Как найти Феникса

Татьяна Форш, 2016

Вот так и бывает в жизни! Не угадаешь, за кого замуж угодишь! Вроде и богатый, и красивый, и положительный, а чуть копни – тайн по жизни больше, чем у меня в шкафу платьев! Но не будь я настоящей принцессой Василисой Премудрой, если не узнаю, как моего дорогого супружника по-настоящему кличут-величают, как он, в конце концов, действительно выглядит и чего от него ждать. Правда, для этого его, в одночасье пропавшего в какой-то Тьмутаракани, сначала надо найти. А может быть, даже и спасать придется. Но что не сделаешь во имя любви! Ну и… для удовлетворения любопытства.

Глава 2

Баня издалека виделась большим, только заваленным на один бок строением, а на деле оказалась совсем маленькой. Прижавшись к боку дома, она попыхивала в вечернее небо прозрачным дымком. Окон нет — только крошечная бойница.

— Заходи. — Дед Олесь распахнул дверь в предбанник и кивком указал на деревянные шайки, ковш и веник. Рядом на лавке стопкой лежали полотенца и какие-то вещи. — Грязную одежду скинь, опосля постираешь. А после баньки, вон, чистые портки и рубаху наденешь, коль не брезгуешь. Извиняй, бабьей одежи нет.

— Ну… — Я пожала плечами и невольно оглядела себя. Как можно спутать шаровары из гарема принцессы (пусть грязные, порванные о колючки, но шаровары) и серую рубаху, например… с сарафаном? А лапти, что мне сплел по дороге Афон, точно не перепутаешь с золочеными туфлями, что я носила у папеньки во дворце! — Я уже и забыла, когда бабью одежду-то носила. Если, конечно, вы не принимаете мою рванину за наряды высшего света!

— В высшем свете я отродясь не был, — хозяин окинул меня совсем не стариковским взглядом, — но дерюгу от шелка отличить смогу. И тебе сейчас я даю переодеться именно в дерюгу. Так что — не обессудь, красавица.

— И я очень вам за эту дерюгу благодарна! — без улыбки кивнула я. — Надоело, что каждый встречный-поперечный считает меня полонянкой. Спасибо Афанасию, вывел из земель Шамаханских!

— Покидало же тебя по миру, девонька. — Дед Олесь задумчиво пожевал ус и заторопился. — Ладно, мойся. Мыльный корень в ковше найдешь. А я пока квасу с медом наведу да чай запарю.

Я подождала, когда за ним захлопнется дверь, задвинула тяжелый засов и с наслаждением принялась срывать с себя пахнущие гарью тряпки.

На удивление, в бане оказалось совсем не темно! В бойницу пробивались последние лучи заката и, отражаясь от висевшего на стене стекла, раскрашивали отсветами небесного пожара почерневшие от влаги и жара бревенчатые стены.

Про магическое зеркало я вспомнила лишь, когда с меня сошло десять потов. Я так увлеклась мытьем, что почти извела на себя весь мыльный корень ну и соответственно выплескала почти всю воду.

Как же хорошо смыть с себя гарь, пыль, страхи, тоску… И остаться чистой… легкой… словно пушинка: дунь — полетит…. Ан не дают лететь переживания, и любовь проклятая не дает лететь. Прижимает к прошлому, лежит камнем на сердце, крепче оков каленых держит.

Ник… как ты мог не сказать мне правду? Вместе бы мы что-нибудь придумали и от демона Пепельного отвязались бы! А теперь что? Теперь поздно! Надо идти и не думать. И не сомневаться!

Открыв дверь, я выскользнула из жара в предбанник, нащупала зеркальце и снова вернулась. На всякий случай. Чтобы никто не подслушал…

Так… как же там Афон говорил?

Не знамши не подслушивают, не кламши не ищут?

Пытаясь унять дрожь, я коснулась пальцем стекла.

Что я скажу тете? Она, наверное, с ума сходит…

Где-то в Пекельном мире…

— Ну что? Вспомнил слова подчинения? Решился мне в помощи довериться?

