Ужас по средам

Тереза Дрисколл, 2019

От автора международного бестселлера № 1 «Я слежу за тобой». «Я порежу тебя проволокой для сыра». Для журналистки Элис Хендерсон это была самая обычная среда. Пока искаженный металлический голос в трубке не произнес ту жуткую фразу. Возможно, просто дурацкий розыгрыш, или очередной псих, ненавидящий журналистов? Но в следующую среду Элис получила еще одно послание… Пытаясь понять, кто может ее преследовать, она вдруг осознает, что тревожные знаки по средам появились в ее жизни еще раньше. Некто хочет, чтобы она тряслась от ужаса, страдала перед смертью… Хочет ее наказать. Но за что? И почему именно среды? Полицейские разводят руками. Безумно трудно вычислить таких анонимных преследователей, а уберечь жертву можно только под круглосуточным наблюдением. Остается одно – ждать новой среды. И каждая среда кошмарнее предыдущей… «Мастерски написанный триллер, который читаешь, затаив дыхание… Я сидел над ним до утра, едва разлепляя глаза, чтобы прочесть хотя бы еще одну главу». – Джон Маррс «Захватывающая история с непредсказуемым финалом, которая буквально держала меня в тисках. Дрисколл заставила теряться в догадках до самого конца». – Стефани Вробель «Пугает и завораживает». – Джейн Корри «Напряженное повествование с кучей неожиданных поворотов». – My Weekly «Стремительный триллер, читается на одном дыхании». – Sunday Mirror

Глава 6

ЭЛИС

Сидя в кабинете редактора, я бросаю взгляд на стеклянную перегородку и вижу за ней обращенные к нам лица коллег. Застигнутые врасплох, они смущенно отворачиваются.

— Так вы считаете, что это уже четвертый случай? — Женщина-полицейский смотрит на пакет с вещдоками, который лежит на столе между нами. Переворачивает его, чтобы прочесть подпись на открытке из коробки с увядающими цветами. — И все это происходит по средам?

Я киваю. Молча. Потому что боюсь расплакаться, едва раскрою рот, а мне совсем не хочется, чтобы коллеги и сотрудница полиции видели мои слезы. Я признательна Теду за то, что он уступил на время свой кабинет, но жаль, что в нем нет жалюзи, — это обеспечило бы хоть какую-то приватность.

Хорошо, что с мамой все в порядке. Я поговорила с руководством дома престарелых и объяснила ситуацию. С ней неотлучно находится сиделка, а система безопасности у них на высшем уровне — по крайней мере, меня в этом заверили. Всех посетителей записывают в журнал, и к маме не пропустят никого без моего согласия.

Я снова смотрю на сидящую напротив сотрудницу полиции. Эта милая женщина сразу поняла, почему я так встревожилась из-за мамы. Жаль, что я не запомнила ее имя. Мне стыдно. Она имеет звание детектива-инспектора — похоже, в полиции на этот раз отнеслись к моему делу серьезнее. А может, Тед надавил на своего приятеля Алана. Судя по вопросам, которые она задала мне с самого начала, детектив-инспектор знает свою работу. Во всяком случае, она куда более проницательна, чем те двое, с которыми я общалась неделю назад. У нее доброжелательное, открытое лицо, но она беременна, причем срок, кажется, довольно большой, и, к моему стыду, это меня беспокоит. В обычных условиях такую феминистку, как я, еще поискать надо, но сейчас я чувствую себя настоящей предательницей — каждой своей мыслью я предаю своих сестер.

Не могу объяснить, что именно чувствую, но мне страшно не хочется втягивать эту милую женщину и ее будущего малыша в тот ужас, который творится вокруг меня. Не хочу, чтобы она занималась поиском человека, который угрожал мне сырной проволокой, прислал изломанные цветы, намекая на мою мать, и даже, как я теперь полагаю, побывал в моем доме. Взгляд снова невольно устремляется на огромный живот. Помню, когда моя сестра Лиэнн была беременна, больше всего на свете мне хотелось ее защитить. Я думаю о происходящем чуде — о зарождении новой жизни, и уже совсем скоро на свет появится крохотный человечек. Невинное дитя. А тут этот жуткий жестокий тип…

— Кажется, он проник в мой дом. — С этими словами я протягиваю руку к чашке с водой. Вообще-то я не собиралась этого говорить, потому что сама еще не уверена. Нужно достать телефон, открыть ежедневник и сверить даты.

