа наёмником или пиратом — отличный промысел, если драконы начали приедятся. Ну а тратить их особо не на что было, такие суммы просто так не пропьёшь, понимаешь?

–Да, господин, — спокойно ответил Дэрэк

–Ну и отлично, — весело сказал Господин Дэроу, еще погружённый в воспоминания о героическом прошлом.

–А вот броня! — и в глазах мага вспыхнул блеск азарта.

— Но, Господин, я не воин, я не планирую сражается.

— Труд, ты слышала, парень не хочет сражаться, — крикнул вглубь домика маг.

— Ну, это, конечно, похвально, — ответила Госпожа, вновь появившись в комнате.

–Но в чем-то Арчибальд прав. То, что ты говоришь, правильно, искать битвы не нужно, и постарайся ее избежать, но битва все равно случится рано или поздно, — сказала ведьма, — Я, в отличии от Арчи, никогда не искала сражения, но все же мне приходилась биться за свою жизнь, или за своих друзей, или за то, что я считала правильным и достойным того, чтобы за это сразиться. Иногда зло расцветает лишь потому, что никто не решается с ним сражаться, — объяснила Госпожа.

–Любовь и страх, — сказал Дэрэк.

— Верно, иногда любовь значит сразится со своим страхом. А у людей не всегда хватает на это сил, — сказала Госпожа.

— Это правда, битва найдет тебя сама и в этот момент тебе нужно быть готовым вступить в нее, даже если ты можешь проиграть, — серьезно подтвердил боевой маг.

— Я это запомню, — спокойно ответил молодой мужчина.

— Иногда сражаться — это, конечно, правильно, однако нужно еще победить, а для этого желательно не погибнуть сразу, — сказал Господин Дэроу, — А поэтому…

— Боги мои Арчи, просто выбери парню доспехи! — вздохнула ведьма.

— Вам что, правда все равно? — голосом любого заядлого знатока, не нашедшего единомышленников, спросил Арчибальд.

— Мы тебе полностью доверяем, — успокаивающе сказала Госпожа Гертруда.

— Эх, — сказал боевой маг, поднимаясь на ноги, — пойдем к кузнецу, подгоним под тебя один из моих комплектов, — разочарованно сказал он, обращаясь к Дэрэку.

И вскоре двое мужчин покинули домик ведьмы.

Когда они вернулись на дворе был уже вечер.

На Дэрэке был надет длинный темно-синий подбитый поддоспешник, грудь некроманта закрывала вороненая кираса, внешний корсет был слегка выгнут, а подбородок прикрывал металлический ворот.

Правая рука была закрыта наплечником, защищавшим ее до локтя, далее налокотник, наруч и наконец кисть, закованная в латную перчатку.

Защитой же левой руки пришлось пожертвовать в пользу свободы движений, таков был удел боевых магов, ибо для выполнения заклинаний требовалось свободно манипулировать хотя бы одной рукой.

Поэтому наплечник доходил лишь до середины руки Дэрэка, далее шёл налокотник и наруч, переходивший в кожаную перчатку, однако укрепленную металлическими пластинами на костяшках и удлинёнными за счёт стальных когтей пальцев, скорей выполнявших устрашающе-декоративную функцию нежели боевую. Кольчугой также пришлось пожертвовать.

Ноги мага были закованы в сальные набедренники, наколенники и поножи, одетые поверх кожаных сапог.

На широком кожаном поясе висел короткий, но широкий меч.

Голову же, как это ни парадоксально, покрывал лишь глубокий капюшон длинного черно-синего плаща. Так как наличие вокруг головы мага металла негативно влияет на магические способности.

— Меч тебе нужен скорей для острастки разного рода дураков, так как ты не умеешь им владеть.

Гертруда услышала голос Арчибальда, когда они входили в ее дом.

— Человек с мечем выглядит куда внушительней чем без него, понимаешь? — объяснял Дэрэку боевой маг, — Но ты, как появится возможность, выбери себе оружие по душе. И необязательно это должен быть меч, парень, от копей и простых топоров погибло куда больше народу, чем от ударов меча. Найди себе оружие простое и функциональное, ибо ты маг, и твой основной инструмент — это магия. Вот я, например, предпочитаю двуручный боевой молот, просто и элегантно, — весело продолжал Господин Дэроу.

— Что может быть лучше, чем боевой молот, верно, Труди?

— А вот и вы, долго же вы снаряжались, господа, — поприветствовала их Гертруда.

— Добрые боги! Арчи, он вообще сможет в этом ходить? — недоверчиво спросила ведьма, глядя на Дэрэка.

— Для начала лучше уж так, а потом парень сам разберется как ему сподручней. И постарайся объединить свое оружие с магией в тебе, парень, — продолжал наущение маг.