Тонкий въедливый голосок прокрался в туман сна, заставляя сознание медленно возвращаться в мрачную серую реальность.

Пленник открыл глаза, и улыбка коснулась его губ.

— Кобылка….

— Она самая! До чего докатилась! Сама предлагаю потенциальным клиентам помощь, а они рожу воротят! Ой, извини, если обидела, да только твое лицо, мил друг, иначе и не назвать! Ну, так что? Вспомнил слова или мне тебе напомнить?

— Не нужно! — шепнули обожженные губы, и пленник торопливо забормотал: — Встань передо мной, как лист перед травой…

— Ну вот! Совсем другое дело! — Крылатая мушка покружилась у носа пленника и приземлилась ему на руку. — Что-то ты совсем плохо выглядишь, Ник. Вовремя я спасать тебя прилетела!

— И как ты думаешь меня спасти? — Пленник поднялся с каменной лежанки, сел. — Это невозможно!

— А я думаю, что возможно! — возразил ему нахальный писк. — Ты же как-то в первый раз отсюда выбрался? Рассказывай! Внимательно слушаю!

Ник помолчал, вспоминая, и решительно качнул головой.

— Не помню!

— Как это — не помню? — Кобылка даже увеличилась в размерах не то от удивления, не то от злости. — Что ты мне заливаешь? Как ты можешь это забыть? Это же незабываемый момент в жизни! Ну, или один из незабываемых…

— Я тебя не обманываю! — Вдруг где-то раздался грохот. Ник огляделся и прижался к каменной стене, подальше от прутьев решетки. — Уходи! Это пятиглавые собаки! Пепельный выпускает их поживиться, и если кто-то из пленников окажется у решетки, то может остаться без руки или ноги…

— Мрачные у тебя тут развлекаловки! Но ты мне все же своими псинами голову не морочь! — Кобылка презрительно покосилась в серую хмарь, где уже слышалось голодное тявканье псов. — Вспоминай, как выбрался, и будет тебе счастье!

— Честно, не помню! Точнее, будто бы и помню, но начинаю вспоминать детали, и все меркнет. Как будто и не было ничего! — Ник устало, одними губами, снова улыбнулся и безразлично уставился в начинающий оживать сумрак.

— Ясно! Стимула нет, да?

Пленник не ответил, только вздохнул.

— Да! — ответила сама себе кобылка, взлетела и зависла перед его носом. — Поднять?

— Что? — Ник настороженно скосил глаза на непрошеную гостью.

— Стимул! — прозудела та и стремительно принялась наворачивать перед ним круги. В сгустившемся воздухе, словно в ковше с водой, появился расплывающийся женский силуэт. Ник замер, во все глаза разглядывая видение. Нагая красавица вдруг заговорила родным голосом Василисы.

Ник прислушался.

Да это же заклятие! Простенькое, но сильное. Чтобы отвлечь внимание тех, кто в этот момент может о ней думать. Только слова перепутаны…

С трудом уняв бешено колотящееся сердце, он разлепил пересохшие губы и тихо позвал:

— Василек!

— Тетя? — Красавица из магического зеркала настороженно вгляделась ему в глаза, и вдруг гримаса ненависти и страха исказила ее лицо. — Ты?! Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненави-и-ижу-у-у!

Пленник с глухим стоном отшатнулся. Закрыл руками лицо.

— Ну, ты тут пока стимулируйся на подвиги, а я полетела. Дел, не поверишь, невпроворот!

Стихающий писклявый голосок заставил Ника отвести руки от лица и оглядеться. Магического зеркала больше не было.

И хорошо!

Кобылка тоже исчезла.

Просто прекрасно!

Зачем он поверил этому духу? Ведь знал же, что ничего хорошего не будет! Только добровольно добавил себе мучений, не хватало ему Пепельного!

Перед глазами снова возникло лицо любимой. И ненависть. В глазах, в словах, в голосе и в… сердце!

Она его ненавидит!

Ах, какая она красавица…

Стимул?

Отличный стимул!

