Мракоборец. Кровь химеры

Тим Волков, 2018

Ярость никогда не исчезает. Она копится. Просачиваясь сквозь раны, оседает на самое дно, где до времени пребывает в кромешной тьме. Но каждый сосуд души имеет свои объемы и приходит час, когда ярость, хлестнув через край, вырывается наружу. Огонь злости испепеляет всё на своем пути, жажда мести требует новых жертв. Что может остановить и погасить пламя? Только кровь…

Глава 2

В Великие Степи пришел джут.

Голодный пес, не знающий пощады и жалости, забирающий всех, от мала до велика, убивающий если не сам, то своим ледяным мертвым следом, он полз во все направления, принося с собой только одно — смерть.

Сначала погибли старые животные и молодняк, потом — все захворавшие и ослабленные от голода. Когда пал почти весь скот, Корке собрал аул, снял перед понурыми людьми шапку, оголил седую голову и сказал:

— Нам нужно уходить.

Хотел добавить что-то еще, но словно онемел, забыл слова. Глянул поверх людей куда-то вдаль и водрузил шапку обратно на седую голову — холод стоял крепкий. Повторил:

— Нужно уходить.

Услышать такие слова боялись все. Корке это знал. Поэтому не стал ходить вокруг да около, пытаясь смягчить новость — к чему лить мед на полынь? Слаще она от этого не станет.

— Другого выхода нет, — произнес он, стойко выдержав колючие взгляды сородичей. Чеканя слова, произнес страшное: — Пришел джут.

Молчали, вслушиваясь в степной ветер — что он, великий и мудрый, скажет, какой даст совет? Но ветер лишь не злобно кидал в серые лица людей горсти колючего снега.

— Корке, куда уходить? — после долгой тягостной тишины произнес Тарун.

Он вышел вперед, заложив руки в карманы, слегка сутулясь. Небрежная медленная походка не скрыла в нем напряжения и напружиненной собачей агрессии, словно он готов был вот-вот бросится на вожака и вцепиться тому в горло. А ведь так бы и сделал, если бы не так сильно боялся гнева односельчан — те не простили бы ему такого. Сказал:

— За перевалом нет жизни, лишь выжженные пустыни — Песочный Шай-Нтан уничтожил все, ты сам это прекрасно знаешь. А здесь наш дом, здесь наш кров, здесь мы родились. Сюда ему не добраться. Не надо нам никуда уходить.

Корке шумно вздохнул, ощущая, как морозный воздух обжег легкие. Произнес:

— Если не уйдем сейчас — умрем с голоду, как наш скот, не дожив и до середины зимы. А ведь она только начинается. Все самое страшное — впереди.

— Славны наши былые дни, — вступил в разговор Закур, слепой старик, к чьему совету жители аула прислушивались всегда. Когда-то давно он тоже был вожаком, но уступил свое место Корке, ибо сам править из-за слабости и плохого здоровья уже не мог. — Мы воевали за эти земли. Погибали за них. Пережили множество войн, отстаивая на неё своё право. Еще свежа память тех жуткий битв и слышен отголосок звона мечей. Так почему мы должны уходить оттуда, что по праву принадлежит нам?

«Потому что с природой воевать мы еще не научились», — хотел сказать Корке, но этот выскочка Тарун опередил его, крикнув:

— Старик Закур верно говорит! Не даром он когда-то был нашим вожаком! Это — наша земля! И мы никуда от сюда не уйдем!

Народ тревожно начал перешептываться.

— Корке, ты, конечно, человек мудрый, повидавший многое на своем веку, мы тебя уважаем, с почтением к тебе относимся, — продолжил Тарун.

Морщина, появившаяся у него на лбу вначале разговора, теперь ушла. Корке понял, что парень не поддержит его, напротив, будет всячески противостоять. Тарун давно хотел сменить стареющего вожака, самому стать предводителем их племени, властвовать и управлять остатками выживших людей. И вот теперь подходящий момент настал.

