Месомена

Тина (Tina) Оган (Ogan) (2024)

Поверье гласит — придет начало. И смысл его будет безграничен. У всякого пути есть свой конец. И путь этот свой у каждого. Знамения хотят быть услышанными. Знамения требуют веры, согласия. Жаль, я не верю им. Мне говорят: бойся дитя, враги за дверью. Не отвечай им. Не гляди в окна. Не прислушивайся к их голосам. А я не верю им. Мне говорят: поверь дитя, здесь безопасно. Здесь наши друзья, спасители. А я не верю им. Придет начало и имя ей Месомена.

Глава 4. «Приснись мне»

Уснуть не получалось, как я ни старалась. В очередной раз, открыв глаза то ли от неизвестного шума, то ли от того, что во сне мне стало не хватать воздуха, я нервно выдохнула и резко перевернулась на спину. Спальню пропитал тёплый полумрак. Дверь в комнату плотно закрыта. На полу рядом с кроватью лежала Никки, носом втягивая в себя воздух из щели у порога. На столе тихо гудел ноутбук. Я подняла глаза к окну.

«Который час?»

Издалека слышался шум льющейся воды и гул вытяжки в кухне. Мама вся в готовке. Стало быть, всё хорошо, я не проспала наступление праздника.

— Вилл? — встревоженно позвала мама из кухни, когда я попыталась незаметно просочиться в ванную комнату.

Закрыв за собой дверь, я подняла глаза и столкнулась взглядом со своим отражением. Лицо вытянуто, синяки под глазами стали темнее и глубже, чем обычно. Верхние веки опухли и давили на глаза. Белки красные, на левом вовсе лопнул капилляр. Губы сухие и потрескавшиеся. На левой щеке синяк. В ушах стал нарастать гул. При виде того, как изменилось лицо, я почувствовала подступающую к сердцу тревогу.

«А там?» — промямлила я, поддевая пальцами край ткани.

На обеих руках уже желтеющие синяки. Я стянула полностью футболку и опустила голову к бицепсу. То, что я видела, мой мозг не сразу осознал и принял. На плечах и ниже, ближе к локтям, на запястьях, темнели вытянутые фиолетовые пятна. Чтобы провести аналогию, долго думать не пришлось. Это следы чьих-то рук. Я коснулась их и вновь повернулась к зеркалу. На левом боку ссадины и ещё пара синяков. Уже бесформенных и более обширных. Видно, что я падала и не раз.

— Вилл. — постучала мама.

— Что?

— Давай помогу.

Я оттолкнула дверь от себя и впустила её. Лицо женщины слегка порозовело с того момента, как я видела её в больнице после случившегося. Мама закрыла дверь изнутри и подошла ко мне. От неё пахло выпечкой, запечённым мясом и средством для мытья посуды. Она взяла меня за руки, слегка наклонив к ним голову.

— Нужно обработать швы, — пробормотала она.

— Угу.

— У тебя ничего не болит? — с той же тревогой спросила она, подняв голову и внимательно посмотрев мне в глаза.

— Пока нет.

Я потянулась к крану и включила воду.

— Не мочи руки, — тут же приказала мама.

Раздевшись, я перелезла через бортик ванны и села в позе лотоса на дне. Как и сказала мама, подняла руки и прижала их к холодному кафелю.

— Возможно, будет неприятно. У тебя здесь царапины…

— Сделай горячее, пожалуйста. Холодно.

Струя воды, бьющая в спину, медленно поднялась выше, к шее, затем к голове. Мама убрала мои волосы назад, спуская их вниз по позвоночнику, и подняла душ над головой. Как только горячая вода коснулась макушки и полилась вниз, в уши, на лицо, шею и плечи, я с наслаждением закрыла глаза. Образовавшийся своеобразный купол оградил меня от мира. Я не слышала ничего, кроме воды, и ничего, кроме неё, не чувствовала. Так я могла сидеть вечность.

Мама сместила воду к рукам, поочерёдно проведя душем почти до запястий. После она выключила воду и взяла баночку шампуня. Запах ежевики, я надеялась, избавит меня от смрада больничных простыней, пыли, гари и пластика.