Задыхаясь, я отшатнулась от зеркала. Неужели перепутала слова заклинания? И Пепельный меня услышал! Более того! Он посмел меня мучить! Явился ко мне вместо тети и голосом Ника произнес мое имя!

Ненавижу!

Сердце еще продолжало бешено колотиться, а я уже снова произносила заклинание, только на этот раз уже так, как мне сказал его Афон:

— Не кламши не ищут, не знамши не подслушивают! — И с опаской снова потерла пальцами серебристое стекло.

— Василек? Ты, что ль? — Тетя отозвалась тут же, словно сидела и ждала. — Слава тебе, боженька! — Затем она, видимо, пригляделась к моему виду, а может, к обстановке — и началось! — Эт где ты, бесстыжая, пропадала? Где тебя черти носят? А одежа твоя где? А Ник? Целых три дня ни слуху ни духу! Да я уже в соседнее царство смоталась к медиуму знакомому. Думаю, мож силу на старости лет потеряла, так пусть хоть кто-то с моей кровиночкой свяжется! Да что с тобой? Где ты? С кем ты? У шамахан в полоне?

— Теть, может, ты меня выслушаешь? Тетя! Мафаня!!!

Когда я уже рявкнула в голос, тетя наконец-то меня услышала, прекратила истерику и спокойно попросила:

— Рассказывай!

Но тут силы меня покинули. Я уселась на мокрую лавку и, размазывая слезы, забормотала:

— Ник… а Пепельный… его… и Борьку… а я… Теть… У-у-у-у-у… Ведь я… а он…

— Так, доча! Успокойся и отвечай на вопросы! Ник — жив?

— Угу…

— Борька?

— Тоже…

— Сама цела?

— Вроде. — Я шмыгнула носом.

— Ну а чего тогда ты воешь, как по покойнику?

— Он у Пепельного в полоне!

— Кто, Борька?

— Ни-и-ик! А Борька дар речи потеря-а-ал! — снова завыла я, но тетя командным голосом тут же прекратила вновь начинающуюся истерику:

— Ша! Не пропадет твой Ник! И конягу твоего вылечим! А теперь сделай вот чего! Повторяй за мной слово в слово!

— Что повторять? — напоследок всхлипнула я. Может, тетя что-нибудь придумает? Она же ведьма! Ведает, что творит!

— Слова волшебные!

— И что будет? — Я размазала быстро высыхающие от жара и непрошеной надежды слезы.

— Пока не скажешь — не увидишь! Готова? — окончательно заинтриговала она меня.

Я кивнула, зачерпнула в ковшик колодезной воды, надеясь перед выходом из бани как следует умыться, чтобы скрыть от некоторых особо внимательных спутников заплаканные глаза, но тетя не стала дожидаться моих приготовлений, а четко и медленно принялась выговаривать:

— Зеркало — круг, зеркало — друг. Зеркала муть, ниточкой путь. Кровь на века, в руку — рука. Судеб не счесть, жду тебя здесь. Камень Алтырь, твой поводырь. Мафаня. Василиса. Баня.

Во бред-то!

Хорошо, что тетя читала этот заговор, старательно выговаривая каждое слово, замолкала, ждала, когда я повторю, и снова говорила. После эпического окончания я даже зажмурилась, ярко представляя, как глупо выгляжу, стоя голой посреди бани с зеркалом в одной руке и ковшиком воды в другой, ожидая громы и молнии на мою бедную головушку. Вот только ничего подобного не произошло.

Все оказалось гораздо хуже!

— Донечка! Кровинушка! Корова блыкущая! Я, значит, ее жду, ночи не сплю! Уже всех ухажеров от себя отвадила! А она тут, понимаете ли, в бане моется! — оглушило меня тетино сопрано, заставив от неожиданности подпрыгнуть и стремительно развернуться, совсем позабыв о ковшике холодной воды, которая теперь, после таких кульбитов, стекала с озадаченного тетиного лица. — Твою ж… да капеллой… в три голоса! Васька, ты чего творишь, окаянная?!