— Корке, все всегда слушали твои советы — они не раз нам помогали… но теперь, когда больше нет других пастбищ, какой толк уходить на мертвые земли? Когал — единственное место, где еще растет трава. Снег не вечен, он обязательно растает, напитав землю водой. И на следующий год будет еще больше травы. Надо только продержаться. Сохраним скот, и у нас появится молодняк. У каждого в ауле есть по щепотке сена, овса. Сплотимся, выкормим остатки стада, до весны продержимся. Родившийся отёл честно поделим поровну. Тем и спасемся.

Корке едва сдержал смех. Какой же наивный! Зима только началась, и судя по приметам, которые не обманывали последние сто лет, будет долгой и суровой. Самой холодной, какую они и представить себе не могли.

Но это не наивность молодого паренька — вдруг понял Корке, внимательно вглядываясь в прищуренные глаза Таруна. Дерзнувший юнец прекрасно все понимал, тем не менее выступил против — только лишь чтобы противопоставить себя вождю. Зачем? Ради какой цели стоит так рисковать и придумывать смехотворные доводы в пользу того, чтобы остаться? Ведь на верную погибель толкает всех! А ведь люди его слушают! Кивают и поддакивают, ничего не понимая.

Надо уходить. Как можно скорее. Туда, где лес. Лес — это топливо, им можно поддерживать огонь, а огонь — это младший брат солнца, а значит и жизни. Из стволов деревьев рыжеволосые тионцы делали землянки — Корке сам однажды видел, когда был на пастбище, и даже заходил в одну такую. Там тепло, ветер не продувает, никакой мороз не страшен. Такие жилища гораздо лучше приспособлены к холодам, нежели их юрты, сделанные из кожи. Корке попросит научить его строить такие дома. Тионцы — люди зимы, она им не страшна. Они помогут, обязательно помогут. И тогда можно будет выжить.

— Зима будет долгой, — ответил Корке, глядя прямо в глаза Таруну. — Лютой.

Задира холодно улыбнулся, с трудом выдержав тяжелый взгляд старика.

— Ничего. И не такое переживали, — с каким-то небрежным снисхождением ответил он. И чуть тише добавил: — Мерзнут только те, кто работой не обременен. Да старики, у кого сил уже не осталось. Чем они полезны нам? Ничем. Только хлеб почем зря едят. — Тарун вновь пронзил Корке прищуром ледяных глаз. — А молодые не замерзнут, у них кровь горячая. Им и дорогу, как говорится.

— Кровь и в самом деле у них горячая, — скупо кивнул Корке. — Да только ума еще мало — не нажили. Про стариков говоришь? Да я ведь тоже старик. Но сил еще не растерял. Могу, если надо, и на место поставить зазнавшегося сопляка.

Тарун стиснул зубы. Повернувшись спиной к остальным сельчанам так, чтобы не было видно рук, достал из-за пояса кривой нож. В открытую произнес:

— Корке, не доводи до греха, уходи по-хорошему.

— Решил запугать меня? — усмехнулся тот. Внутри клокотало от злобы, но старик держался из последних сил, не давая эмоциям завладеть собой. — Ну давай, попробуй, ударь меняя ножом. Только не обижайся если сам напорешься на него — я щадить не буду.

Корке крепко сжал мозолистые кулаки. В былые времена он славился своей силой, одним ударом мог повалить на спину лошадь. Подковы голыми руками гнул. В бою ему не было равных, враг в страхе бежал прочь, лишь завидев свирепого предводителя степняков. Теперь же годы не те. Но выбить дурь из башки задиры еще хватит сил, всю пыль как из старого коврика вытрясти. Тарун заметно стушевался, спрятал нож. Прошипел по-змеиному:

— Твое время прошло.

— Тебе ли это решать?

— Мне! — с жаром выдохнул Тарун. — Мне! Люди выбрали меня. А от тебя отказались!