— Вот как? Не спешите, Элис, подумайте. Давайте продвигаться вперед помаленьку. Почему вы считаете, что он проник в ваш дом?

Я достаю телефон и копаюсь в нем, после чего сопоставляю дату поездки в Лондон с датами сообщений, которые писала хозяину квартиры. Точно. Черт возьми… Все сходится.

— В общем, когда он позвонил сюда на прошлой неделе и разговаривал измененным голосом, я думала, что это в первый раз. И надеялась, что в последний.

— Все верно. Я читала показания, которые мои коллеги записали с ваших слов. Там нет никаких упоминаний о каких-либо еще инцидентах.

— Просто я тогда не поняла, что между ними есть связь. А тут вдруг эта коробка с цветами и открытка, где говорится про мою маму, — я снова смотрю на пакет с открыткой, которая лежит напротив женщины-детектива.

Она берет ее и читает вслух:

— «Любимые цветы твоей матери? Как тот, на твоей машине? Кстати, ты не хватилась лампочки, Элис?»

— Офицер, простите, я не запомнила вашего имени… Ужасно невежливо с моей стороны, но я сейчас в таком раздрае, плохо соображаю… В общем, вы понимаете, — я заливаюсь краской. Вроде бы она говорила «Менди»?

— Детектив Мелани Сандерс.

— Точно. Спасибо.

— Вы можете звать меня просто Мелани.

— Хорошо. Спасибо. — После короткой паузы я добавляю: — Мелани.

Я не упоминаю об этом вслух, но мне не хочется звать ее по имени. Есть в этом что-то глубоко неправильное: как будто мы с ней закадычные подруги и я точно знаю, что ей можно доверять.

— Объясните, пожалуйста, что написано на этой открытке, Элис. «Цветок на машине». Это о чем?

Я коротко выдыхаю, вновь представляя ту картину. Пион на ветровом стекле. И почему я сразу не заподозрила?

— Когда я прочитала послание на открытке — касательно цветка, то сразу поняла, что это был он. В смысле тогда, в первый раз. Около месяца назад. Это тоже была среда. Я только что проверила дату в телефоне. В тот день я находилась в Лондоне, в головном офисе жилищной ассоциации, работая над той историей. Снос комплекса «Мейпл-Филд-хаус» и возведение на его месте новой застройки.

— Да, я об этом читала. Хороший итог.

— Я написала серию статей об этом доме и освещала кампанию по его сносу, которую организовали сами жильцы, причем на всех этапах. В общем, я поехала в Лондон, чтобы взять интервью о роли жилищных ассоциаций в решении проблемы социального жилья, когда местные советы не имеют достаточно средств, чтобы в него вложиться. Из Плимута я добиралась поездом, а свою машину оставила на парковке у вокзала. Когда вернулась на парковку — было уже довольно поздно, потому что я дописывала статью прямо на Паддингтонском вокзале, оттуда же и отправляла, — на лобовом стекле лежал цветок и визитная карточка. Не буду вас обманывать — уже тогда я здорово испугалась. Дело в том, что пион — любимый цветок моей мамы. — Я чувствую, как у меня дрожит голос, и делаю вид, будто прокашливаюсь, в надежде, что собеседница не заметит моего состояния. — Но карточка оказалась от флориста. Что-то вроде рекламной листовки, такие часто оставляют на машинах. Я подумала, что это презент, умный маркетинговый ход. А выбор цветка — случайность.

— А что было написано в визитке? Вы ее сохранили?

— Нет. К сожалению, выбросила. Моя машина стояла крайней в ряду на парковке. И я почему-то решила, что на все автомобили положили такой подарок. Пион я забрала домой и поставила в воду, а визитку выбросила.

— Пожалуйста, Элис, вспомните, что там было написано. Было ли там имя? Закройте глаза, иногда это помогает сосредоточиться. Представьте, что вы сидите в машине и держите в руках эту карточку.