— Радуюсь! — Я вымучила из себя улыбку. Ну а что еще скажешь? Затем, вспомнив, что до сих пор голая, я подхватила с лавки шайку и скромно прикрыла ею что смогла. — Какими судьбами?

— Ты как родную тетю встречаешь?! — Мафаня подошла ближе и прижала к себе так, что деревянная шайка не выдержала и со скрипом развалилась. — Аль не рада?!

— Очень рада. Это я от неожиданности. — Я осторожно высвободилась из ее объятий, ногой отпихнула к стене деревяшки и, заметив недоверчивый взгляд, бодро закивала. — Правда-правда!

Куда бы теперь ковшик пристроить, чтобы его тоже не постигла участь тазика?

Но пристроить я его не успела. Крепкая тетина рука перехватила ковшик и окунула его в бадейку с водой.

— А хорошо ты тут устроилась… Банька, красота, чистота! Эх, мож и я, коли тут оказалась, кости свои, еще совсем не старые, попарю? А, племяшка? Как думаешь?

Я посмотрела, как она по-хозяйски наполняет горячей водой последнюю и еще пока целую шайку, да только и смогла что спросить:

— А… ты ко мне надолго? — Нет, не подумайте чего! Я тетю люблю, даже обожаю! Считаю ее чуть ли не матерью! Но… путешествовать вместе с ней… Ну уж увольте! Особенно зная, как она действует на мужчин, которых в моей компании и так негусто!

Тетя недолго думая скинула в предбаннике цветастые цыганские юбки, расшитую рюшами и петухами белую блузу и, оставшись в короткой майке, забралась на полок.

— Не пойму, ты это так радуешься нашей встрече или не знаешь, как меня спровадить? — Она расплела свои шикарные черные волосы, смыла с лица сурьму и румяна и стала выглядеть гораздо моложе.

Почему я этого раньше не замечала?

И почему я привыкла считать, что она ровесница отца?

Сколько было бы сейчас маме? Тридцать девять? А Мафа на три года ее моложе!

— Просто не ожидала! — Я улыбнулась, подумала и забралась к ней на полок. — Но… честно? Очень рада, что ты здесь, рядом! Рада, что могу рассказать тебе все, что произошло, а ты, может быть, поможешь решить наши проблемы!

— Так рассказывай! Чего мычишь, как телок перед воротами? — Тетя улыбнулась, достала из воздуха гребень и принялась расчесывать черные длиннющие волосы.

И я выложила ей все! И про злоключения, и про поиски кольца, и про мечту стать свободной от Феникса, и про Пепельного, исполнившего все наши желания, но испортившего при этом всю мою жизнь!

— А теперь чего думаете делать? — помолчав, поинтересовалась Мафа.

— За Фениксом идти надо. Афон дорогу знает в царство то, подземное. — Ну вот! Сказала. И ничего не екнуло. Наверное, смирилась с неизбежным! Надо — значит надо! — Только сперва домой хотели заехать. Батю повидать, тебя. И Борьке дар речи вернуть!

— Тю! Нашли из-за чего время тратить! Батя твой живет-поживает, добра наживает! Хотел было к тебе намылиться, да без приглашения ну никак нельзя! Написал твоему муженьку гору писем, с просьбой заехать в гости, да в ответ только вежливые отказы и получает: мол, рано! Вот первенец родится, тогда и в путь!

— Какие такие письма? Кто пишет? — Я настороженно нахмурилась. А вдруг это тоже проделки Пепельного?

— Дык я! — лениво фыркнула Мафаня, совсем разомлев от жары. — Понимаю же, что может случиться, если этот бык-тупогуб поедет на поиски вашего дома. А царством-королевством кто будет управлять? Снова я?! Так что не благодари, племяшка. И голову не грей! А Феникса надо выручать! Это теперь твоя главная забота!

— А Борька? — Феникс, конечно, моя главная забота, но без советов рыжего умника — уже никуда!

— А оно тебе надо? — осадила меня тетя.

Но я была тверда.

— Надо!

