Гаргантюа и Пантагрюэль

Франсуа Рабле

Перед Вами самое значительное произведение эпохи французского Ренессанса – сатирический роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Созданный на богатой и разнообразной фольклорной основе, роман повествует о двух великанах – отце и сыне. Рабле мастерски высмеивает человеческие пороки, современный ему общественный уклад, а в особенности – церковь и духовенство. Гениальный автор романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» при помощи сатиры и юмора обличает окружающую его действительность и противопоставляет ей новый мир, свободный от условностей и предрассудков. Уникальность данной книги состоит в том, что она издана по переводу, сделанному в 1552 г. и богато иллюстрирована офортами. В книгу включено более 60 уникальных изображений.

ГЛАВА XXI. Занятия Гаргантюа, согласно расписанию софистов, его наставников

Когда прошли первые дни и колокола были водворены на свое место, парижане, в благодарность за порядочность Гаргантюа, предложили содержать и кормить его кобылицу, сколько он пожелает. Гаргантюа согласился с удовольствием, и кобылу отправили в лес Бьер. Думаю, что теперь ее там уже нет.

После этого Гаргантюа захотел, по силе своего разумения, учиться по указаниям Понократа, но последний, для начала, велел ему заниматься по прежней привычной системе, чтобы понять, каким путем бывшие его учителя в столь долгое время сумели создать из Гаргантюа такого фата, глупца и невежду. Он распределил время Гаргантюа таким образом, что он просыпался обычно между восемью и девятью часами, было ли светло или нет; так установили его прежние воспитатели, ссылавшиеся на слова Давида: «Vanum est vobis ante lucem surgere»^[72]. В постели он некоторое время болтал ногами, подпрыгивал, валялся на матрасе, чтобы возбудить животные токи в своем теле; потом, смотря по времени года, одевался, при чем охотно надевал широкий и длинный плащ из толстой фризской ткани, подбитый лисьим мехом. Затем причесывался немецким гребнем, то есть пятернею, потому что его воспитатели говорили, что иначе причесываться, мыться и чиститься — значит, тратить даром время на этом свете.

Затем он облегчался сзади и спереди, прочищал гортань, харкал, пукал, зевал, плевал, кашлял, икал, чихал, сморкался, как архидиакон, и завтракал, для предохранения себя от сырости и простуды, чудесными вареными потрохами, жареным мясом, прекрасной ветчиной, жареной козлятиной и хлебом с супом. Понократ заметил ему, что не следует наедаться, только что вскочив с постели, не поделав прежде чего-нибудь. Гаргантюа ответил:

— Как? Разве я не достаточно упражняюсь? По шести-семи раз ворочаюсь на постели, прежде чем встать, разве это мало? Папа Александр (V), по совету врача-еврея, делал то же и прожил до самой смерти, к досаде всех завистников. Меня приучили к этому первые мои наставники; они говорили, что завтрак улучшает память, поэтому за завтраком сами первые пили. От этого я чувствую себя очень хорошо и только лучше обедаю. Магистр Тюбаль (а он был первым по получению парижского лиценциата) говаривал мне, что сила вовсе не в том, чтобы быстро бегать, а в том, чтобы раньше выбежать. Поэтому для полного здоровья человеку вовсе не важно пить непрерывно, как утка, а важно выпить с утра; на это есть и стих:

Подняться рано — еще не штука,

А рано выпить — это наука.

Позавтракав как следует, Гаргантюа отправлялся в церковь; в громадной корзине за ним несли толстенный, завернутый в мешок молитвенник, весивший вместе с салом от пальцев, застежками и пергаментом ни более ни менее как 11 квинталов 6 фунтов. В церкви отстаивал 26 или 30 обеден. В это время являлся и его капеллан, весь закутанный, как птица-хохлатка, и хорошо обезвредивший свое дыхание сильной дозой виноградного сока.

Вместе с ним он бормотал все ектении и так тщательно вылущивал их, что ни одно зерно не падало на землю. По выходе малого из церкви ему привозили на телеге запряженной волами, кучу четок святого Клавдия, каждое звено величиною с голову, и он, прогуливаясь по монастырю, галереям или саду, читал больше молитв, чем шестнадцать пустынников.

Потом он учился каких-нибудь жалких полчаса, с глазами, уставленными в книгу, но, как говорит комик, душа его была на кухне.

Далее, помочившись как следует, он садился за стол и, будучи по природе флегматиком, начинал свой обед с нескольких дюжин окороков, копченых языков и колбасы, икры и других закусок, предшествующих вину. В это время четверо слуг один за другим непрерывно кидали ему в рот полными лопатами горчицу: потом он выпивал огромный глоток вина, чтобы облегчить почки. Затем, смотря по времени года, съедал в меру своего аппетита говядины и прекращал еду только тогда, когда живот начинало пучить. Но для питья никаких пределов и законов не было, потому что Гаргантюа говорил, что границей и межевым столбом для пьющего является срок, когда у него в туфлях пробочные стельки взбухнут на полфута.

Примечания

72

«Суета есть вставать вам до свету». Шутка заключается в возможности именно такого перевода этого латинского текста (псалма), который принято толковать, конечно, иначе.