Мне становится неловко, но инспектор Сандерс смотрит на меня так, словно ждет немедленных действий. Я закрываю глаза и — о чудо — сразу кое-что вспоминаю. Визитка имела розовую окантовку. Резную, похожую на кружево. Но сама визитка была матовая. Из тонкого картона, явно сделанная вручную, не очень профессионально.

— Это была дешевая визитка из тех, которые люди заказывают онлайн или сами распечатывают на принтере. У нее была такая розовая кайма, а имя… — Я зажмуриваюсь еще крепче, и постепенно передо мной словно проступает надпись. — Черт возьми…

— В чем дело?

Я открываю глаза, потрясенная тем, что вижу это так отчетливо.

— «Мудрость среды. Пусть за тебя говорят цветы». Вот что там было сказано. Похоже на хештег в «Твиттере»: #МудростьСреды^[2]. Я тогда решила, что это название цветочного магазина. Но, похоже, я ошиблась, верно? О господи… это и было начало. — Я слышу, как меняется мой голос, чувствую, как по телу проходит дрожь.

Инспектор Сандерс подается вперед:

— Очень хорошо. Постарайтесь не волноваться, Элис. С вашей мамой все в порядке, мы тоже связались с домом престарелых. Но нам надо понять, почему этот человек вообще ее упоминает. Мы вам поможем. Это ужасная история. Неудивительно, что вы расстроены. Но сейчас очень важно вспомнить все, фрагмент за фрагментом, ведь из этих фрагментов складывается целостная картина. Чем больше фактов, которые мы сможем проверить, тем выше шанс уцепиться за какую-то ниточку. Эта визитка, к примеру. Или выбор цветов — почему именно пион, и в тот раз, и сегодня? Почему это так важно? И кто еще мог знать, что это любимые цветы вашей мамы?

Я отвожу взгляд в сторону и морщу лоб, глядя на три солидные пачки нашей газеты на соседнем столике.

— Да это не секрет. В нашей семье все об этом знают. — Я вдруг понимаю, что мне сложно говорить о маме в таком контексте, — я словно нарочно втягиваю ее в это дело. Я вспоминаю кислородный баллон у ее кровати, тяжелое дыхание…

— Кажется, я многим об этом рассказывала. — Слишком многим, как я теперь понимаю. — Господи, мне кажется, я даже в газетной колонке об этом писала. Дело в том, что мы по очереди ведем личную колонку.

— Понятно. Значит, мне нужно будет на нее взглянуть. Вы можете сделать для меня подборку ваших статей в личной колонке за последние полгода?

— Разумеется.

Инспектор Сандерс — я даже мысленно не могу заставить себя называть ее Мелани — расспрашивает о лампочке, пытаясь понять, почему я думаю, что этот тип побывал в моем доме. Я знаю, это трудно объяснить. И, кстати, об этом я тоже писала в чертовой личной колонке.

Но я не могу говорить об этом без подготовки, мне надо сначала разобраться во всем самой, и я прошу разрешения выпить сладкого чая, сделав вид, будто неважно себя чувствую.

* * *

Пока мы ждем, когда из кафе принесут напитки, я прихожу к мысли, что вся эта история, скорее всего, связана с делом об изнасилованиях. И тот первый случай, и лампочка. И тут мне действительно становится дурно.

Вообще-то судебное разбирательство освещал Адам, наш криминальный корреспондент, но мы часто обсуждали подробности в редакции, и меня это до смерти напугало. Насильник объявился прямо по соседству с нашим участком, месяцев шесть-восемь тому назад, и действовал по одной схеме. Четыре случая в Южном Девоне, и все как под копирку. Он выбирал в качестве жертвы какую-нибудь одинокую женщину и начинал следить за ней, чтобы выяснить, во сколько она уходит на работу, во сколько возвращается, ну и так далее. После чего заранее пробирался в дом и поджидал жертву. Причем дело было зимой, когда рано темнело. Забравшись в дом, он выкручивал ближайшую лампочку — в прихожей или в гостиной. Жертва входила в дом, щелкала выключателем — темнота. Решив, что лампочка просто перегорела, женщина, ничего не подозревая, делала шаг во тьму. Тут-то он на нее и набрасывался. Насильник в маске.