— Видела цвет? — пробубнила я, указывая на тёмную воду вокруг себя.

— Не переживай. Сейчас я тебя отмою! — пообещала мама.

Женщина усердно принялась втирать мне в волосы шампунь. Через какое-то время я сидела с сооружённой на голове шапкой из пены. Закрыв глаза, словно уснула.

— И почему я раньше не давала тебе меня купать?

— Не привыкай, Вилл, — вздохнула мама. — Это разовая акция. Ты уже большая девочка.

Не знаю, входят ли галлюцинации в симптомы отравления угарным газом. Возможно, мне просто повезло приложиться головой с такой силой, что начало мерещиться всякое. Забавно, что я думаю об этом так усиленно, будто это было самым важным на тот момент. Подумаешь, люди с красным радужками глаз. Мало ли, сколько ребят в линзах спасают чужие жизни. Всего-то — красные глаза. Что такого?

— Мам?

— Что? — настороженно отозвалась женщина и резко убрала руки, подумав, что сделала больно.

— Хочу кое-что рассказать.

Она медлила. Несколько секунд мы молчали. Я попробовала запрокинуть голову, чтобы посмотреть на неё, и лишь тогда она ответила.

— Тебя это беспокоит. Что-то видела в пожаре?

— Да, мам. Кое-что.

— Расскажи.

Она подняла душ над моей головой. Грязная пена не спеша поползла вниз по волосам.

— В тот вечер, когда я вернулась за Натой, — начала я. — Не знаю, почему я об этом думаю и почему эта ситуация не выходит из моей головы. Те, кто нас вынес… Я видела их глаза, мам. Я думала, возможно, это линзы. Они буквально светились.

Мама отключила воду и опёрлась руками о бортик ванны.

— У тебя есть какие-то предположения? — Исходя из её вопроса и интонации, я сделала вывод, что она в замешательстве и не скрывает этого.

— Никаких. Меня наверно не это должно заботить, но…

— Ты уверена, что это они вас вытащили?

— Во-первых, это последнее, что я помню. Во-вторых, один из них поднял меня. В-третьих, кто-то из них считал. Думаю, они выносили людей и считали.

За спиной раздался шумный выдох. Мама выпрямилась и потянулась за бутылочкой геля.

— Может быть, тебе показалось? — спросила она чуть спокойнее. — Это мог быть свет от огня?

Я показательно фыркнула.

— Вилл, я не могу тебе ничего предложить, — ответила мама. — Да, могла быть травма и ушиб, тебе могло показаться. Это мог быть оптический обман. Я не знаю… Хочешь, мы найдём их?

— И что я им скажу?

— Всё просто. — Женщина включила воду снова и принялась смывать с меня гель. — Ты можешь поблагодарить их.

Я молча уставилась в мыльную пену перед собой. Эта идея кажется очень благоразумной.

Спустя несколько минут мы сидели на кровати в моей спальне. Мама сняла бинты, обработала порезы на ладонях и снова перевязала мои руки. После она включила фен и, сев позади меня, начала сушить волосы. От меня всё равно пахло гарью. Я поморщилась.

— Спасибо, мам. Дальше я сама. У тебя там ничего не сгорит?

— Нет, всё готово. Мэри с Сэмом будут очень скоро. Нужно будет встречать.

— Сэм?

— Да. Её муж

— А у них есть дети?

Мама две секунды буравила взглядом пустоту перед собой, пока я отбирала у неё фен.

— Если да, и они придут с ними, я останусь у себя.

— Детей нет, — ответила женщина и двинулась к двери. Слова её звучали неуверенно, как если бы она не знала правды или же скрывала её.

— Что мне надеть? Платье необходимо или могу остаться в домашнем?

— Надень, что хочешь. — Слабая улыбка смягчила задумчивое выражение лица матери. Однако вскоре она опомнилась и повернулась в мою сторону. — То синее платье, которое ты купила в октябре, очень красивое и удобное. Ты сама хвалила.

— Отлично. Его и надену.

Как только мама ушла, я принялась сушить голову дальше. За шумом фена я не услышала звонка в дверь. Только лай Никки оповестил о пришедших гостях.