— Что? — не смог сдержать удивления Корке, бросил взгляд на сельчан. Те стыдливо опустили глаза, услышав слова Таруна.

— Выбрали? Это правда?

Никто не ответил.

— Когда же вы это решили?

— Решили, уж нашли время, — буркнул кто-то из толпы.

— Как же это…

— Обряд Кости проведен, Корке, — произнес слепой Закур. — Сайлау состоялся. Теперь Тарун наш вожак. Так решил народ. А ты… всему наступает когда-то конец. Мы не изгоняем тебя, но просим уйти. Пуст это будет нашей жертвой богам.

— Чем же я заслужил от вас такой… выбор?

— Не обижайся, Корке, — словно извиняясь произнес Тарун. — Наступили трудные времена. Песочный Шай-Нтан как проклятье нам, еще джут настал. Чтобы справиться со всеми трудностями, о которых раньше мы даже и не ведали, нужные свежие силы и кровь. Ты слишком… стар для этого. Не ради себя, но ради людей, пойми это. И прими. Ты многое сделал для своего племени, но время прошло. В новые времена нужны новые вожди.

— Красиво говоришь, — сказал Корке.

Тарун пропустил ехидную реплику мимо ушей, обернулся к людям, произнес, обращаясь как бы ко всем чтобы его слышали:

— Теперь ты чужак, Корке. Так решил народ, и значит быть тому, что решил он. Ты знаешь наш закон и порядки, чужакам здесь не место. Ты должен уйти!

Да, он знал закон предков. Знал слишком хорошо, поэтому и не стал продолжать тщетные попытки переубедить людей. Не получится. Боятся перемен, боятся неизвестности, боятся потерять то, что имеют, даже если это не так уж и ценно. Поэтому и поддержали Таруна в его желании избавиться от своего предводителя, предчувствуя весть об исходе.

Старик сжал кулаки. Переубедить не получиться сейчас. Но потом…

— Богу виднее, — вздохнул Корке после некоторого раздумья. Оглядел всех, без злости. Громко произнес: — Я не хочу никого принуждать силой, да и не имею на это права, потому что вы все вольные люди. Так мы решили, когда пришли на эти земли. За это право мы бились насмерть, потеряли много своих близких людей. Значит так тому и быть и сейчас. Я лишь спрошу вас — кто хочет пойти со мной?

Ответ он конечно же знал наперед, слишком все понятно. Рассказать им про джут и про то, что будет дальше? Про голодную смерть и тяжелую затяжную зиму? К чему? Они знают про это не меньше него, но все равно останутся глухи, предпочитая мутной неизвестности привычную размеренную жизнь в ауле, пусть и более трудную. Они найдут тысячи оправданий своему страху. Но страх слеп.

Народ затих. Все опустили взгляды, деликатно покашливая и отмалчиваясь.

— Ой-бай, Корке! Не ругайся на нас, не думай ничего плохого! Зачем уходить? Зачем? Это наша земля, наша! — запричитала Сания, нарушив застоявшуюся тишину. — Мы здесь родились.

— Здесь и умрем! — не подумав добавил кто-то из толпы.

И сразу, как только было произнесено про смерть, все вновь поутихли. Неловкая пауза затянулась.

Корке еще раз внимательно оглядел всех, всмотрелся в серые уставшие лица, такие знакомые, родные, но теперь словно ставшие чужими, вновь подтвердив свою догадку — степняки никуда не уйдут. Кочевники, те кто в былые времена не засиживался долго на одном месте, нынче изменили самим себе, и останутся помирать здесь, словно пустив корни. В чем-то он даже понимал их, этих простых работяг, детей степи, на чью долю выпали столь сложные времена, поэтому ни обиды, ни зла не держал на них.