— Тогда не вопрос! — пожала плечами Мафа. — Болтанка чашелистная у меня в мешочке завсегда найдется! Главное пропорции. Тока экспериментировать будем позже! А теперь давай-ка, дорогая, из бани выбираться. А то чую, скоро двери начнут выбивать! Сколько ты тут до меня сидела?

— Да часик будет! — улыбнулась я. Заходила в баню, было светло от закатного солнца, теперь же свет в оконце исчез, и мы с тетей уже полчаса как болтаем в сгущающихся сумерках.

— Во-во! И со мной часик.

— Народ, наверное, волнуется! — Я покусала губы. Оставила всех без бани, мыльного корня и почти без воды…

— Волнуется — не то слово! Слышишь? — Тетя подняла указательный палец, призывая к молчанию. Из услышанных встревоженных голосов я узнала говорок Афанасия и односложные ответы деда Олеся:

— Может, дверь выбить? Вдруг ее Пепельный через зеркало забрал?

— Да я говорю — только что голоса слышал! Женские! Боязно как-то ломать!

— А чего боязно? Сломали. Зашли. Глянули — там она…

— Голая!

— Да не важно! Извинились и ушли!

— А ничего, что эта дверь мной на совесть срублена? С наскоку не возьмешь!

— А если не с наскоку? Мы ее пока рубить начнем, а там, глядишь, принцесса поймет, что дело-то неладно…

— Ага! Ясен перец — неладно, раз кто-то в дверь топорами долбится…

— Ну, типа того! Оденется и выйдет!

— А без долбежки топорами она не дотумкает, что в бане моются, а не живут? К тому же, вот думаю, чей еще там голос может быть?

— Так, может, она сама с собой? За себя и за того парня? Репетирует перед встречей с Пепельным!

— Вот! Слышишь? Волнуются! — Тетя быстро заплела косу, закинула ее за спину и вышла в предбанник. — А эти портки и рубаха тебе дадены? — послышался ее голос.

Я вышла следом и взяла с лавки оставленную мне дедом Олесем одежду.

— Ага. Да я не в претензии. Мне сейчас хоть что, лишь бы не дымное, не грязное и не колючее от песка! — Я в два счета натянула на себя одежду, подпоясала рубаху цветастым пояском, выпавшим из вещей на пол, и кивнула тете. — Я готова.

Она уже тоже оделась и теперь поправляла на себе цветастую одежду. Затем нацепила тапочки, подождала, пока я обую лапти, и, щелкнув засовом, распахнула дверь.

— Твою ж маму… за руку да в хоровод! — послышался ее испуганный вскрик. — И чего вы тут, ироды, удумали? Уморить нас?

Я осторожно выглянула из-за ее плеча и, тихо ойкнув, снова спряталась за спину: на пороге, замахнувшись топорами, стояли Афон и дед Олесь. А у них за спиной, в сгущавшихся сумерках, Митяй катался по двору на Борьке. Но тут жеребец, явно узнавший мою тетю, вдруг остановился, со всего маху шлепнулся на пузо и под протестующие крики мальчишки бодро пополз по траве за дом, загребая ногами, как веслами.

Мужчины переглянулись и, опустив топоры, снова уставились на подбоченившуюся Мафаню, в упор не замечая меня, прячущуюся у нее за спиной.

— Едрит-гидроперит! — первым рискнул заговорить Афанасий. — Василиса?! Но… что с тобой случилось? Неужто тебя Пепельный превратил в такую древнюю развалину? Заговор не подействовал, да?

— Заговор? А какой, заботливый ты мой? — пропела Мафа, явно закипая от злости из-за столь неожиданного комплимента. — Не этот: поперек света оборотись, через голову кувыркнись, в свою сущность возвратись?

После этих слов Афона точно утащил ураган. Раздался обреченный крик. Сгорая от любопытства, я выглянула из-за тетиного плеча и вытаращила глаза, глядя, как неведомая сила приподняла Афанасия в воздухе и принялась крутить волчком, попутно болтая во все стороны. Дед Олесь, чтобы не быть в эпицентре военных действий, по примеру Борьки упал в траву, шустро откатился под телегу и оттуда громко принялся читать какую-то молитву.