То синее платье, о котором говорила мама, на самом деле ничего особенного собой не представляло. Простая плотная ткань тёмно-синего цвета в белую горизонтальную полоску, слегка облегает бёдра и тянется почти до самых колен. Вполне удобно, согласна. Я надела его поверх тонкой хлопковой майки, надеясь хоть как-то уберечь его от капелек крови, сочащейся из ранок, раскрывшихся после горячей ванны. Расчесав волосы, собрала их в высокий хвост. Впереди меня ждала более сложная задача. Девушка в зеркале нуждалась в макияже.

Зелёная радужка на фоне красных белков выглядела ярче привычного. Ресницы, всегда немного вздёрнутые вверх, сейчас опущены и тянутся вперёд. На сером лице красуются желтоватые пятна. Губы покрыты трещинами. Длинные тёмные волосы потеряли блеск. Прислонившись к своему отражению, я внимательно вгляделась в глаза напротив.

— Вот и повеселились.

За шумом в гостиной было трудно разобрать, что и кто говорил. Распираемая невесть откуда взявшимся любопытством, я принялась за торопливый небрежный макияж. Забетонировав бледное лицо слоем тонального крема, я подвела карандашом глаза, нанесла тушь на ресницы и, довольная собой, подмигнула отражению.

— Гораздо лучше, — усмехнулась я.

В коридоре пахло духами Мэри. Аромат сладкий, тянущийся как расплавленный зефир, мягкий и нежный. Я не спеша прошла по коридору и вошла в гостиную.

Девушка, стоявшая у нашей ёлки, словно сошла с картины. Сейчас, в своей свободной голубой блузке с рукавами-фонарями, с широким синим поясом на талии и в длинной белой юбке из плотного атласа, она очень походила на «Всадницу», только без вороной лошади. Тёмные волосы изящно уложены на плечи. Лицо её, мягкое и добродушное, плавно повернулось в мою сторону, едва я вошла в комнату.

— Привет, Вилл! — улыбнулась Мэри, делая шаг навстречу.

Я медлила.

Её спутник перевёл на меня взгляд. Им оказался высокий широкоплечий мужчина тридцати пяти, может, сорока лет, с прямыми пепельными волосами, едва касающимися мочек ушей, небольшой щетиной на мужественном подбородке и приветливой, немного хитрой улыбкой. Его слегка сощуренные светло-серые глаза пристально осматривали моё лицо. Некое выражение добродушия и коварства одновременно. Голос звучал низко, с хрипотцой, словно он совсем недавно переболел гриппом.

— Здравствуйте, — ответила я.

— Вилл, это Сэм, наш старый друг, — произнёс отец, подводя меня ближе к себе. — Сэм, моя дочь, Вилл.

— Очень приятно, Вилл, — произнёс гость.

Я подняла руку, в привычном для себя жесте, с целью закрепить невольное знакомство рукопожатием, но неожиданно для себя заметила, как мужчина склонился к ней.

— Взаимно, — слегка заторможенно ответила я, убирая руку. Ложь, несомненно.

— Я очень рад, что ты дома и что с тобой всё хорошо. То, что случилось в «Парнасе», ужасно. Я надеюсь, что в твоей жизни это первое и последнее серьёзное потрясение.

— Сэм, давай сегодня постараемся не поднимать эту тему? — произнесла нимфа из-за его спины, обнимая мужчину за руку. — Вилл здесь, и с ней всё хорошо.

— Я — за! — воскликнула мама. — Вилл, ты нужна мне в кухне. Поможешь?

К нам на помощь вызвалась Мэри. Мужчины расположились у окна в гостиной и что-то тихо обсуждали. Задним фоном работал телевизор. На одном из телеканалов папа нашёл старые музыкальные клипы. Я и Мэри носили напитки и закуски. Как только последнее блюдо встало на своё место, мы наконец сели за стол. Незамысловатые разговоры, ни к чему не обязывающие расспросы, смешные, как считал мой папа, шутки… Они скоротали время. Незаметно прошло больше полутора часов. Пусть праздничный вечер и был полон однообразных скучных бесед, я смогла погрузиться в умиротворяющую атмосферу, одним слушая гостей, другим же — наслаждаясь приглушённой музыкой из телевизора. Я подскочила от неожиданности, когда зазвонил телефон.