Его, разумеется, отловили и посадили. Но меня так взбудоражило это жуткое дело, что некоторое время я даже носила с собой фонарик — иногда в сумке, а иногда прямо в кармане. Я пребывала в страхе довольно долго: каждый раз, возвращаясь домой в сумерках, я чувствовала, как колотится сердце. И однажды написала об этом в своей колонке.

Теперь-то я понимаю, какого дурака сваляла. Зачем надо было выставлять напоказ свои страхи? Писать в местной газете о том, чего я боюсь? А ведь газета выходит не только на бумаге, но и онлайн. За каким, спрашивается, хреном мне это понадобилось? Почему мы, люди пера, спешим вывернуть душу наизнанку перед публикой?

И я снова задумываюсь о себе и о своей излюбленной теме — одержимость понятиями трусости и отважности. О чем бы я ни завела разговор, рано или поздно все сводится именно к этому. И моя колонка на самом деле об одном — я постоянно ищу ответ на вопрос: если я чего-то боюсь, означает ли это, что я трусиха, или это чисто ситуативная, нормальная для человека реакция? Помню, однажды я даже цитировала Нельсона Манделу. Тоже, наверное, претенциозно с моей стороны. «Смелость — это не отсутствие страха…» Я много раз писала о том, что прежние поколения имели шанс проявить свой характер на войне. Но большинство из нас живут, не имея возможности испытать себя. Какие мы на самом деле? Смелые? Или трусливые? Как мы себя проявим, когда наступит решающий момент?

Приносят чай. Я делаю пару глотков, после чего рассказываю инспектору Сандерс и про насильника, и про свою колонку, и про то, как три недели назад, тоже в среду, я вернулась домой и обнаружила, что в прихожей перегорела лампочка. Причем расположена она очень неудобно, на потолке в тамбуре высотой в два этажа — очень странная конструкция. Так что заменить лампочку самостоятельно не было никакой возможности. Проводка там вполне современная, светильник тоже — плафон из дымчатого стекла. Но поскольку я не могла забраться на такую высоту и выяснить, в чем дело, то просто решила, что лампочка перегорела.

— Я сразу вспомнила дело об изнасилованиях и очень испугалась. Нет, я, конечно, знала, что насильник в тюрьме, но такое ужасное совпадение выбило из колеи. Я немедленно написала хозяину, чтобы он организовал замену лампочки, — объясняю я детективу. — Вот так я и поняла, что это тоже случилось в среду. Просто проверила телефон.

— Хозяин отозвался не сразу, я рассердилась и отправила ему еще пару сообщений. Но теперь, после этой открытки… — Я киваю на пакет на столе. «Ты не хватилась лампочки, Элис?» — Теперь мне кажется, что этот человек, кем бы он ни был, изучил мою колонку, пробрался в дом и специально выкрутил лампочку, чтобы меня напугать. Заставить дрожать от страха.

Детектив Сандерс меняется в лице и поворачивается к другому полицейскому, мужчине, который ее сопровождает. У него тоже озадаченное выражение лица.

— Ясно. Значит, нам надо отправиться к вам и взглянуть на лампочку. Убедиться, что она на месте и просто перегорела. Или что ее нет. Вы говорите, это очень высоко?

— Да, верно. Без специальной лестницы не достать.

— Я пришлю наших экспертов-криминалистов. Пусть займутся лампочкой, квартирой, коробкой, открыткой и всем остальным. И кстати… — Она снова бросает взгляд на напарника. — Пока мы занимаемся отпечатками пальцев и прочим, не могли бы вы ненадолго переехать куда-нибудь? Вам надо будет заменить все замки, а нам — провести все необходимые исследования. Если окажется, что лампочка исчезла, то нам необходимо выяснить, у кого, кроме вас, были на тот момент ключи.