— Тетя, не надо!

— Васька, молчи! — рыкнула родственница, не удосужившись даже взглянуть на меня. — Пусть этот кудрявый научится уважать всех встретившихся ему на пути женщин, а не только тех, кого бы ему хотелось затащить на сеновал! Ууу, ирод!

А тетя, оказывается, не на шутку взбешена!

Меж тем Афону было плохо. Очень плохо. Он почти превратился в вертящийся шар, и я, как ни старалась, уже не могла разглядеть ни рук, ни ног. Доносившиеся до меня вопли сменил обреченный вой, заставляя сердце сжиматься от жалости и вины. Ведь, по сути, открой дверь я — ничего бы этого не случилось!

— Тетя, пожалуйста!

— Вася, замолчи! Трансформация уже началась! Ты сделаешь только хуже!

— Тетя! — Почувствовав в голосе слабину, я вцепилась в нее мертвой хваткой, отвлекая внимание от Афона. — Он не виноват! Просто за меня боится! А сейчас глянь как темно! Тетя, он не хотел тебя обидеть! Афон… он добрый! Он просто перепутал! Ведь мы с тобой действительно похожи! Он думал, что ты — это я, а я на «древнюю развалину» никогда бы не обиделась! Потому что я — не она! А если ты обиделась, значит, тебя это задело! Но почему? Ты считаешь себя старой? Да всем известно, какая ты красавица!

Тетя сморгнула, и светящиеся ведьминские глазищи погасли, снова становясь вполне человеческими. Слава богу! Если честно, никогда не была свидетелем так называемого «ведьминского взгляда» и дюже струхнула!

— Ладно! Будь по-твоему. — Тетя криво усмехнулась, снова взглянула на вертящегося в воздухе Афона (тот, если честно, уже даже стонать перестал) и махнула рукой. Бедолага со всего маху шмякнулся о землю, да так и остался лежать. — Так даже лучше!

Я не стала уточнять смысл последнего высказывания, скользнула у нее под рукой и бросилась к другу, уже понимая, что с ним что-то не так!

На голове Афона вместо привычных волос топорщились не то иглы, не то шипы; на спине разошлась рубаха, выпячивая зеленый гребень, а портки прорвались, являя миру чешуйчатый хвост. Жалко, лица не видно, хотя… задницей чую, что теперь у Афанасия не лицо, а…

А вдруг он вообще… того?

Я бы после таких кульбитов точно богу душу отдала!

Ой, мамочки!

Упав перед ним на колени, я вцепилась в остатки его одежды и в отчаянии затрясла.

— Афон! Очнись! Скажи, что ты живой! Ты же не можешь вот так меня бросить! Просто не имеешь права! Афанасий!

— Да живой я! Живой! — глухо раздался его ворчливый, но такой знакомый голос. От радости я вцепилась в него с утроенной силой и перекатила на спину.

Ну вот! Я так и знала!

— Афонюшка! Как же я за тебя испугалась! Скажи, с тобой ничего плохого, кроме хребта, хвоста и этой милой чешуйчатой морды, не случилось? — Я с искренним сочувствием уставилась в привычную жабью морду нашего Змея. Афон распахнул желтые навыкате глаза и только отмахнулся.

— Да все со мной хорошо, Вась! Только, видимо, с самогонкой перебрал. Ты мне примерещилась годков на дцать постарше. А потом будто меня что-то подкинуло, да так завертело, что… — И тут до него дошло. — Что ты сказала? Хребет, хвост и морда? Зе-зеленая? У меня что… снова все это отросло? Только не молчи! Скажи, что… что…

— Что у тебя снова появились чешуя, хребет и недлинный хвост? — елейным голоском вместо него закончила тетя. Подошла и, не смущаясь изумленно вытаращенных глаз Афона, присела с нами рядом. — И это если не считать мерзкой зеленой морды… Значит, ты — Афанасий? Тот самый?

