Каверна

Тенгиз Юрьевич Маржохов (2024)

Книга — терапия. Книга — реабилитация. Реабилитация как от хронической болезни, так и социальная. Каверна — как буквальный диагноз, так и социальный слой, где происходят события. Здесь представлен пейзаж провинциальной жизни не только Кавказа, но и всей России.Автор прошел суровую жизненную школу, побывал на самом дне, но не сломался, не разложился, не опустился. И подобно тому, как в домне вместе с рудой переплавляют металлолом в новый созидательный материал, переплавил в своей душе все невзгоды, злоключения и страдания, сохранил цельность натуры, поднялся в рост, обретя бесценный опыт и желание поведать о людях, встреченных на жизненном пути. Главный герой романа борется с хронической болезнью и встречает любовь, такую же неказистую, как его судьба. Она помогает ему, и в награду за это её жизнь налаживается. Сюжетной линией романа стала история любви, куда вплетены зарисовки того мира, куда не заглядывал ни рядовой обыватель, ни прозорливый интеллектуал.

5

Вышел на территорию больницы. Солнце укрылось густой периной облачности. Стояла морозная погода, хорошо дышалось. Лежал свежий снег. Нога скрывалась в снегу по щиколотку, и на носке обуви вырастал белый наконечник. Я направился в сосновую рощу — полтора гектара высаженного леса. Сосны, ели, туи росли так густо, что снег не попадал под них, нога ступала на мягкий настил из хвои, осыпавшейся в течение многих лет. Обилие шишек украшало этот ковер. Белки прятали в хвойном ковре орехи, вороны воровали припасы белок.

Если не смотреть в сторону корпуса и не видеть бетонный забор, можно легко представить себя в тайге, далеко от цивилизации. Я так увлекался прогулкой порой, что только светящийся экран звонившего вдруг мобильника возвращал в город.

Прогулка по утрам была многолетней привычкой ещё с лагеря, и состояла из дыхательных упражнений и гимнастического комплекса. Комплекс упражнений был взят и адаптирован из восточной литературы и позволял тренировать суставы, связки и мышцы. Это были упражнения на гибкость и растяжку, статические, которые можно выполнять даже в камере штрафного изолятора. Регулярность и целеустремленность, с которой я занимался, позволяла на голом энтузиазме в течение десяти лет не загнуться от туберкулёза.

После прогулки я приходил на процедуры, состоявшие из уколов и получения таблеток. В процедурный кабинет почти всегда стояла очередь, именно стояла, потому что кушетки или стулья предусмотрены не были. И больные стояли по стеночке вдоль подоконника, как грустные манекены. Лишь некий аристократ сидел на вынесенном из палаты табурете.

Я, дождавшись своей очереди, заходил в процедурный кабинет.

— Здравствуй, Света!

— А, здравствуй, проходи. Напомни мне, что ты колешь?

— Канамицин, изониазид внутримышечно.

— Так, хорошо, — и она начинала готовить уколы.

Света любила свою работу и всегда внимательно подходила к каждому пациенту. Она была тем ангелом, который, как луч света в тёмном царстве. Рука у неё была лёгкая и колола безболезненно. Нагрубить, обидеть Свету было невозможно даже для больших хамов, это было бы кощунство последней степени.

В коридоре я подошёл к группе молодых монотонно беседовавших людей. Аристократ на табурете нехотя интересовался последними новостями, и лениво разглядывал контингент.

Это был его преподобие Пажаров Альберт, позднее нареченный мной Альбой, с кучей прилагательных эпитетов. Бывавший в передрягах, о которых многие не имеют и малейшего представления. Взлетавший на большие высоты к херувимам и падавший в преисподнюю к чертям. А такие нагрузки, как известно, не проходят бесследно, и вот его, в очередной раз, прибило в родную больницу. На этот раз, видимо, на капремонт.

— Заходи, я тут по соседству… в четыреста одиннадцатой палате. Вчера положили — сказал Альба, после нашего пятиминутного знакомства и зашёл в процедурный кабинет.

Вдруг по коридору раздался грохот — тележка с медикаментами выехала с поста. Марина катила перед собой тележку, как проводница по вагону, заглядывая в каждое купе, предлагая таблетки.

Ага, — подумал я, — сегодня её смена, попробую наладить контакт — познакомлюсь. И крутился в коридоре, пока Марина не подъехала к нашей палате.

— Четырнадцатая палата! — прозвучал её голосок. — Таблетки!

Я подошёл к тележке. Марина раскрыла папку.

— Как фамилия?

— Жохов.

— Так, Жохов, — повела пальцем по листу назначения, выдала горсть таблеток. — Это в обед, это на вечер.

Я отошёл, рассматривая таблетки на ладони.

Кроме формальностей, разговор завязать не удалось. Марина ответственно относилась к раздаче медикаментов и как будто учила стихотворение. Бывало, протянет руку с таблетками и вдруг одёрнет, потом что-то проговорит про себя и снова протянет, уже уверенно. Я покрутился ещё в коридоре, понаблюдал за ней и зашёл в палату.

Володя тоже зашёл в палату с таблетками в руках.

— Что, не завязался разговор с Мариночкой? — спросил он, загадочно улыбаясь.

— Нет. Даже не знаю, с чего начать? Какая-то она дикая, что ли? Не пойму… глаза красивые — живые угольки.

— На мордашку она тоже ничего! — заключил Володя со знанием дела.

— Ладно, дальше — больше, попытаю счастье! Ух, Дженнифер!..

Я ещё раз выглянул в коридор, перед моим взором предстала картина — Маруся (так я решил называть Марину) катит тележку, виляя шикарными бёдрами.