— Вилл! — воскликнула Ната, едва я ответила на звонок.

— Ната?

— О чудо! Я уже минут пять звоню тебе! — шутливо ругалась подруга.

— Я рада тебя слышать! Как ты? Где ты? Что с тобой?

— Вилл! Я звоню поздравить тебя, а не рассказывать последние новости! — говорила девушка. Голос её начал прерываться.

— Я жутко переживала! Ната, я хотела…

— Дорогая Вилл, поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Желаю тебе встретить свою любовь, поднять самооценку, купить машину и всегда слушать свою подругу!

Я рассмеялась, хотя из глаз вот-вот потекли бы слезы.

— Приехал двоюродный брат с родителями. Они грозились поставить ёлку у меня на тумбочке. Я думала, это самая неловкая минута в моей жизни, но потом я узнала, что меня вынес какой-то молодой паренёк. Знаешь, я в жизни так не хотела домой, как сейчас. — Ната шумно вздохнула.

— Прости меня.

Договорить мне не суждено. Она вновь перебила. Ей слишком неловко слышать от меня слова откровения. Проще шутить.

— Да, прощаю, но в будущем мы не идём туда, куда хочешь ты, а идём туда, куда хочу я.

— Хорошо, — согласилась я. Какое облегчение. Это меньшее, что я могла получить.

— Рада тебя слышать, Вилл.

— Да, я тебя тоже.

— Когда я очнулась, первое, о чём я подумала, что ты не выбралась.

Я знаю, каких трудов стоит сказать нечто подобное. Отвлечь Нату мой долг.

— Как твоя мама?

Мой вопрос вызвал шквал эмоций. На несколько минут Нату захватил эмоциональный, полный ругательств монолог. Я лишь улыбалась, молча выслушивая подругу, которой пришлось остаться в праздничный день в стенах больницы.

Этот Новый год разительно отличался от всех предыдущих.

И дело даже вовсе не в том, что в канун праздника я едва не погибла. Что-то изменилось в мире вокруг. Перемены ощущались и во мне. Казалось, впереди ожидает нечто новое, что-то, что изменило бы всё. Произошедшее в «Парнасе» изменило нас. Я не могла объяснить это чувство самой себе, но совершенно точно знала — как раньше уже не будет.

Я обвела взглядом нашу небольшую уютную гостиную, не задерживая толком ни на чём внимания. Ни на сидящих за праздничным столом людях, ни на скромной, но старательно вырезанной собственноручно гирлянде, спадающей с потолка, ни на старенькой ели в углу, чьи ветви вмещали всё наше богатство игрушек, ни на подарочных коробках и пакетах под ней, ни на расположившейся у стола Никки, недоверчиво оглядывающей гостей. Я не слышала никого и ничего. На мгновение мир замер. Момент перелома, перехода из одной субстанции в другую. Редкие минуты, когда ты и не в прошлом и не в будущем и ощущаешь это настолько чётко, что даже реальный, осязаемый и видимый мир становится, будто бы неважен и эфемерен. Что мы теряем и что приобретаем в эти моменты? Для чего они нам нужны?

В нашем доме гости — редкое явление. Те, что сидели с нами, видимо, и вправду были важны моим родителям. Мама открыла им сердце и позволила стать частью одной нашей старой традиции. За несколько минут до наступления Нового года она раздала присутствующим небольшие клочки бумаги и пустила по столу ручку, проговорив дважды то, что нужно сделать, а отец тем временем со знанием дела выложил из кармана зажигалку, припасённую ещё днём. Это показательный ритуал. Он означал, что родители приняли эту пару.

Вписав два слова в клочок бумаги, я свернула её и подожгла первой. Пепел осыпался в наполненный бокал. Помогало ли мне раньше подобное мероприятие и исполнялись ли мои желания, я не помнила, однако точно могла сказать — я была счастлива. И годом, и двумя, и пятью ранее. Имело ли значение то, что будет вписано в листок?

Абсолютно никакого.

И всё же я запомнила, что написала.