Не получив ответа, тетя взглянула на меня, ожидая подтверждения.

— Тот самый! — кивнула я и взмолилась: — Тетя! Прошу! Не мучай его больше! Это он не со зла…

— Что — не со зла? — Глаза Мафани сощурились, заставив меня позавидовать деду Олесю, выглядывающему из-под телеги. — Что меня дважды старухой страшной обозвал? Понимаю! Только вот вопрос: кто из нас теперь страшный?

— Если учитывать то, что вы обе смотрите на меня как на бесплатный блошиный цирк, рискну предположить что… я? — Афон с опаской нащупал хвост, коснулся гребня, недоверчиво поглазел на когтистые руки, и тут до него дошло. — Твою ж… душу грешную! Я что, снова стал недоделанным змеем?! Из-за какой-то ведьмы предпенсионного возраста?! — Он подскочил и, покачиваясь на чешуйчатых лапах, выпрямился во весь свой заметно увеличившийся рост, закрыв над нами звездное небо. — И не надо на меня так сверкать своими зелеными ведьминскими глазами! Забыла?! Мне уже все равно! Я и так встрял по самые… — И мстительно закончил: — А все из-за ведьмы, у которой прогрессирующий маразм уже заменил склероз и ревматизм!

— Нет, ну каков нахал?! — Тетя поднялась, ничуть не испугавшись его налившихся кровью выпученных глаз. Боже, как же я соскучилась по нашему Змею! Наслушавшись за последние несколько дней нотаций и напутствий Афона, я сделала вывод, что его человеческая сущность не так интересна и явно проигрывает второй ипостаси! — Мало того что при дамах ругается, как портовый грузчик, так еще и недоволен той услугой, что ему оказали!

— Что-о-о?! — взревел Афанасий. Из-под темно-зеленых губ показались внушительные клыки, подсказывая, что наступил именно тот момент, когда нам надо начинать собирать вещи, плавно переходя на четвертую скорость. Дабы не злить Змея Подгорного! — Да какую такую услугу ты мне — ведьма бешеная — оказала, кроме того, что снова сделала уродцем? Да я, может, впервые в жизни влюбился! Да я, может, жениться хочу! Только какая дура теперь меня такого на порог пустит?

— А такую услугу! — холодно отчеканила тетя, будто не замечая взбесившегося чудища. — Рано тебе пока к своей влюбленности на порог мылиться! Сначала слово свое сдержи, товарищам помоги и выгоду искать перестань! А когда твоя человеческая сущность будет видна даже сквозь зеленую чешую — твоя любовь сама тебя найдет! Это я тебе говорю не как ведьма страшная, а как предсказательница мудрая!

— Да в каком месте ты мудрая?! — снова завелся Афон, но тетя его перебила:

— В месте фамилии! Марфа Премудрая я. Может, слыхал, а, жертва обстоятельств?

И тут Афона словно переклинило.

— Ма-ма-ма-мамочки вы мои! — наконец справился он с этим трудным словом. — Мафаня из рода Премудрых?! Неужели та самая??

— Вижу-вижу! Узнал! — прервала она поток его слов, подала мне руку и, дождавшись, когда я ее сожму, резко дернула, поднимая меня с травы. — А еще я родственница вот этой глупой девице! Васька, ну кто после бани на земле холодной сидит?!

Я снова бросила виноватый взгляд на Афанасия и, пожав плечами, тут же попыталась ей возразить:

— И ничуть она не холодная! — Нет, ну а чего? Как реальная помощь нужна, так никого! Иди, деточка, сама от своего муженька избавляйся! А как деточка справилась со всеми проблемами и перестала быть «деточкой» — нотации перед всеми читают! Где справедливость?! Знала бы, что она ко мне телепортнется, ни за что бы с ней на связь не выходила, заодно и Пепельного тогда бы не увидела…

Но мой протест остался незамеченным. Более того! Тетя вдруг получила неожиданную поддержку в лице деда Олеся, который, как я думала, уже мирно дремлет под телегой, но, как выяснилось, тот не дремал, а выжидал подходящего момента, чтобы потом примкнуть к стану победителей.