Когда первый раз увидел её лицо, меня как будто поразило молнией и заныло в душе от тоски. Ночью приснился сон: Маруся в белой тунике с распущенными волосами, колышущимися на лёгком ветру, то приближается, то ускользает от меня.

При виде Маруси я трепетал, лицо расплывалось в сладострастной улыбке, и было бы интересно поглядеть на себя со стороны. Я понимал, что это непроизвольная реакция. Но что вызывало такую реакцию?

Приводил себя в состояние полнейшего покоя, но стоило подойти к Марусе, как я впадал в оцепенение. Сильная волна вихрем поднималась и начинала метаться внутри. Какая-то высокочастотная вибрация резонировала во мне.

Маруся была настолько сексуальна, что я не мог находиться возле неё равнодушно. Приходилось уходить, потому что дальше становилось невыносимо. Это непостижимое чувство, когда в человеке нравится всё: внешность, походка, голос… И насколько это очевидно, настолько же очевидно, что она не разделяет твоих чувств и просто тебя не понимает, как птица, зажатая в руках.

Но я питал надежду, что ветер переменится, и будут ещё тёплые дни.

А между тем Володя познакомил меня с Николаем из города Майский. Они подружились как собутыльники и коротали скучные зимние вечера за разведённым спиртом и пивом. Спирт водился у Николая, он привозил его из дома.

Как-то раз, солнечным февральским днём, ко мне заглянул Николай.

— Что лежишь? — спросил он, украдкой озираясь. — А где Вовчик?

— Не знаю, гуляет где-то, — ответил я, не поднимаясь с постели.

— Пойдём, выпьем, — показал Николай жест алкоголиков.

— Нет, Коля, я не пью. Лечусь. Да и горло болит.

— Я тоже лечусь… чистый спирт, сам разбавлял. Пойдём, пойдём, хватит валяться, — он размахивал руками, помогая мне подняться. — По пятьдесят грамм… горло сразу пройдёт.

Мы пошли. Только Николай повёл меня не в свою палату, а на женскую половину, по ходу приговаривая:

— Мы у моей сидим.

— У кого? — не сразу понял я.

— У моей… ну… жены, — невнятно прожевал он слова.

— Ты не говорил, что у тебя жена здесь лежит.

— Проходи на балкон, мы там… — провёл меня через пустую женскую палату.

— А где все? — спросил я, показывая на четыре прибранные койки.

— Кто — где, разъехались, не знаю.

Мы вышли на балкон. На балконе могло легко разместиться до дюжины персон за большим столом. Эти балконы использовались больными, особенно летом, как веранды. Вид на лесопосадку придавал живописность застолью. И не пугал февраль, согретый спиртом.

Мы уселись за стол, на котором были недопитые напитки, куриные объедки. Я брезгливо посмотрел на этот натюрморт.

Николай налил разбавленный спирт в новый одноразовый стаканчик и передал мне.

— Ну, давай… Будем здоровы!

Мы беззвучно чокнулись.

Я залпом выпил спирт. Горло и внутренности обожгло.

— Хорошо разводишь, пробирает.

Николай сделал гримасу, мол — обижаешь.

Вдруг на балкон вышли две женщины. Одна была в тёплом спортивном костюме, она сразу плюхнулась за стол. — Коля, а где ты был? — спросила с пьяной бескомпромиссностью.

— Курил. Вот, познакомься, — показал он на меня, — это Тенгиз.

— Ася, — протянула она и расплылась в захмелевшей улыбке. — А это моя подруга Настя, — показала на русую девушку, очень худую, с бешеными, как под опийным допингом, глазами.

— Давай ещё по одной, — предложил Николай.

Я отказался. Он опрокинул через край, занюхал сигаретой и со словами: «Я сейчас», — куда-то ушёл.

Ася и Настя начали кого-то оживлено ругать и обмениваться впечатлениями.

Неожиданно, подытожив словами: «Да пошёл он!..» — Ася села мне на коленки. — Можно, я посижу у тебя? — спросила она, при этом сделала умилённую улыбку высшего удовольствия.

У неё были чёрные глаза, смоляные волосы, как у кореянки, и зубы с золотыми фиксами. Она дышала перегаром палёной водки и пережаренной курицы. Ей было под сорок и морщинки, уже не стесняясь, занимали свои места на смуглой коже.

Ася сидела у меня на колене и продолжала беседу с Настей. Та пританцовывала под музыку мобильного телефона. Временами Ася отвлекалась на меня и ёрзала на колене, пытаясь ягодицами послать какую-то информацию.

— А почему ты к нам раньше не заходил? — спросила она с пьяной обидой. — Ты такой хороший парень.

Я почувствовал себя мебелью и подумал, что это лучше, чем что-то большее; и ещё: «Какой странный тип этот Николай. Привёл меня, как он сказал, к «своей», и не успел выйти, она плюхнулась на колени к первому встречному».

Выдержав паузу, чтоб не выглядеть мальчиком, испугавшимся взрослой тёти, и подождав пока не устало колено, я согнал Асю, и поблагодарил за гостеприимство. Воспользовавшись замешательством, вызванным возвращением Николая и внезапным спором — куда поставили спирт, я удалился к себе.

В палате в вечерних сумерках сидел скучающий Володя. Я включил свет и прилег.

— Ты где был? — поинтересовался он.

— Тут, в гостях… — я рассказал про застолье.

У него загорелись глаза.

— Что пили?

— Спирт, — ответил я и откинулся на подушку.

Володя потерял интерес, видимо, спирт ему надоел. Сказал, что был у Гули в первой палате.

Он недавно познакомился с ней и захаживал на чай. Я поощрял это культурное времяпровождение, от общения с Гулей он меньше пил и становился немного лучше.