Ничего Корке им не сказал на прощанье, просто махнул рукой и ушел. Собрал на рассвете скудные пожитки, уместившиеся в одну заплечную сумку, и ушел на север,

«Это ничего, — сквозь горечь думал он. — Ничего. Пойду к тионцам, научусь строить зимние дома, узнаю все секреты и вернусь, обязательно вернусь, чтобы поделиться знаниями с людьми».

Но ветер сипло рассмеялся ему в ответ. «Не вернёшься. К чему живому возвращаться туда, где живых уже нет?»

Корке теплее укутал лицо в шарф и ускорил шаг, так и не найдя что ответить. Увязая по колено в снегу, пошел прочь.

До урочища Волчья Грива идти всего ничего — день пути. За ним открывается Великая Степь. Если преодолеть ее, то выйдешь к тионцам. Но и в летние дни пройти Степь было почти невыполнимой задачей, чего уж говорить о зиме.

Корке вздохнул. Не хотелось сейчас об это думать. Вообще ни о чем не хотел думать. Слишком горько было внутри.

Без того серое небо вдруг в один миг затянуло свинцовыми, полными снега, облаками, воздух стал кристально прозрачным, промерзая спускающимся с неба холодом.

Корке вовремя успел среагировать. Быстро отыскал под холмом в низине сугроб побольше, зарылся в него с головой, плечами и спиной обжал стены своего укрытия, одновременно расширяя их и уплотняя. Вход как следует заложил кусками прессованного снега, оставив лишь небольшую дырочку для поступления воздуха — чтобы не задохнуться. Едва успел управиться, как снаружи завыло.

Дикий рев убитой горем волчицы разнесся по округе, заставляя старика невольно сжаться в комок. Конечно же это ни какая не волчица, это метель, смертоносная, убивающая все живое на своем пути. Корке это хорошо знал — еще свежо было воспоминание как вьюга в два счета превратила не успевшего укрыться жеребенка в мерзлый похожий на кожаный мешок труп. Ей хватило трех минут. А сколько ей понадобиться времени чтобы превратить его, человека, в сосульку?

Стало заметно холоднее. Корке растер закоченевшие руки, достал из рюкзака несколько промасленных лучин. Разжигать не торопился — не много толку будет от них. С маленького огонька ни согреться, ни воды вскипятить. Запалить бы костерок. Вот это было бы хорошо.

Корке начал долбить толстую ледяную корку под ногами. Там, под ней, если повезет, могут оказаться ветки или, если уж совсем удача решит побаловать его, карагач.

Повезло. Под толстым слоем промерзшего спрессованного снега обнаружился сухой куст можжевельника. Немного, но переждать вьюгу хватит.

Старик наломал веточек, теми, что были влажные, устелил землю, сверху воткнул лучину, вокруг на подобии шалаша сложил палочки.

Костерок получился маленький, но хватит и его. Лучина горела ровным маслянистым и каким-то ленивым пламенем. Отсыревшие ветки вокруг нее по-змеиному шипели, не желая разгораться.

В железную кружку Корке напрессовал снега и начал греть на огне. Пока кипятил воду немного согрелся. Долго сомневался, прежде чем бросить в кипяток заварку — прошлогодний травяной сбор. Уж слишком дефицитная вещь по нынешним меркам. Но в итоге все же выделил для себя крохотную горсточку, только чтобы затемнить воду.

Пустой чай из снега оказался не самым изысканным угощением, но даже такой сейчас пошел с удовольствием, отогрел промерзшее тело, немного взбодрил. Стало хорошо.

Корке сидел на заплечном мешке, шумно швыркал из кружки чай, время от времени подогревая его на огоньке и думал. О дальнейших планах, о том, как скоро еще до урочища Волчья Грива, где всегда имеются хоть и скудные, но все же запасы провизии. Думал, о чем угодно, но запретил возвращаться памятью в прошлый день — слишком горяча еще была голова, трезво рассудить случившееся пока не получится. Вот улягутся эмоции, придет спокойствие мысли, тогда и стоит обдумать это. А пока — только вперед, ни шагу назад.