— Неправильно, девушка, ты рассуждаешь! Родственников слушаться надо! Особливо если они тебя старше! К тому ж у нас тут по ночам холодом от озера тянет. От душ неприкаянных. — Он с кряхтением выбрался из-под телеги. Оглянулся на темнеющий вдалеке лес, поежился и посоветовал: — Лучше вообще домой зайти.

— Да, дома лучше! — пискнул откуда-то голос Митяя. — Деда, а чудище зеленое теперь вместо Афанасия с нами будет? А оно не кусается? А эта тетя меня в какого-нибудь чебукарашку не превратит?

Все дружно обернулись, разглядывая мальчонку. Вывернув из-за угла дома, он тянул за собой упирающегося Борьку.

— Малец, а кто тебе сказал, что Афанасий в человеческом облике — настоящий? А может, его истинное лицо как раз такое? — улыбнулась тетя, бросив быстрый взгляд на Афона, и поприветствовала Борьку. — А вот и любитель «болтанки чашелистной»!

В ответ на это жеребец категорично помотал башкой и замер у Митяя за спиной, решив притвориться статуей.

— Ах ты, обжора беспричинная! Ах ты, проглот еремеевский! Ах ты, вша на поводке! Еще и башкой мотать научился?! — расхохоталась тетя и уже серьезным тоном произнесла: — Хочешь снова заговорить?

Жеребец настороженно прянул ушами, но подходить не спешил.

— Тогда быстро ко мне! — Тетя состроила грозное лицо. В ответ Борька выдал несколько па, но остался стоять на месте. — Боишься, значит, что я и из тебя то же самое сотворю, что сотворила с этим зеленомордым? Правильно! Бояться надо. Но в планах у меня пока этого нет, так что смело шагай ко мне. Или, может, ты не хочешь вновь научиться говорить? Тогда что я на тебя время трачу?

После этих слов Борька не выдержал, фыркнул, стряхнул испуганного мальчишку с удил и осторожно потрусил к тете.

— Значит, хочешь? Эх, и в кого ты такой разумный уродился? — Она ласково почесала ему за ухом, достала из пояса щепотку какого-то порошка и дунула им Борьке в морду. — Стань говорящим с ветром летящим, в небе парящим, как трехголовый ящер.

— А-апчхи, твою ж… чхи… да чтоб… чхи… В глаз-то зачем? — Борька зашелся в чихе и принялся кататься по траве, пытаясь копытами стереть налипший на морду порошок. — И вообще! За опыты над животными штраф полагается!

— Ах, и ты тоже недоволен?! — Тетя, пряча усмешку, уперла руки в боки.

Борька еще пару раз чихнул, потерся о траву и, вскочив, отпрыгнул от нее подальше.

— Так это не сон?! Я опять говорю, и вы все меня понимаете?!

— А ты думал, что это твои мысли так громко звучат? — Мафа снова нахмурилась и приказала: — А теперь брысь под навес овес жевать! И чтоб до утра ни звука мне!

— Сегодня самый лучший день! Я могу общаться с братьями по разуму! Я… — Борька хотел что-то сказать еще, но, видимо, решил не рисковать и покорно поплелся к навесу.

— Как у вас, госпожа, хорошо колдовать получается! — Дед Олесь воспользовался затишьем и возжелал познакомиться с гостьей поближе. — Меня зовут Олесь Веха. К вашим услугам, госпожа.

— Очень приятно! — Тетя с улыбкой посмотрела, как хозяин неумело приложился к ее руке, и предложила: — Так, может, все-таки в дом? Что-то и впрямь холодает.

— Конечно! Проходите, гости дорогие. Стол накрыт. Чем богаты, тем и рады! — Дед развернулся и зашагал к дому.

— А как же баня? — обиженно взревел Афон.

— Ты в ней уже все равно не поместишься! — усмехнулась тетя. Не слушая возмущенное бормотание Змея, взяла меня под руку и направилась вслед за хозяином.