От страха живот скручивает спазм. На прошлой неделе я вызывала специалистов из частной охранной фирмы, они проверили сигнализацию и замки. Мне и в голову не пришло, что кто-то уже побывал в доме раньше. И тут мне становится понятно, что, рассказывая инспектору эту историю, в глубине души я надеялась, что она возразит. Скажет: «Нет. Очень маловероятно, чтобы он проник в ваш дом». Я все время спрашивала себя, не слишком ли я драматизирую ситуацию, не граничит ли мой страх с паранойей. Но теперь, когда детектив Сандерс подтверждает, что мне есть чего опасаться, я чувствую себя еще хуже.

— Хм. Ключи? Они есть у хозяина, разумеется. Еще один комплект я отдала соседям, на всякий случай. И у моего друга Тома тоже есть ключи.

— Значит, мы должны поговорить с вашим другом и с соседями. А также с хозяином — не мог ли кто-нибудь стащить у него ваш ключ. — Она снова бросает взгляд на сержанта, тот делает пометку у себя в блокноте.

— Да, конечно. Разумеется. Том будет рад помочь…

— А теперь, Элис, — лицо женщины-полицейского становится особенно серьезным, — давайте поговорим о проволоке для сыра.

Я чувствую, как рот наполняется вязкой слюной. Судорожно сглатываю и закашливаюсь.

— Понимаю, вам это неприятно. И даже очень. Но это весьма нетипично, согласитесь. Вот почему мне нужно знать, что за этим стоит: какой-то человек, ситуация, случай — что-нибудь, что навело его на этот образ? Может, кто-то из ваших знакомых работает в продуктовой лавке, в сырном отделе? В общем, что угодно.

Я мотаю головой, не хочется даже думать об этом. Тонкая проволока, острая как бритва, способная резать не только сыр…

«Я порежу тебя проволокой для сыра».

— Извините, можно еще воды? Там есть кулер… — Я поворачиваюсь к прозрачной перегородке, а детектив-сержант, проследив за моим взглядом, отправляется в редакцию за водой.

Инспектор Сандерс продолжает:

— И все же подумайте, Элис. Может, вам доводилось писать о сыроварной компании? Или о магазине деликатесов? Ничего такого не припоминаете?

И снова я качаю головой.

— А дома у вас такая проволока есть?

Я обнаруживаю, что давно уже сижу, потирая руки, словно намыливая. Господи, ну сколько можно об этом говорить? Нет, я, конечно, понимаю, это ее работа, но…

— Нет-нет, что вы, я пользуюсь исключительно ножом. Я, конечно, видела, как режут сыр проволокой, — в продуктовой лавке и в супермаркете, куда я периодически заглядываю. Но никогда не видела, чтобы кто-нибудь пользовался такой штукой в домашних условиях.

— Понятно. Нам нужны названия и адреса продуктовых лавок и супермаркетов, где вы бываете, Элис. Так, на всякий случай. Чтобы уж наверняка.

— Хорошо.

Сержант возвращается с пластиковым стаканчиком, и я тут же осушаю его до дна.

— Спасибо. Я благодарна вам за все, что вы делаете. Правда. Просто мне так… — Я стараюсь сохранять спокойствие, но понимаю, что это выше моих сил. Пытаюсь плотно сжать губы, но безуспешно.

— Все хорошо, Элис.

Инспектор Сандерс очень добра, но от ее доброты мне становится только хуже.

— Простите. — Поставив стакан на стол, я начинаю рыться в карманах в поисках носового платка. Потом смотрю через прозрачную перегородку в офис и замечаю, как двое сотрудников поспешно отворачиваются, — значит, наблюдали за нами. Я не успеваю понять, кто это был.

— Не стоит извиняться. Все это тяжело, я знаю. Но мы вам поможем. Мы все проверим и непременно найдем этого типа, обещаю. И этот кошмар закончится.

Инспектор смотрит мне прямо в глаза, и я вижу — она верит в то, что говорит. Точнее, хочет верить.

Как бы и мне хотелось поверить, что она контролирует ситуацию лучше, чем я.

Примечания

2

#WednesdayWisdom (англ.); под этим тегом в среду (пик рабочей недели, когда, как традиционно считается, напряжение начинает понемногу спадать) публикуются различные вдохновляющие высказывания и советы по организации жизни.