— Так, Господа маги, достаточно, — строго сказала Гертруда, знавшая, что, если Арчибальда не остановить, они так и простоят тут до конца времен, слушая его советы об оружие и битвах, — Я уже все собрала, и нам пора выдвигаться, пока не стемнело. Арчи, ты не забыл про деньги?

— Ах, да! Совершенно про них забываю, — спохватился маг и, раскрыв портал в свои покои, исчез в нем.

— Госпожа Гертруда, я с трудом могу в этом ходить, — шёпотом сказал Дэрэк, когда они остались одни с ведьмой, — Но Господин Дэроу был так воодушевлён.

— Да, дорогой, я знаю, он страстная натура, под стать его магии, — улыбнулась Госпожа.

— Что же до доспехов, то доберись до ближайшего городка и найди себе комнату, а что тебе из этого в итоге носить, а что нет, решишь уже потом. Мир Арчибальда — это огонь и битва, и он просто не хочет отпускать тебя в него без защиты. Понимаешь?

— Да, Госпожа Гертруда.

Вновь открылся портал и из него вышел Господин Дэроу с двумя огромными тюками в каждой руке.

— Это все золото? — удивилась Госпожа.

— А? — рассеяно ответил ей маг, — Нет, Труди, что ты, только в этой, — Арчибальд потряс одним тюком, — а тут, — он приподнял вторую суму, драгоценные камни. Как ты думаешь, что Дэрэку больше понадобится? А то боюсь парнишка не донесет оба.

— Боги мои! Ты единственный человек, в мире, который может сделать проблемой слишком большое количество богатства, Арчибальд Дэроу, — ведьма вздохнула.

Спустя пару часов они были и впрямь готовы покинуть Мэджикшилд.

–Ты уверена, что хочешь это оставить? — Арчибальд указал на все еще весьма внушительные сумы с сокровищами.

— Да, Арчи в конце концов город останется без ведьмы и осиротеет на одного по-настоящему хорошего мага, людям будет хоть какое-то утешение. К тому же мы и Дэрэк взяли с собой достаточно драгоценностей, — ответила Госпожа Гертруда.

— Ну а теперь пора прощаться, — ведьма промокнула платочком глаза и обратилась к воспитаннику:

–Дорогой мальчик, помни все, чему мы с Генрихом тебя научили, а главное, помни, что Любовь всегда должна превозмогать страх, — и благородная дама тихо заплакала.

— Конечно, Дорогая Госпожа Гертруда, — спокойно ответил некромант.

— Да ладно тебе, Труди, что ты, — успокаивал ее Арчибальд, когда ведьма уткнулась лицом в его грудь, — С нашим парнем все будет в порядке, он за двадцать лет пережил больше, чем некоторые не успеют и за двадцать жизней. Главное, парень, помни, что, если мы понадобимся тебе, мы с Госпожой тебя разыщем и придем, — маг по-отечески, положил руку на плечо молодого мужчины, — Просто сообщи нам.

–Но, Господин Дэроу, как мне это сделать?

— Эх, парень, — Арчибальд потрепал его по голове как несмышленого шалопая, — Сообщения наподобие: «могущественный некромант разыскивает Арчибальда Дэроу и Госпожу Гертруду» разлетается по миру быстрей любой молнии, уж ты мне поверь. Начни искать нас, и мы найдем тебя, — улыбнулся боевой маг.

— Ну что ж дамы и господа я начинаю! — Арчибальд потер ладони и раскрыл синий портал, — Это твой Дэрэк, я открыл его так близко к людским поселениям, как смог.

Некромант поправил две переметных сумки, крест-накрест висевшие за его спиной, одна с припасами и одеждой от Госпожи Гертруды, другая намного более тяжёлая с драгоценностями от Господина Дэроу и, обняв на прощание двух из троих своих родителей, шагнул в портал.

Когда портал исчез, Гертруда, все еще рыдая, спросила:

–Арчи, мы точно правильно поступаем, отпуская его одного?

— Да, дорогая Труди, он могущественный маг, возможно единственный некромант на Понтэе, и он должен прожить свою жизнь, а не оглядываться на наши подсказки. Иногда любовь — это умение отпускать, — маг нежно поцеловал ее в губы.

И раскрыв новый портал, теперь уже предназначенный для них, он добавил:

— Но тебя отпустить я не сумел бы и за тысячу лет, — и, взяв ее на руки, маг прыгнул в портал.

Так заканчивается история о мальчике, который не выжил…

И начинается песнь о некроманте, более известная как — Изумрудная песнь.

Примечания

1

silentium intra — тишина внутри

2

amplecti nocte — объятья ночи